Безъ четверти два. Лихорадочно-возбужденные глаза Анны Павловны слѣдятъ за стрѣлкою часовъ,
-- Вотъ женичка, пріодѣлась и пріободрилась и жду... жду этого дона, какъ влюбленная, сегодня рѣшается моя судьба. Каждая жилка трепещетъ. Я даже какъ-будто меньше страдаю сегодня, волненіе заглушаетъ боль. Такъ много передумала и перечувствовала за эти двѣ ночи.
-- Должна ли я оставить васъ наединѣ?
-- Не знаю,-- неопредѣленно отвѣтила Анна Павловна.-- Если донъ Альгуэцъ позволитъ... я бы хотѣла... отъ васъ не должно быть тайнъ...
Въ дверь постучали.
-- Войдите,-- торопливо и непривычно громко сказала Анна Павловна.
Часовая стрѣлка едва коснулась двухъ, а донъ Альгуэцъ уже входилъ въ ея комнату. Корректный поклонъ, и, съ видомъ почтительнаго гостя, онъ осторожно опустился въ кресло, нервно указанное исхудалой, блѣдной рукой. Волненіе сдавило горло Анны Павловны, словъ не было, но глаза ея мучительно-жадно вопрошали.
-- Вы прочли мое письмо, и оно васъ взволновало.
Опять этотъ спокойный, увѣренный, повелѣвающій голосъ.
-- Я не помѣшаю, донъ Альгуэцъ?
Онъ какъ-будто только-что замѣтилъ тоненькую фигурку сестры милосердія, и черные глаза его внимательно остановились на ея грустномъ лицѣ.
-- Это мой другъ, почти моя дочь,-- нервно заговорила больная, я люблю ее и привыкла къ ея заботамъ.
-- Тѣмъ лучше, наклонилъ голову донъ Педро,-- вы выслушаете меня обѣ и обѣ всецѣло мнѣ подчинитесь или... мы разойдемся, чтобы больше никогда не встрѣтиться.
Анна Павловна вздрогнула. Она въ душѣ своей уже взлелѣяла мечту спасенія.
-- Я слушаю васъ, донъ Альгуэцъ.
-- Сначала нѣсколько словъ обо мнѣ. Испанецъ по крови, я родился и росъ въ Южной Америкѣ. Я рѣшилъ себя посвятить медицинѣ. Въ двадцать четыре года я уже былъ докторомъ медицины. Окончилъ въ Нью-Iоркѣ и вторично сдалъ экзамены въ Вѣнѣ. Молодой, энергичный докторъ, я отдался своимъ паціентамъ... и вскорѣ съ холоднымъ ужасомъ созналъ, какъ безсильна наша медицина, и какъ несчастно человѣчество. Передо мною разверзлась пропасть, и на днѣ ея я увидалъ неисчислимыя болѣзни... и жалкое, страдающее, умирающее человѣчество... и еще болѣе жалкихъ безпомощныхъ врачей. А рѣдкіе человѣческіе экземпляры, чуждые болѣзней, медленно, но вѣрно, попадаютъ въ когти старости. И она ихъ безпощадно бросаетъ, обезображенныхъ, усталыхъ, въ объятія смерти. Возбужденный мозгъ мой все настойчивѣе точила мысль: неужели нѣтъ выхода? нѣтъ спасенія? Но, вотъ и я самъ сталъ жертвой тяжелаго недуга. Я лечился, но я зналъ, что все тщетно, что я медленно умираю. Въ долгія безсонный ночи я думалъ, я разбирался въ человѣческомъ организмѣ, искалъ выхода. Я перечитывалъ всѣ самыя диковинныя, самыя нелѣпыя книги... и среди этихъ книгъ нѣкоторыя слегка пріоткрывали завѣсу невѣдомой тайны. Подъ ихъ вліяніемъ я сталъ стремиться въ Индію. Обостренные нервы придали мнѣ силы и меня перевезли въ страну моихъ мечтаній. И снова я искалъ... искалъ... Одна счастливая встрѣча толкнула меня на вѣрный путь. Три года я былъ во власти моего великаго учителя. Онъ сдѣлалъ меня такимъ, какимъ вы видите меня сейчасъ -- здоровымъ, бодрымъ, энергичнымъ, сознающимъ свою силу. Я побѣдилъ въ борьбѣ съ болѣзнью и старостью и теперь иду къ новому, великому. Но это уже мое, личное, васъ оно не касается. Три года буду я работать въ уединеніи... Но не хочу я быть эгоистомъ. Въ вашемъ лицѣ, графиня, если только вы захотите, я передамъ человѣчеству возможность борьбы съ недугомъ и старостью. Но вамъ придется всѣ эти три года раздѣлять мое уединеніе. Я выбралъ именно васъ, такъ какъ вы исключительный примѣръ. Вы медленно умираете, всѣ знаютъ, что вамъ уже нѣтъ спасенія. Я предлагаю вернуть вамъ здоровье, бодрость, энергію и вашу несравненную красоту. Я разрѣшаю вамъ взять съ собою вашу сестру милосердія, но при условіи, что и она подчинится всей тяжести трехлѣтняго уединенія.
Опять постучали въ дверь.
-- Вѣроятно, это коляска за вами, Анна Павловна, поднялась Женичка.
-- Я не поѣду сегодня... я устала,-- нетерпѣливо бросила больная.
-- А завтра?
-- Пустъ заѣдутъ къ двумъ часамъ,-- за Анну Павловну увѣренно отвѣтилъ донъ Альгуацъ, и, когда все снова успокоилось, онъ продолжалъ:
-- Нашъ разговоръ почти конченъ. Вамъ остается только выборъ. Вы понимаете, конечно, что мною руководитъ идейная мечта -- помочь вамъ, а потомъ и всему человѣчеству... такъ, какъ помогли мнѣ... во имя великаго милосердія. Вашъ отвѣтъ долженъ быть коротокъ. Если "нѣтъ", мы разойдемся навѣки, и другое человѣческое существо, можетъ быть, менѣе подходящее, чѣмъ вы, дастъ пищу моему альтруизму. Если "да", то сегодня вы и mademoiselle повидаете всѣхъ, кто вамъ дорогъ, и устроите всѣ ваши дѣла. Тайна должна быть абсолютная. Переписка возможна, если это необходимо, но письма буду отсылать я, и отвѣты будутъ приходить въ указанное мною мѣсто на poste restante. Вечеромъ вы напишете прощальныя письма и завтра въ два часа вы ихъ оставите на видномъ мѣстѣ. Съ прогулки вы уже не вернетесь въ Ниццу, я увезу васъ въ своемъ автомобилѣ, и вы слѣпо мнѣ довѣритесь. Я все сказалъ. "Да" или "нѣтъ"?-- рѣшайте графиня.
Ея отвѣть уже давно былъ готовъ. Онъ владѣлъ всѣмъ ея существомъ и ярко отражался въ ея глазахъ.
--Передъ вами еще день... и ночь... и утро. Свое "да" вы еще можете измѣнить на "нѣтъ", пока не закроется за вами дверца моего автомобиля.
Онъ поднялся. Снова корректный, почтительный поклонъ... и онъ спокойно удалился. Онъ зналъ, что оставляетъ эту душу, восхищенную надеждой, въ послѣдней, трепетной борьбѣ.
-----
-- Являюсь на цѣлыхъ полъ-часа раньше, графиня.
Лордъ Дэвисъ встревоженно и ласково вглядывался въ лицо Анны Павловны своими свѣтлыми, добрыми глазами. И никогда еще онъ не былъ ей такъ дорогъ, такъ не трогалъ своею заботой. Букетъ царственно-прекрасныхъ чайныхъ розъ, ея любимыхъ, онъ скромно передалъ сестрѣ милосердія, Женичка пододвинула ему кресло, поставила розы на столикъ у кровати и незамѣтно вышла изъ комнаты.
-- Кучеръ сообщилъ мнѣ, что нездоровье помѣщало вашей прогулкѣ. Вы себя плохо чувствуете? Вы страдаете?
Какая теплота въ его голосѣ!... Если-бы Анна Павловна не была старой калѣкой, это теплое участіе могло бы сладко обмануть ее.
-- Сейчасъ мнѣ лучше -- заговорила она страннымъ, словно чужимъ голосомъ.
И хотѣлось ей продлить до безконечности послѣднее свиданіе, и тяжко было смотрѣть въ кристальные глаза его, скрывая правду. Она изнемогала въ этой внутренней борьбѣ, и блѣднѣло лицо ея, и тускнѣлъ ея взоръ... и вѣки тяжело сомкнулись.
-- Графиня!
-- Не тревожьтесь, дорогой другъ, это только слабость. Вотъ, мнѣ уже и лучше, опять лучше,-- улыбнулась она.
-- Лежите спокойно, я вамъ почитаю... Вѣдь мы еще не кончили ту милую повѣсть.
-- Не сегодня, дорогой другъ... Сегодня хочется побесѣдовать съ вами, хочется сказать, какъ я глубоко вамъ благодарна.
Ея слабый голосъ вздрагиваетъ, такъ сильно ея волненіе.
-- Я никогда, во всю свою жизнь,-- подчеркиваетъ она,-- не встрѣчала такого, какъ вы, и всѣмъ сердцемъ желаю вамъ счастья -- свѣтлаго и полнаго. Въ прошломъ судьба нанесла вамъ жестокій ударъ... и я хочу, всѣмъ своимъ существомъ хочу, чтобы будущее вознаградило васъ... и знаю... чувствую, что это возможно, что это близко. Можетъ быть... я не увижу вашего... вашего счастья, но благословеніе мое будетъ съ вами... всегда... гдѣ бы я ни была, даже... въ иномъ, лучшемъ мірѣ.
-- Графиня, милая... какъ разстроены ваши нервы... какъ...
-- Дорогой другъ, вы правы... Это нервы, только разбитые, больные нервы... но дайте имъ говорить... и мнѣ будетъ легче... Дорогой другъ, до сихъ поръ дарили только вы, я принимала... съ глубокой, нѣжной благодарностью, но сегодня... я хочу дарить. Я владѣю только однимъ сокровищемъ. Прежде ихъ было много. Все отнято... Осталось только одно и... я дарю его вамъ...
Слабѣющей рукой указала она взволнованному, недоумѣвающему гостю на плоскій ящичекъ, темнѣвшій на столѣ.
-- Онъ вашъ,-- тагхо сказала Анна Павловна,-- раскройте его.
Что это? Портретъ, нарисованный пастелью! Великій художникъ запечатлѣлъ великую красоту, что на грѣшной землѣ является въ сто лѣтъ однажды. Тонкія, правильныя черты въ рамкѣ свѣтлыхъ волосъ. Въ бездонныхъ голубыхъ глазахъ ярко свѣтится нѣжная пламенная душа. Полуоткрыты въ улыбкѣ губы -- гордыя и страстныя, и невинной бѣлизной сверкаетъ жемчугъ зубовъ. Изящная линія лебединой, обвитой сапфирами шеи... Чуть розоватыя королевскія плечи на фонѣ снѣжно-бѣлаго горностая.
И долго смотритъ лордъ Дэвисъ на этотъ портретъ, взволнованный и восхищенный, и не можетъ оторваться.
-- Вы?! Это были вы? Такою? О, люди должны были молиться вашей божественной красотѣ!
Въ его непосредственномъ восторгѣ ея приговоръ. Онъ даже не разгадалъ, что она, старая калѣка, была "такою". Если бъ онъ зналъ ее тогда, онъ ей молился бы, какъ божеству. А теперь... жалость и милосердіе.
Но развѣ передъ нею въ туманѣ невѣдомой дали, за гранью трехъ лѣтъ, не блеститъ яркая звѣзда "возможности"? Вернуться къ чудесному прошлому?!
Послѣдней, чуть трепетной, борьбы уже не стало. Рѣшеніе ея окрѣпло.
-- Благодарю за этотъ царскій даръ. Ничего не пожалѣю, чтобы найти мастера, который сумѣлъ бы снять точную копію... для васъ, графиня. Только тогда со спокойной совѣстью я буду наслаждаться вашимъ даромъ. Но какъ вы блѣдны. Вамъ нуженъ полный покой. До завтра, дорогой другъ.
И она почувствовала теплый трепетъ его устъ, нѣжно коснувшихся ея руки.
-----
-- Рѣшились, Анна Павловна?
-- Колебаній уже нѣтъ... волненій еще много. И опять безсонная ночь. Только своему благодѣтелю я напишу прощальное письмо. Я -- нищая. Завѣщать и дарить мнѣ нечего. Послѣднее свое сокровище я отдала сегодня... не только безъ сожалѣнія, но съ пламеннымъ восторгомъ. Боже, какъ я еще молода душой... только смерть погаситъ ея живой пламень. А вы, Женичка, кому напишете прощальное письмо?
Грустно улыбнулись юныя уста.
-- Некому!-- Вы единственное мнѣ близкое существо, вы будете со мной, а все мое достояніе помѣстится въ небольшомъ несессерѣ.
-- Итакъ, двѣ женщины и два несессера завтра навсегда покинуть гостепріимный "фышду", Передайте мнѣ карандашъ и бумагу, Женичка. Соберусь съ силами и понемногу, по строчкамъ, напишу прощальное письмо.
-----
Письмо графини къ лорду Дэвисъ.
Дорогой другъ,
если вы внимательно прочтете эти строки, Вы меня не осудите. Я -- старая калѣка, приговоренная къ мучительной, медленной смерти. Вѣчный мракъ уже стоитъ передо мною. И вдругъ блеснула заманчивая надежда. Человѣкъ, котораго я не знаю, но которому хочу вѣрить, предложилъ мнѣ спасеніе. Это -- новая сила и она должна меня излечить. Я -- бѣдная, старая калѣка... Что, кромѣ милосердія или жажды чудеснаго опыта, привлекло бы ко мнѣ этого человѣка? Но условія его суровы и непреклонны,-- три года леченія въ таинственномъ уединеніи, вдали отъ людей. Дана мнѣ только одна милость -- писать моимъ друзьямъ. Въ слѣдующемъ письмѣ (Вы его уже получите изъ таинственнаго пріюта) я сообщу вамъ адресъ для отвѣта. Пишите мнѣ, хоть изрѣдка, прошу Васъ. Ваши письма дадутъ мнѣ силу для моего подвига. Вѣдь это же подвигъ -- отказаться отъ единственной радости -- видѣть Васъ! Какъ я Вамъ благодарна, какъ глубоко и часто я думаю о Васъ, я уже сказала сегодня. И съ восторгомъ я подарила Вамъ свое единственное сокровище съ тайной надеждой, что читая мои письма или вспоминая обо мнѣ, взглянете на мой портретъ. Такою я хочу жить въ Вашихъ воспоминаніяхъ. Можетъ быть, я, безумная, глупая старуха, повѣрила маніаку? А, можетъ быть, Вы еще увидите здоровой преданную Вамъ и безконечно благодарную
Графиню Анну Ивкову.
-----
Опять сіяло солнце въ безоблачномъ небѣ, опять золотило спокойное море, роскошныя виллы, и нарядную модную толпу гуляющихъ и снующихъ въ автомобиляхъ по Promenade des Anglais. Медленно двигавшаяся коляска казалась видѣніемъ иного міра въ блестящей сутолокѣ веселящейся Ривьеры. Въ коляскѣ -- больная блѣдная старая дама полулежитъ на подушкахъ. Съ ея снѣжно-бѣлыхъ волосъ траурнымъ флеромъ спускается черное кружево. Свѣтлыя рѣсницы полузакрытыхъ глазъ бросаютъ грустную тѣнь на когда-то прекрасное лицо. А рядомъ съ нею -- печальная, тоненькая, юная сестра милосердія одною рукой заботливо поддерживаетъ подушки, другою -- небольшой дорожный сакъ. Обѣ взволнованы и тревожно слѣдятъ за мелькающими автомобилями.
-- Не видать еще, Женичка?
-- Нѣтъ, Анна Павловна. Донъ Педро насъ, вѣроятно, ждетъ въ концѣ Promenaded, тамъ уединенно и спокойно.
-- А скоро этотъ конецъ?
-- Скоро, Анна Павловна.
-- Онъ не раздумаетъ?
-- Что вы, родная! Не такой это человѣкъ.
-- Почему не такой?-- по-дѣтски спрашиваетъ больная.
-- Онъ серіозный, сильный... не такой, какъ всѣ. Человѣкъ высшей науки и альтруизма, чуть краснѣя, восторженно убѣждаетъ больную сестра милосердія, и вдругъ оживленно приподымается.-- Ну, вотъ! Автомобиль дона Альгуэцъ! Онъ насъ ждетъ. Темный и закрытый, я его хорошо помню. Стойте!-- приказала она кучеру.
Коляска остановилась. Очевидно ее примѣтили,-- дверца автомобиля распахнулась, и донъ Педро Альгуэцъ, спокойный и увѣренный въ себѣ, предсталъ передъ дамами.
-- Ваше рѣшеніе, графиня?
-- "Да",-- прошептала она, протягивая ему дрожащую руку.
-- А вы, mademoiselle?
-- Я -- вѣрная спутница графини.
Слуги дона Альгуэцъ съ его помощью бережно перенесли больную въ автомобиль, гдѣ ждало ее удобное ложе. У ея изголовья помѣстилась сестра милосердія, у ея ногъ -- донъ Альгуэцъ. Дверца захлопнулась.
Глава больной закрыты. Словно бѣлою пеленою волненіе покрыло ея лицо и дрожавшія губы.
Автомобиль тронулся.
-- Огради насъ, Господи, силою Твоего Креста и сохрани отъ всякаго зла,-- набожно шептала сестра милосердія.