Для графа сезонъ 1886--1887 г. въ Ниццѣ вышелъ далеко неудачнымъ. Въ эту зиму въ февралѣ произошло, какъ извѣстно, на побережьѣ Средиземнаго моря жестокое землетрясеніе, отъ котораго сильно пострадала и Ницца, и въ ней много домовъ было разрушено; послѣ главной катастрофы легкія сотрясенія продолжались долго и поддерживали панику вслѣдствіе ожиданія новыхъ несчастій, а потому всѣ пріѣхавшіе на зимовку иностранцы спѣшили уѣхать поскорѣе подальше, въ болѣе безопасныя мѣста -- и городъ быстро опустѣлъ. Графъ за все это время всеобщаго труса и заразительной паники выказалъ замѣчательную неустрашимость: онъ нетолько не подумалъ покинуть Ниццу, не только не вышелъ изъ своего нѣсколько пострадавшаго отъ землетрясенія дома и не переселился въ палатку на площадь или за городъ, какъ это сдѣлала почти вся иностранная колонія, а остался въ своей спальнѣ, гдѣ какъ разъ треснула стѣна, къ которой была приставлена его кровать, и стѣна эта могла, при новомъ сотрясеніи, повалиться прямо на него. Но все же онъ не могъ не тревожиться если не за себя, то за свою семью, и то-ли вслѣдствіе этой подавляющей тревоги, то-ли по другой какой причинѣ, только чрезъ 3--4 недѣли послѣ землетрясенія у графа открылось небольшое кровохарканье, протянувшееся почти два мѣсяца, несмотря на дѣятельное леченіе. Всѣхъ знакомыхъ не мало поражало то, что этотъ мужественный человѣкъ, не испугавшійся землетрясенія и покойно спавшій подъ надтреснутой стѣной, перебывавшій на своемъ вѣку болѣе чѣмъ въ сотнѣ сраженій и кровавыхъ схватокъ, терялся, какъ малый ребенокъ, когда видѣлъ въ своей мокротѣ жилку крови, и падалъ духомъ до совершенной утраты самообладанія. Такая кажущаяся непослѣдовательность человѣческой натуры встрѣчается, однако же, часто, и далеко не такъ рѣдки люди, истощенные хроническими болѣзнями, которые не только не боятся смерти, а ждутъ ея съ нетерпѣніемъ и даже иногда посягаютъ на самоубійство; но подобное равнодушіе къ жизни не мѣшаетъ имъ приходить въ отчаяніе отъ всякаго новаго болѣзненнаго припадка и преувеличивать опасное его значеніе; такое противорѣчіе, кажется, можно объяснить себѣ тѣмъ, что эти хроники боятся, какъ бы всякое новое болѣзненное явленіе не повлекло за собой не столько новыя страданія, сколько еще большее изнуреніе нравственныхъ силъ въ борьбѣ съ физическимъ недугомъ. И чѣмъ сильнѣе былъ умъ человѣка и энергичнѣе воля, тѣмъ ему труднѣе примириться съ своею зависимостью отъ капризовъ больного тѣла и съ прогрессивнымъ возрастаніемъ своего духовнаго безсилія; Некрасовъ очень близко выразилъ это состояніе своимъ сжатымъ стихомъ: "хорошо умереть, тяжело умирать". Такъ было и съ графомъ; хотя кровохарканье было незначительно и врачи не предусматривали никакой опасности, онъ впалъ въ состояніе полной простраціи и смотрѣлъ на себя какъ на умирающаго; онъ вызвалъ немедленно своего старшаго сына изъ Петербурга и сдѣлалъ всѣ предсмертныя распоряженія. Когда же, къ концу апрѣля, кровь въ мокротѣ исчезла, онъ тотчасъ же ободрился и вскорѣ увѣдомилъ меня письмомъ о своемъ намѣреніи привести лѣто въ Вевей и просилъ подыскать ему квартиру. Порученіе было не изъ легкихъ потому что выборъ меблированныхъ виллъ и квартиръ въ нашемъ захолустномъ городкѣ крайне ограниченъ -- и мы съ женой рѣшили удержать для графа нѣсколько комнатъ въ одномъ изъ лучшихъ отелей, предоставляя семейству его, осмотрѣвшись, самому пріискать себѣ помѣщеніе по вкусу.
2-го іюня 1887 г. онъ пріѣхалъ съ семьей; мы встрѣтили ихъ на желѣзнодорожной станціи и водворили въ приготовленномъ помѣщеніи. Графа я нашелъ похудѣвшимъ, но бодрымъ и очень веселымъ; все ему нравилось -- и тишина, и скромная внѣшность нашего городка, и отдѣльный особнякъ изъ 4-хъ комнатъ, устроенный для него и семьи въ нижнемъ этажѣ отеля, и приготовленная для него большая комната съ большой террасой въ садъ, прилегавшей къ Женевскому озеру и долженствовавшая служить ему спальней, кабинетомъ и салономъ. Я тотчасъ же ему высказалъ мучившую меня мысль, какъ бы онъ не соскучился въ Вевей за цѣлое лѣто, такъ какъ здѣсь нѣтъ иныхъ развлеченій, кромѣ экскурсій, недоступныхъ для него по отдаленности; общества также не имѣется, ибо это далеко не столь посѣщаемое мѣсто, какъ Висбаденъ, -который кромѣ осѣдлой русской колоніи, привлекаетъ къ себѣ лѣтомъ много отечественныхъ туристовъ, какъ пунктъ, съ одной стороны, лежащій вблизи главной трактовой дороги изъ Россіи къ большинству минеральныхъ водъ, а съ другой, по удобствамъ жизни, представляющій счастливое сочетаніе городского комфорта съ дачными приспособленіями для людей, желающихъ пріятно и покойно отдохнуть лѣто. Вевей же -- небольшой городокъ въ 7,500 жителей, въ которомъ, кромѣ классически красиваго вида на озеро и обступившихъ его горъ, нѣтъ ничего, и даже трудно отыскать тѣнистую прогулку, ибо ближайшія окрестности сплошь воздѣланы подъ виноградники; трудолюбивые туземцы заняты постоянно своимъ дѣломъ; ни русскаго, ни международнаго общества не заводится, и если отели городка лѣтомъ и переполняются туристами всевозможныхъ націй, то этотъ бродячій народъ въ немъ не осаживается, а проведя день, много два, спѣшитъ далѣе для осмотра другихъ живописныхъ мѣстъ Швейцаріи и смѣняется новыми толпами. На всѣ высказываемыя мною опасенія графъ отвѣчалъ съ рѣшительною увѣренностью: "Э! другъ любезный, повѣрьте, никого и ничего мнѣ не нужно; всѣ эти Ниццы и Висбадены съ ихъ обществами надоѣли мнѣ до такой тошноты, что я съ наслажденіемъ мечтаю, какъ отдохну здѣсь отъ нихъ; книгъ у насъ съ вами въ волю, газетъ по-горло, буду читать, а потомъ вы не откажетесь заходить ко мнѣ почаще и станемъ бесѣдовать".
Первые три дня по пріѣздѣ прошли въ хлопотахъ о квартирѣ, но послѣ тщетныхъ поисковъ ничего подходящаго не отыскалось, а потому рѣшено было, какъ самое удобное, остаться на все лѣто въ томъ отельномъ помѣщеніи, которое занято было съ пріѣзда. Графъ тотчасъ же помирился и съ этой обстановкой, и съ своимъ одиночествомъ и продолжалъ сохранять ровное и ясное настроеніе духа; только въ одномъ онъ оставался неисправимымъ -- это въ своемъ безобразномъ укладѣ жизни, и короталъ дни, герметически закупорившись въ одной комнатѣ. Лѣто было изъ ряду вонъ знойное, засуха стояла такая, что всѣ ручьи и водоемы пересохли, растительность была сожжена палящими лучами, и всѣ мы задыхались отъ духоты, а онъ едва ли перешелъ разъ десять на свою террасу посидѣть на воздухѣ и только однажды выбрался на небольшую городскую площадь, на которую выходилъ другой фасъ гостинницы, и тотчасъ же послалъ своего лакея оповѣстить меня о такомъ необыкновенномъ подвигѣ. Притомъ онъ страдалъ безсонницами, вѣроятно, отъ недостатка движенія, а частью и оттого, что проводилъ въ кровати болѣе половины сутокъ; проснувшись утромъ, онъ пилъ въ постели чай, читалъ свѣжія газеты, одѣвался и въ 11 часу перебирался на кушетку, поставленную въ глубинѣ комнаты и съ которой были видны въ окна прилегающая часть отельнаго сада и небольшой клочекъ Женевскаго озера; во 2-мъ часу послѣ завтрака онъ опять ложился на кровать часа на два для отдыха, а потомъ остальную часть дня не сходилъ съ своей кушетки; передъ ней стоялъ круглый столъ, на которомъ онъ писалъ свою довольно обширную корреспонденцію и тутъ же въ 12 часовъ ему накрывался завтракъ, а въ 7 часовъ -- обѣдъ, такъ что и въ комнатѣ онъ ограничилъ свои движенія елико возможно.
Между нами установилось такъ, что я каждый день приходилъ къ нему около 5 часовъ и оставался почти до 7, и всегда заставалъ его полу-лежащимъ на кушеткѣ съ вытянутыми и прикрытыми пледомъ ногами. Казалось бы, трудно было придумать болѣе убійственную по однообразію обстановку для такой энергичной и дѣятельной натуры, но или графъ успѣлъ примириться съ такимъ однообразіемъ въ предшествовавшія 6 лѣтъ бездѣйствія, или же умѣлъ скрывать хорошо свои истинныя ощущенія, но только онъ не имѣлъ скучающаго вида, всегда былъ веселъ и привѣтливъ и неистощимъ на разговоры о политикѣ и на разсказы о разныхъ событіяхъ которыми была такъ богата его жизнь. Политическіе разговоры наши передавать не берусь, между прочимъ, и потому именно, что, случаясь изо дня въ день, они касались всѣхъ ежедневныхъ перипетій европейской политической жизни, а такъ какъ мы оба отъ бездѣлья пожирали даже до излишества великое множество газетъ, то тема эта у насъ никогда не оскудѣвала и постоянно разнообразилась.