ЯВЛЕНІЕ I.
Леванъ, Іозепъ, Элико, мальчикъ и другіе гости.
ЭЛИКО. Что это, какъ долго заставляютъ дожидаться... товарищи!
ІОЗЕПЪ. Правда, насъ нѣтъ и шести человѣкъ, да теперь впрочемъ всѣ скоро придутъ.
ЭЛИКО. Конечно!-- солнце уже спустилось и уходитъ въ землю, какъ будто завидуетъ нашей пирушкѣ, и не хочетъ отъ зависти смотрѣть на насъ; тѣни отъ деревъ длиннѣе и длиннѣе ложатся по полю; мѣсяцъ выглядываетъ, а они все мѣшкаютъ.
ІОЗЕПЪ. Придутъ, подожди, что-нибудь задержало.
ЛЕВАНЪ. Задержало? да что же можетъ задержать, когда назначена братская пирушка,-- когда уже разостланы ковры, когда чаши просятъ вина, когда вино просится въ горло, а товарищи дожидаются.
ІОЗЕПЪ. Славно! славно! видно что, Леванъ старый гуляка! ты вѣрно бы не заставилъ дожидаться.
ЛЕВАНЪ. Я? да если бы ангелъ смерти, Азраилъ, прилетѣлъ въ это время вынуть душу и въ золотомъ сосудѣ унести ее на тринадцатое небо, то я выпросилъ бы у него сроку -- отпировать въ послѣдній разъ и веселѣе было бы душѣ, когда бы она предстала предъ Аллаха, сытая и разрумяненная кохетинскимъ.
ЭЛИКО. Видно, Леванъ, что ты пожилъ съ персами и начитался ихъ стихотворцевъ.
ЯВЛЕНІЕ II.
Тѣже.-- Пасванъ и Келимъ.
ПАСВАНЪ. Правда! правда! здорово товарищи!
КЕЛИМЪ. А, вѣрно, князь Леванъ красныя словца отпускаетъ?
ЛЕВАНЪ. Разсуди ты насъ, Келимъ, я сейчасъ говорилъ, что Аллахъ гораздо благосклоннѣе принимаетъ души, которыя являются предъ рубиновый престолъ его прямо съ пирушки, веселыя и разрумяненныя виномъ, и гораздо строже къ тѣмъ, которыя приходятъ худыя и блѣдныя, какъ будто-бы только вырвались изъ плѣна отъ лезгинцевъ.
ЭЛИКО. Врядъ ли, вѣдь Аллахъ чрезъ Магомета запретилъ имъ пить вино.
ЛЕВАНЪ. Запретилъ имъ пить при всѣхъ, а втихомолку позволилъ.
ЯВЛЕНІЕ III.
Тѣже и князь Григорій.
ЛЕВАНЪ. Стыдно, что приходишь такъ поздно.
ГРИГОРІЙ. Да нельзя было придти раньше.
ЭЛИКО. Прозакладую кинжалъ свой, что онъ гдѣ-нибудь подмѣтилъ красавицу и расхаживалъ мимо ея оконъ
ГРИГОРІЙ. Ты угадалъ, Элико.
ЛЕВАНЪ. Добрый мой другъ, князь Григорій! Я сейчасъ говорилъ, еслибъ я умиралъ передъ дружеской пирушкой, то выпросилъ бы сроку -- пришелъ на пирушку, и лучше бы заставилъ дожидаться гурій, нежели друзей.
ГРИГОРІЙ. Не сердись же, Леванъ, вѣдь не всѣ такіе, какъ ты: для тебя пріятнѣе посмотрѣть на блюдо пилава, нежели заглянуть въ очи красавицы, а добрая азарпѣша вина тебѣ слаще, нежели поцѣлуй коралловыхъ устъ.
ЭЛИКО. Хорошо это все, Григорій, да оставимъ въ сторону небесныя очи, коралловыя уста. Смотрите, друзья, вотъ ужъ и звѣздочка сверкнула на небѣ, вотъ и другая, вотъ и мѣсяцъ вышелъ полюбоваться на насъ; мы, кажется, собрались: пора
ВСѢ. Пора! пора! (садятся на ковры-приносятъ вино-пьютъ.)
ІОЗЕПЪ. А что же мы не выберемъ себѣ начальника на попойку!
ЭЛИКО. Въ-самомъ-дѣлѣ, выберемъ тулумбаша!
ПАСВАНЪ. Кого же?
ЭЛИКО. Князя Григорія!
ІОЗЕПЪ. Напьется прежде всѣхъ,-- жди тутъ порядка!
ЭЛИКО. Ну, такъ тебя Іозепъ.
ЛЕВАНЪ. Надуетъ, другихъ подчивать мастеръ, а самъ выливаетъ вино за рукавъ.
ЭЛИКО. Да кого же лучше, какъ не самого Левана! молодецъ! опытной тулумбашъ; повеселитъ, другихъ напоитъ и самъ напьется!
ВСѢ. Левана! Левана! здоровье тулумбаша! да здравствуетъ нашъ тулумбашъ! честь и слава Левану. (пьютъ].
ЛЕВАНЪ. (поднимая стаканъ ). Благодарю всѣхъ васъ, Аллахъ -- верды!
ВСѢ. Якши -- Іолъ!
(За сценою слышенъ шумъ.)
ЛЕВАНЪ. А! это голосъ Гехима!
ЯВЛЕНІЕ V.
Прежніе -- и Гехимъ.
ЛЕВАНЪ. Здравствуй, Гехимъ!
ГЕХИМЪ. Здорово, пирующіе братья! я проходилъ мимо виноградника, услышалъ возгласъ Аллахъ -- верды! и смекнулъ, что здѣсь попойка.
ЛЕВАНЪ. Не ошибся!.. ты откуда?.. съ охоты?
ГЕХИМЪ. Что бы ее шайтаны побрали и съ тѣмъ, кто первый выдумалъ.
ЭЛИКО. А, что? видно была несчастлива?
ГЕХИМЪ. Несчастлива! да смѣетъ ли она быть несчастлива, Когда Гехимъ охотится? Гей* Бичо! втащить сюда тура. (Люди вносятъ дикаго барана.)
ЛЕВАНЪ. Славная добыла!
ГЕХИМЪ. Не правда Ли? этотъ убитый баранъ очень кстати? Леванъ! разпорядись-ка, вели изжарить шашлыкъ изъ славной добычи. (Леванъ отдастъ приказаніе)
ЭЛИКО. Гехимъ! что-жъ не пьешь? вѣдь, я думаю, ты усталъ, гонявшись за этимъ бараномъ?
ГЕХИМЪ (пьетъ). Добрый стаканъ вина теперь славное дѣло! Еще вчера на зарѣ, спустившись съ вершины, подмѣтили мы дружка съ моимъ Михалко, любовались имъ, какъ перепрыгивалъ съ утеса на утесъ, съ площадки на площадку -- и лакомился травкой; Михалко подобрался ближе, вспугнулъ звѣря -- только и видѣли его: какъ свинцовая нуля, звякнулъ онъ рогами о гранитный уступъ и скрылся по излучистой тропинкѣ, въ кустарникѣ, у подошвы горы; намъ того и надобно было! Я сѣлъ на замѣченный слѣдъ, изготовилъ винтовку, а Михалко спустился внизъ, чтобы отъискать его и снова спугнуть, жду часъ, два, три -- ни слуху ни духу; вдругъ выстрѣлъ.... а, пріятель, просимъ пожаловать... гляжу,-- баранья голова прямо скачетъ за меня... прицѣливаюсь... бацъ! и какъ видите...
ЛЕВАНЪ. Спасибо, Гехимъ за барана! пей же вино, догоняй насъ.
ГЕХИМЪ (пьетъ). Не отстану, будь спокоенъ!
ІОЗЕПЪ. Да гдѣ же Вахтангъ?
ГЕХИМЪ. Въ-самомъ-дѣлѣ, гдѣ Вахтангъ? Леванъ, гдѣ же твой молочный братъ?
ЛЕВАНЪ. Не знаю. Онъ хотѣлъ быть.
ЭЛИКО. Вотъ вздумали спрашивать! да развѣ вы незнаете, что Вахтангъ помѣшался отъ любви къ своей Майко!
ГРИГОРІЙ. Какъ, помѣшался? (вмѣстѣ.)
ІОЗЕПЪ. Какой Майко? (вмѣстѣ.)
ЭЛИКО. Постойте, постойте! вы спрашиваете оба вдругъ; разомъ двухъ стрѣлъ съ тетивы не пускаютъ.. Я вамъ отвѣчу по очереди: тебѣ, Князь Григорій, скажу, что если Вахтангъ еще не помѣшался, такъ есть надежда, что скоро помѣшается; водишь ли, приглянулась ему красавица...
ЛЕВАНЪ. Не правда, Элико! не приглянулась она ему, а любитъ онъ ее, какъ мѣсяцъ любитъ свое звѣздное небо, какъ газель, которая привѣтливо выбѣгаетъ изъ разсѣлины скалы, любитъ мягкою траву.
ЭЛИКО. Полно, Леванъ! развѣ не все равно, приглянулась она ему, или онъ ее полюбилъ? дѣло въ томъ, что съ-тѣхъ-поръ Вахтангъ сталъ совсѣмъ не тотъ. Бывало, кто первый гость на всякомъ праздникѣ? Вахтангъ!.. Кто первый гуляка, первый говорунъ и весельчакъ?.. Вахтангъ! А теперь... ходитъ одинъ, скучный, словно солнце въ туманное утро. На пирушкѣ молчитъ, не пьетъ, не шумитъ, а нахмуривъ брови, смотритъ въ азарпешу, какъ будто она зеркало, въ которомъ виднѣются косы и розовыя губки его Майко.
МАЛЬЧИКЪ, (по приказанію Левана кричитъ). Тулумбашу угодно, чтобы всѣ выпили за здоровье другъ друга. всѣ. Аллахъ -- верды, якши -- іолъ!
ІОЗЕПЪ. Да кто же эта Майко?
ЭЛИКО. Неужели ты не знаешь Майко, хорошенькой Майко, невѣсты Гиго, у котораго мы покупаемъ всѣ нужные товары.
ПАСВАНЪ. А, да вотъ идетъ и Вахтангъ; какъ онъ мраченъ.
ЯВЛЕНІЕ IV.
Прежніе и Вахтангъ.
ЭЛИКО. Добрая азарпеша вина сейчасъ развеселитъ его.-- Здравствуй, Вахтангъ! мы сейчасъ про тебя говорили, на тебя пѣняли.
ВАХТАНГЪ. За что?
ЛЕВАНЪ. За то, что ты приходишь въ половинѣ пирушки, когда мы уже на полъ-пути къ блаженному состоянію, называемому опьяненіемъ.
ІОЗЕПЪ. (пьянъ) Тѣмъ хуже для него; онъ долженъ догонять насъ, долженъ бѣгомъ пробѣжать половину дороги, которую мы шли тихонько... Скорѣй устанетъ.
ЛЕВАНЪ. Вина! (наливаетъ ему).
ІОЗЕПЪ. Нѣтъ, не такъ! Мальчикъ! сочти, по скольку каждый изъ насъ выпилъ и подай столько же Вахтангу! Ну! Аллахъ-верды! Вахтангъ! пей-ка все это!
ВАХТАНГЪ. Оставь меня, Іозенъ!
ІОЗЕПЪ. Нѣтъ! нѣтъ! а, ты думаетъ остаться трезвымъ, когда мы хотимъ быть пьяными? Безъ отговорокъ, Вахтангъ, пей!
ВАХТАНГЪ. Ты и теперь уже пьянъ, Іозепъ; оставь меня, если не хочетъ видѣть ссоры на вашемъ праздникѣ.
ЭЛИКО. Вотъ ужъ и сердится, Вахтангъ! послушай дружескаго совѣта...
ЛЕВАНЪ. Правда, Вахтангъ!-- Сохнетъ безъ привита дерево твоего сердца; полѣй азарпешей вина корни, которые оно такъ глубоко пустило въ твое сердце,-- полей ихъ и увидишь какъ вѣтви распустятся и зазеленѣютъ надеждой.
ВАХТАНГЪ. Спасибо, Леванъ, за ученіе; да плохо вѣрится словамъ твоимъ!-- Днемъ не бываетъ звѣздъ на небѣ, не свѣтитъ солнце по полуночи,-- Нѣтъ! не разцвѣтетъ пальма надежды въ знойной пустынѣ моего сердца. Возьми назадъ твою азарпешу!
ЛЕВАНЪ. А посмотри, какъ глубока она! брось въ нее свою тоску -- и она потонетъ, какъ камень въ морѣ.
ВАХТАНГЪ. Нѣтъ, Леванъ! она не потонетъ, а если и потонетъ, то на минуту, и тотчасъ же, какъ трупъ, выплыветъ на поверхность!
ЭЛИКО. Полно кручиниться, Вахтангъ! будто мы не знаемъ, что за дума залегла у тебя на сердцѣ? И что же ты печалишься и хмуришься, словно зимнее небо, и изъ чего? изъ любви!
ВАХТАНГЪ. Элико! говори про пилавъ, про вино, да про пѣсни,-- не оскверняй имени любви и не примѣняй ее къ чувству, которое ты испытываешь, побрякивая червонцами и гладя на баядерку, которая ноетъ и пляшетъ передъ тобою!
ЭЛИКО. Не сердись, Вахтангъ, а подумай, стоятъ ли какія-нибудь дивныя очи, чтобы сходить по нимъ съ ума! Вѣдь это ребячество.-- Майко хороша, конечно, но я дамъ тебѣ совѣтъ...
ВАХТАНГЪ. Я также дамъ тебѣ совѣтъ, Элико: негодится бросать имена женскія на-вѣтеръ, какъ ячменныя зерна.-- Статся можетъ, что которое нибудь изъ нихъ упадаетъ на сердце и разростется ненавистью,-- кровавымъ мщеніемъ -- понимаешь меня,-- такъ замолчи же!
ЭЛИКО. Нѣтъ! я хочу вылечить тебя, Вахтангъ! Кчему служитъ твоя любовь? Майко невѣста другаго, къ тому же она тебя не любитъ,
ВАХТАНГЪ. Элико, опасно дразнить льва въ его пещерѣ!
ЭЛИКО. Говорятъ, что она безъ памяти любитъ своего жениха, не наглядится на него не дождется свадьбы.
ВАХТАНГЪ ( поднимается). Замолчи, Элико! или поутру твоя мать осиротѣетъ, и вмѣсто краснаго кахоса, который журчитъ въ твоемъ стаканѣ, я наполню его до краевъ кипяткомъ изъ твоего сердца!
ЛИВАНЪ. Стоите! слушайте тулумбаша!
ВАХТАНГЪ, (Элико) Знаешь ли ты...
ЛИВАНЪ. Повторяю вамъ: слушаться тулумбаша! Развѣ вы забыли наше обыкновеніе, которому не измѣнялъ еще ни одинъ грузинецъ? На нынѣшній вечеръ -- я вашъ царь. ( Зовешь мальчика и шепчетъ ему на ухо.)
МАЛЬЧИКЪ. ( провозглашаетъ) Тулумбашъ приказываетъ бросить стаканы и пить изъ турьихъ роговъ! (Люди приносятъ рога, въ серебряныхъ оправахъ, наполненные виномъ).
ЛЕВАНЪ. Я пью за здоровье всѣхъ гостей и пріятелей и будетъ тотъ шайтаномъ на пирушкѣ, кто не послѣдуетъ моему примѣру и не выпьетъ -- столько же и такъ же, гехимъ, Что Элико задумался?... Струсилъ?
ЭЛИКО. Да есть отъ чего струсить, вѣдь въ рогъ-то входитъ двѣ бутылки вина.
ГЕХИМЪ. А ты и безъ того на полпути къ опьяненію! да вотъ посмотри, Іозепа хмель разобралъ совсѣмъ! онъ лежитъ безъ чувствъ.
ЭЛИКО, (вставая). Приказаніе тулумбаша должно быть свято, и потому мы выпиваемъ эти рога и просимъ покорно, чтобы болѣе пить намъ не приказывалъ.
ГЕХИМЪ. Въ-самомъ-дѣлѣ, надо сжалиться надъ нами, едвали половина изъ насъ добредетъ порядкомъ до дому, а съ Леваномъ въ питьѣ врядъ ли кто можетъ тягаться.
ЛЕВАНЪ. И такъ, нынѣшняя пирушка кончилась, и я слагаю съ себя званіе вашего начальника, вашего тулумбаша.
НѢКОТОРЫЕ. Не надолго, до первой пирушки, а мы, кажется, нерѣдко пируемъ!
(Въ продолженіе этого разговора, пирующіе расходятся; на сценѣ остаются Леванъ, Вахтангъ, и нѣсколько спящихъ).
ЯВЛЕНІЕ VI.
Леванъ, Вахтангъ.
ЛЕВАНЪ. Какъ странно, я думаю, тебѣ, Вахтангъ, смотрѣть на эту толпу бѣснующихся, пьяницъ и на принимать участія въ рхъ пированіи.
ВАХТАНГЪ. Леванъ! у меня въ душѣ не тише, не спокойнѣе, они пьютъ безуміе въ винѣ, а я всасываю его въ новомъ для меня чувствъ, которое не знаю, какъ назвать тебѣ.
ЛЕВАНЪ ( поднимаетъ чашу съ виномъ ). Назови, какъ хочешь, но пей! Выпей, Вахтангъ, и душа успокоится. (Вахтангъ съ неохотою. пьетъ ) Ты пьешь не охотно, а давно ли не отставалъ отъ меня?
ВАХТАНГЪ. Давно, ли?-- Но всему есть время, не ропщеть же Кура, скованная зимнимъ холодомъ; не бѣжитъ же Терекъ, когда обвалъ сорвется, съ горъ и перегородитъ ему путь.
ЛЕВАНЪ. Продолжай, Вахтангъ, говори откровенно, мы теперь одни, видишь -- всѣ разбрелись, а эта засыпаютъ и насъ не слышатъ!-- говори!
ВАХТАНГЪ. Что же говорить тебѣ?-- Любовь къ Майко, словно горный обвалъ, съ, шумомъ о грохотомъ, упала на мою душу и перегородила ея прежній путь, и она. не въ силахъ пробить этой плотины, волнуясь и пѣнясь, потекла въ другую сторону; ты знаешь, что я люблю Майко, во не знаешь, какъ я люблю ее!
ЛЕВАНЪ. Такъ что же?.. полюбилась голубушка -- такъ въ когти! не ужели робѣть соколу?.. да и добро бы княжна, а то..
ВАХТАНГЪ. Не договаривай! она лучше всѣхъ княженъ въ свѣтѣ.
ЛЕВАНЪ. Смани ее.
ВАХТАНГЪ. Смани?-- Давно ли ангеловъ стали сманивать съ неба?
ЛЕВАНЪ. Купи!
ВАХТАНГЪ. Купи!-- Еслибъ весь міръ обратить въ груды золота, то и тогда плата еще будетъ мала и тогда не купить.
ЛЕВАНЪ. И ты неупотреблялъ никакихъ средствъ?
ВАХТАНГЪ. Я хотѣлъ подкупить ея мать чрезъ старуху Марту, она -- армянка, думалъ я, бѣдна, любитъ золото -- и то не удалось.
ЛЕВАНЪ. Чтожъ, украдь, увези, вотъ тебѣ рука моя -- помогу во всемъ.
ВАХТАНГЪ. Принимаю, Леванъ, твое обѣщаніе, принимаю его, потому-что увѣренъ въ тебѣ и потому что это -- единственное средство.-- Слушай! я былъ у нея, я видѣлъ ее, я говорилъ ей про мою любовь.
ЛЕВАНЪ. Что же она тебѣ отвѣчала?
ВАХТАНГЪ. Кровь стынетъ въ жилахъ: Леванъ, она призналась, что не можетъ любить меня,-- что она любитъ Гиго... Да развѣ онъ -- избранникъ неба? развѣ онъ родился подъ благодатною звѣздою, что безъ слезъ, безъ страданій, безъ мученій можетъ овладѣть божествомъ, по которому я страдаю, плачу, мучусь, за которое готовъ принесть судьбѣ дорогой выкупъ? О! если такъ, пусть же и онъ почувствуетъ, что я чувствую; пусть этотъ адъ, который бунтуетъ у меня въ душу перейдетъ и въ его душу! Леванъ, я далъ клятву, что Майко будетъ моею, а Вахтангъ умѣетъ сдерживать свои клятвы и рано ли, поздно ли... (входитъ Марта).
ЯВЛЕНІЕ VII.
Прежніе и Марта.
МАРТА. Да будетъ миръ о радость надъ тобою, князь Вахтангъ! Я искала тебя.
ВАХТАНГЪ. Кчему искать, когда ты не можешь помочь мнѣ; кчему желать мира и радости, когда ты ихъ съ собою неприносишъ.
МАРТА. Кто знаетъ, князь, можетъ быть, я и несу ихъ съ собою.
ВАХТАНГЪ. Говори, говори, скорѣе, Марта! что такое? Можетъ быть, мать Майко одумалась и прельстилась золотомъ? Можетъ быть, сама Майко тронулась моею любовью?
МАРТА. Нѣтъ, князь, нѣтъ! и мать не ослѣпилась твоимъ золотомъ,-- и сама она попрежнему отвергаетъ и ненавидитъ тебя.
ВАХТАНГЪ. Такъ ты пришла смѣяться надо мною, старая колдунья! прочь!
МАРТА. Полно, полно, князь, ты не сердись, а выслушай меня.-- Долго гонялся охотникъ за газелью -- и газель все ускользала отъ него,-- вотъ и говоритъ ему добрый человѣкъ., не полѣнись ты взойти на дорогу, гдѣ теперь заснула газель твоя, и ей не миновать твоихъ рукъ.
ЛЕВАНЪ. Говори яснѣе, старуха!
МАРТА. Слушай, князь: ты предлагалъ Майко любовь и душу, она отвергла и то и другое; ты стращалъ овладѣть ею, клялся, что она будетъ твоя, и она съ женихомъ своимъ посмѣялась твоимъ угрозамъ и клятвамъ.
ВАХТАНГЪ. О! клялся -- и сдержу свою клятву.
МАРТА. Вотъ я и пришла къ тебѣ, князь, предложить средство.
ВАХТАНГЪ. Говори, какое? Клянусь могилою отца и душею матери, что никакое препятствіе меня не остановитъ!... ни горы, ни моря, ни пропасти, ни страхъ казни, ни погибель, ни адъ, ни небо! Говори?
МАРТА. Все это гораздо легче, князь! Майко съ подругами ѣдетъ на ярмарку и теперь недалеко отсюда; съ ними только двое безоружныхъ погонщиковъ, стоитъ тебѣ, какъ горному орлу, налетѣть на нихъ и -- голубка твоя!
ВАХТАНГЪ. Правда, правда; спасибо, Марта! Вотъ тебѣ золото.-- А, Майко! Было время, что за одну твою привѣтливую улыбку я отказался бы отъ лучей солнца, за одинъ вздохъ изъ твоей груди я отдалъ бы все свое дыханіе; за одинъ поцѣлуй позволилъ бы тысячу разъ разить себя кинжаломъ въ одну и ту же рану; но ты оттолкнула меня!-- Хорошо... Такъ ты будешь же моею, хоть бы это стоило мнѣ цѣной тюрьмы или колодъ, которыя надѣваютъ на преступника. Леванъ, помнишь ли свое слово быть моимъ участникомъ во всемъ, что-бы я не задумалъ; жми крѣпче руку, жми, вѣдь ты не откажешься.
ЛЕВАНЪ. Вотъ рука моя.... я отъ тебя не отстану.
ВАХТАНГЪ. Увеземъ Майко! Эй, люди!.. Коней, (убѣгаетъ).
ЯВЛЕНІЕ VIII,
Марта (одна).
А! Гиго! а, Кекела! я змѣя!... я старая шакалка... я колдунья!... Хорошо! вотъ и подарочекъ жениху съ невѣстою! вотъ и плата вамъ за хлѣбъ-соль, которыми меня угостили!... Повеселитесь же теперь, да посмѣйтесь надъ старою Мартою.
ПЕРЕМѢНА ДЕКОРАЦІИ.
Театръ представляетъ внутренность жилища вахтангова; нѣсколько минутъ сцена пуста,-- наконецъ, Вахтангъ вноситъ безчувственную Майко и кладетъ ее на скамью.
ЯВЛЕНІЕ I.
ВАХТАНГЪ. А, наконецъ, ты моя!-- моя Майко! въ моей власти -- теперь ничто не вырветъ тебя у меня! Она въ обморокѣ. (Смотритъ на нее). Проснись Майко!-- Не отвѣчаетъ,-- лежитъ какъ мертвая.-- (С тановится подлѣ нея на колѣна и беретъ ее за руку.) Она не слышитъ, только вѣтеръ воетъ въ отвѣтъ на мои вопли и моленія.-- У, какъ онъ страшно воетъ! точно похоронный напѣвъ надъ вырытою могилой.-- Какъ все вокругъ меня темнѣетъ... вотъ идутъ съ сѣвера громады тучъ... будто несутъ гибель а разрушеніе міру!.. Слышишь ли, Майко,-- міръ кончается, простись, чтобъ я успѣлъ хоть одинъ разъ поцѣловать тебя! ( бросается къ ней). Открой свои глаза, чтобъ предо мной открылось небо!-- О! проснись, Майко, проснись! (Майко вздыхаетъ) Она вздохнула!... она жива! О! благодарю Бога!.. Да, если бы я нашелъ ее мертвою, въ гробѣ и въ саванѣ, то и тогда огонь, который у меня въ сердцѣ, разтопилъ бы ледяныя оковы смерти, душа моя разбудила бы ея заснувшую душу и мое горячее дыханіе влило-бы въ ея грудь всѣ страсти, всѣ помыслы бытія! (цѣлуетъ ее.-- Майко приходитъ въ себя. Вахтангъ отскакиваетъ.)
МАЙКО. Гдѣ я? что со мною было? Ахъ, какъ ужасенъ сонъ.
ВАХТАНГЪ. Майко!
МАЙКО. Мнѣ снилось, что я ѣхала на ярмарку; подруги мои были веселы,-- спрашивали скоро ли будетъ моя свадьба, какъ вдругъ какой-то всадникъ, весь закутанный въ бурку, схватилъ меня, помчался, духъ замеръ... О! какой ужасный сонъ!
ВАХТАНГЪ. Это не сонъ, Майко! Всадникъ, закутанный въ бурку, который схватилъ тебя и помчалъ -- былъ я; ты думаешь, что, полюбивъ тебя однажды, какъ полюбилъ я, можно разлюбить такъ скоро? Ты ошиблась, Майко! ты у меня, ты моя! (бросается къ ней. Майко вздрагиваетъ и бѣжитъ на аванъ-сцену.)
МАЙКО. Такъ это не сонъ... это ты, Вахтангъ? О! зачѣмъ я не заснула сномъ непробуднымъ, сномъ смерти!..
ВАХТАНГЪ. Безпробуднымъ? О, я разбудилъ бы тебя, Майко, горячимъ поцѣлуемъ, какъ насъ разбудитъ труба страшнаго суда; сномъ смертнымъ, говоришь ты? Нѣтъ! я вырвалъ бы тебя у самой смерти!
МАЙКО. Мать моя! гдѣ ты? помоги мнѣ! освободи меня! Боже мой! что со мною будетъ? Гиго! Гиго! за чѣмъ я здѣсь!
ВАХТАНГЪ. Зачѣмъ? Затѣмъ, что я люблю тебя, что любовь моя не ручеекъ, который тихо и ровно катится по лугу; но водопадъ, который съ шумомъ и громомъ летитъ въ бездну, опрокидываетъ и разрушаетъ всѣ препятствія, срываетъ горы съ мѣста и уноситъ съ собою все, что захотѣло бы стать на его пути.
МАЙКО. Вахтангъ! небо потребуетъ у тебя отчета!
ВАХТАНГЪ. Я пойду на битву съ небомъ и землею. Можетъ быть, паду въ этой битвѣ, но прежде -- ты будешь моею.
МАЙКО. Твоею! защитите меня, силы небесныя!
ВАХТАНГЪ. Ничто не защититъ тебя! ты у того самого Вахтанга, котораго, еще недавно, такъ холодно, такъ безжалостно оттолкнула съ его любовью, просьбами, обѣщаніями. Майко! помнишь ли слово, которое вырвалось у меня на прощаньи съ тобою. Я говорилъ, ты будешь моею -- и сдержалъ слово: теперь ты моя!
МАЙКО. Чего ты хочешь отъ меня? Я не могу любить тебя, я люблю другаго, я люблю Гиго!
ВАХТАНГЪ. О! Если такъ, то слушай же меня: не любви хочу я,-- эту розу я разтопталъ въ цвѣтникѣ моего сердца.-- Теперь я требую рабской покорности и слѣпаго повиновенія моей волѣ. Слышишь ли, Майко!
МАЙКО. Ты забываешь, Вахтангъ, что надъ нами есть Богъ, который насъ слышитъ и видитъ, и нѣкогда разбудитъ предъ Своимъ Престоломъ; тамъ отдашь ты отчетъ въ томъ, что лишилъ меня дома и матери, для которой я была послѣднимъ счастіемъ и утѣшеніемъ; въ томъ, что разрознилъ два сердца, которыя Богъ и люди благословили на будущій путь въ жизни. Да! потому-что я люблю Гиго столько же, сколько онъ меня любитъ.
ВАХТАНГЪ. Опять Гиго! Опять ты повторяешь мнѣ это ненавистное имя; я безумствую, а ты еще увеличиваешь мое безуміе.
МАЙКО. Умоляю тебя, Вахтангъ, сжалься! Ты видишь -- я въ твоихъ рукахъ, я беззащитна, я не буду говорить про Гиго, я не люблю Гиго, только, ради Бога, пусти меня къ моей матери:-- она бѣдная стоскуется обо мнѣ -- сляжетъ въ могилу. Дай мнѣ хоть закрыть ей глаза! пусти меня!
ВАХТАНГЪ. А ты забыла, я умолялъ тебя точно такъ же, какъ ты меня умоляешь, Майко! говорилъ я, одинъ ласковой взглядъ, одно привѣтливое слово... я плакалъ предъ тобою, какъ ты предо мною теперь плачешь; ты сказала -- нѣтъ! и я говорю -- нѣтъ!
МАЙКО. Заклинаю именемъ всего, что для тебя дорого, священно, честью твоей матери, Вахтангъ отпусти меня!
ВАХТАНГЪ. Майко! не проси меня!-- что сдѣлано, того не перемѣнишь; молнія, упавшая на землю, не возвратится опять на небо; горный обвалъ, сорвавшійся съ вершинъ, не взойдетъ опятъ на гору. Я сказалъ, что ты будешь моею и -- сдержу свое слово.
МАЙКО. О! нѣтъ, Вахтангъ! ты добръ, благороденъ, великодушенъ, ты не сдѣлаешь меня несчастною; и кчему тебѣ мое несчастіе? Оно не принесетъ тебѣ ни одной минуты наслажденія; смотри, Вахтангъ, я у твоихъ ногъ, я обнимаю твои колѣна, пусти меня, я забуду всѣ горести, которыя ты причинилъ мнѣ и всей моей жизни будетъ мало, чтобъ молиться за тебя.
ВАХТАНГЪ. Поздно, Майко, поздно!
МАЙКО. О! такъ выслушай меня, злой, безчувственный человѣкъ! ты глухъ къ моимъ моленіямъ, которыя пробили бы сводъ небесный, ты не видѣлъ моихъ слезъ, которыя разтопили бы камень: Слушай же! я тебя ненавижу, обожаю Гиго и умру съ его именемъ на устахъ!
ВАХТАНГЪ (вынимаетъ кинжалъ). Посмотри на этотъ кинжалъ -- онъ широкъ -- есть гдѣ улечься и пощадѣ и жалости. Еще одно сопротивленіе и кровь твоя заклубится дымомъ на его булатѣ, (бросаетъ кинжалъ).
МАЙКО. Кинжалъ! смерть!-- О! она лучше позора! убей Вахтангъ! я умру охотно... убей!
ЯВЛЕНІЕ II.
Тѣ же и Леванъ.
ЛЕВАНЪ. Вахтангъ, ты погибъ! Нѣтъ никакой надежды къ спасенію! О твоемъ похищеніи дали знать въ городъ; окружной, въ сопровожденіи мѣстнаго начальства и Гиго, спѣшатъ сюда. Я опередилъ ихъ нѣсколькими минутами.
(Майко бросается на колѣна и тихонько творитъ молитву. Вахтангъ стоитъ, какъ пораженный громомъ).
МАЙКО. Боже! защитникъ невинныхъ, благодарю тебя! твоя десница спасетъ меня, сироту!
ВАХТАНГЪ. Опять преграда!
ЛЕВАНЪ. Вахтангъ! быть можетъ, ты успѣешь спастись... бѣги!
ВАХТАНГЪ. Мнѣ бѣжать, Леванъ? какъ бы не такъ... пусть весь свѣтъ идетъ со мною на бой.-- Что жъ? а готовъ, я выдержу битву; но Майко все-таки будетъ моею!
МАЙКО. Гиго! спѣши спасти Майко, свою невѣсту!
ВАХТАНГЪ. Не радуйся, Майко! хоть женихъ твой спасетъ тебя, но я положу клеймо позора на твое имя! О! ты не знаешь, что значитъ месть для азіатца.-- Слушай: меня обвинитъ законъ, я погибну въ заточеніи; но свѣтъ тебя отвергнетъ, позоръ пойдетъ на ряду съ тобою до самой могилы, да, и въ могилѣ кости твои вздрогнутъ не разъ отъ клеветы людской, и, умирая, послѣдній вздохъ въ предсмертныхъ мукахъ сольется съ именемъ Вахтанга, котораго ты отвергла!
ЯВЛЕНІЕ III.
Тѣ же, Окружный, Гиго, Кекела и Судьи.
КЕКЕЛА. Дочь моя, гдѣ ты! тебя хотѣли оторвать отъ моего Сердца, дитя мое!
МАЙКО. Матушка!
ОКРУЖНЫЙ. Князь!
ВАХТАПГЪ. Ни полслова! я виноватъ! знаю законы -- они неумолимы,-- берите меня, но я достигъ своей желанной цѣли: Майко, была моею!-- Возмите ее защитники невинности, она мнѣ болѣе не нужная.
МАЙКО. Онъ лжетъ! онъ лжетъ! не вѣрьте ему! онъ клевещетъ на меня. (Бросаетея къ Гиго ) Гиго! защити меня!
ГИГО. Прочь отъ меня, Майко! прочь отъ меня!
МАЙКО. Матушка!
КЕКЕЛА (плачетъ). Прочь отъ меня! Боже! зачѣмъ продлилъ ты жизнь мою? я увидѣла безчестіе моей дочери!
ГИГО. Не плачь, Кекела! ты лишилась дочери, но, къ утѣшенію, у тебя есть сынъ... Да, матушка, я замѣню тебѣ дочь... пойдемъ.