Всѣ, попадавшіяся мнѣ на глаза, біографическія замѣтки о графѣ Лорисѣ рожденіе его относятъ къ 1826 году, а въ Conversations Lexicon Брокгауза, гдѣ помѣщена сжатая, но въ общихъ чертахъ вѣрная біографія его, даже прямо указано, что онъ родился 1-го января 1826 г.; а между тѣмъ въ годъ своей смерти графъ считалъ себя близкимъ къ 64 годамъ, такъ, что, если только онъ самъ не ошибался, то, значитъ, онъ родился никакъ не въ 1826 г.; а въ 1825 или даже 1824 году. Отецъ его, происходя изъ стариннаго рода армянскихъ дворянъ, занимался торговлею и имѣлъ небольшое, но обезпеченное состояніе; сыновей у него было двое, и, будучи человѣкомъ мало образованнымъ, онъ самъ едва ли бы додумался до мысли дать имъ лучшее образованіе, если бы случай не свелъ его близко съ молодымъ горнымъ офицеромъ Bac. Вас. Клейменовымъ {Этого, теперь уже умершаго, В. В. Клейменова, о которомъ графъ Лорисъ вспоминалъ всегда съ глубокой благодарностью, какъ о человѣкѣ, преимущественно способствовавшемъ его образованію, я зналъ очень хорошо впослѣдствіи, въ 1860-хъ годахъ въ Иркутскѣ, гдѣ онъ въ генеральскомъ чинѣ занималъ мѣсто горнаго ревизора и пользовался очень почтенной репутаціей.}, которому удалось уговорить Лориса отца не жалѣть денегъ и дать мальчикамъ европейское образованіе. Приглашенъ былъ опытный наставникъ, и такъ какъ мальчики обладали прекрасными способностями (меньшой братъ графа кончилъ отлично курсъ юридическихъ наукъ въ училищѣ правовѣдѣнія, очень успѣшно служилъ на Кавказѣ по гражданской части, но умеръ еще въ молодыхъ лѣтахъ), то ученье пошло удачно впередъ, и когда Михаилу исполнилось 11--12 лѣтъ, отецъ, сдавъ его на руки двумъ армянскимъ купцамъ, ѣхавшимъ по торговымъ дѣламъ въ Москву, поручилъ помѣстить его въ тамошній Лазаревскій институтъ восточныхъ языковъ. Тяжело было мальчику разставаться съ родными и съ роднымъ привольемъ и ѣхать въ такую сѣверную даль и къ чужимъ людямъ; онъ сильно горевалъ, а дорогой его тоска дошла до того, что у него родилась мысль убѣжать съ пути домой; въ подкладку его платья мать передъ отъѣздомъ зашила 20 рублей мелкой новенькой монетой, отчеканенной въ Тифлисѣ, гдѣ въ тѣ времена существовалъ монетный дворъ, и на этотъ-то собственный капиталъ онъ и задумалъ добраться до дому. Планъ свой онъ привелъ въ исполненіе и съ одной изъ станцій воронежской губерніи убѣжалъ обратно по столбовой дорогѣ, тайкомъ отъ своихъ спутниковъ, но они его нагнали на 6-й верстѣ и снова засадили въ тарантасъ. Въ Москвѣ купцы остановились на Ильинкѣ, на воейковскомъ подворьѣ, какъ разъ на томъ самомъ, куда и я былъ привезенъ, только 9 или 10 годами позднѣе, и тоже 12-ти лѣтнимъ мальчикомъ и тоже посторонними людьми изъ Сибири. Это случайное совпаденіе не мало потѣшало и графа, и меня, ибо выходило, что у обоихъ насъ наши первыя впечатлѣнія въ Москвѣ пріурочены были къ одной и той же обстановкѣ, и мы могли помочь другъ другу оживить свои общія дѣтскія воспоминанія и объ оживленной панорамѣ на Ильинку, виднѣвшейся изъ номерныхъ оконъ и приковывавшей наше жадное любопытство, на магазины противоположныхъ домовъ, съ ихъ яркими вывѣсками готоваго платья и съ зазывающими передъ входами сидѣльцами, и о широкомъ корридорѣ, выходившемъ деревянной, грязной галлереею на узкій дворъ и служившемъ одинаково намъ обоимъ мѣстомъ головоломныхъ эквилибристическихъ упражненій во время отсутствія нашихъ пѣстуновъ, то и дѣло отлучавшихся по дѣламъ, и т. д. Оба мы были въ то время дикарями, привезенными для отдачи въ западную науку изъ двухъ антиподныхъ окраинъ русской имперіи, и всѣ эти дѣтскія впечатлѣнія, затертыя гдѣ-то глубоко въ памяти, вдругъ стали подниматься на поверхность, воскрешаемыя и подсвѣжаемыя то тѣмъ, то другимъ изъ насъ, и своей наивной теплотой согрѣвали насъ, двухъ стариковъ, переброшенныхъ судьбой съ далекихъ нашихъ родныхъ мѣстъ на берега Женевскаго озера и уже сдавшихъ себя въ архивъ послѣ жизни, обильной, хотя и далеко не въ равной мѣрѣ, самыми разнообразными впечатлѣніями и превращеніями.
Въ Лазаревскомъ институтѣ Лорисъ учился очень хорошо и долженъ былъ поступить впослѣдствіи въ московскій университетъ, но, будучи большимъ шалуномъ, до окончанія институтскаго курса попался въ шалости, имѣвшей на его всю будущность рѣшающее значеніе и вынудившей его перемѣнить мирную ученую карьеру на военную. Учитель-технологъ, говоря на урокѣ о различныхъ клеяхъ, познакомилъ учениковъ съ составомъ какого-то особенно имъ рекомендуемаго клея; Лорисъ, приготовивъ по данному рецепту этотъ клей, придумалъ для испытанія его достоинства намазать имъ сидѣнье стула на каѳедрѣ передъ началомъ урока одного изъ нелюбимыхъ учителей; ничего не подозрѣвавшій учитель сѣлъ, а когда хотѣлъ встать, то оказался до того приросшимъ къ мѣсту, что сбѣжавшееся начальство насилу могло его отклеить; пошло дознаніе, и когда добрались до виноватаго, то рѣшено было исключить Лориса изъ института и немедленно же отправить назадъ къ родителямъ на Кавказъ, и благодаря лишь заступничеству вліятельныхъ армянъ, начальство смилостивилось и, удаливъ мальчика изъ института, позволило ему для продолженія образованія переѣхать въ Петербургъ, гдѣ онъ поступилъ въ школу гвардейскихъ подпрапорщиковъ и такимъ непредвидѣннымъ образомъ превратился въ воина.
Здѣсь потекла для него та сѣрая и мало говорившая ему жизнь, какою отличалось воспитаніе тогдашнихъ военныхъ школъ, т. е. онъ весь отдался изученію николаевской выправки, верховой ѣздѣ, мало или вовсе не заботясь о расширеніи умственныхъ своихъ познаній и, по мѣрѣ возмужанія, посвящая свои досуги кутежамъ съ товарищами, и за весь этотъ періодъ жизни Лориса трудно было бы привести что нибудь выдающееся, если бы не было его знакомства съ поэтомъ Некрасовымъ. Знакомство это относится къ 1841 или, еще вѣрнѣе, къ 1842 году, т. е. къ тому темному періоду существованія поэта, когда онъ изыскивалъ всякія средства, чтобы не быть затертымъ нищетой и безвѣстностью. Крайне нуждавшійся Некрасовъ пріютился тогда у нѣкоего профессора Беницкаго, имѣвшаго у себя нѣсколько воспитанниковъ для приготовленія въ разныя петербургскія школы; юнкеръ Лорисъ, посѣщая одного изъ этихъ пансіонеровъ, познакомился тутъ-же и съ Некрасовымъ. Какъ разъ около этого времени Лорисъ и его однокашникъ Нарышкинъ задумали нанять себѣ маленькую квартирку въ городѣ, чтобы имѣть собственный пріютъ, такъ какъ ихъ, какъ выпускныхъ юнкеровъ, отпускали не только на праздники, но позволяли отлучаться изъ школы и среди недѣли; Некрасовъ, узнавъ объ этомъ планѣ, тотчасъ же предложилъ, чтобы и его приняли въ компанію, и они втроемъ наняли себѣ квартирку гдѣ-то около Николаевской, въ то время Грязной, въ домѣ Шаумана. Зажиточностью товарищество похвастаться не могло: Лорисъ получалъ отъ родителей 25 рублей ежемѣсячно, Нарышкинъ столько и е, а Некрасову въ описываемое время отецъ ничего не давалъ и только изрѣдка, въ неправильныхъ промежуткахъ и понемногу, высылала ему мать, да кромѣ того онъ состоялъ корректоромъ въ "Репертуарѣ и Пантеонѣ" Ѳ. Кони и сдавалъ въ этотъ же журналъ свои плохо оплачиваемые стихи, такъ что весь его доходъ едва ли превышалъ доходы его сожителей. Всѣ трое были очень молоды, любили весело пожить и, получивши свои небольшіе доходы, чрезвычайно быстро спускали ихъ съ рукъ и потомъ, въ ожиданіи слѣдующей получки, впадали въ меланхолію и жили отшельниками. Вотъ въ эти-то тощія недѣли и періодическія безденежья Некрасову приходилось особенно бѣдствовать и терпѣть отъ голоду и холоду, тогда какъ для его товарищей юнкеровъ школа служила спасительною пристанью, въ которой они имѣли все необходимое. Некрасовъ уже и тогда очень любилъ писать стихи, но выше заурядности не поднимался, и, по словамъ Лориса, трудно было предположить, чтобы впослѣдствіи могъ выработаться изъ него такой сильный поэтическій талантъ; однако, и тогда онъ отличался большимъ остроуміемъ и наблюдательностью, которую прилагалъ особенное стараніе развивать въ себѣ, заводя для этого знакомство повсюду и съ самыми разнообразными личностями; онъ и Лориса нерѣдко увлекалъ съ собой для компаніи въ гости къ разнымъ мелкимъ чиновникамъ, жившимъ по окраинѣ Петербурга, а однажды, чисто для изученія типа, онъ свелъ дружбу съ полицейскимъ сыщикомъ, приглашалъ его къ себѣ и потомъ съ большимъ остроуміемъ изображалъ Лорису характерныя особенности своего новаго знакомаго. Остался отъ этого сожительства еще одинъ забавный эпизодъ въ памяти Лориса и который онъ передавалъ съ неподражаемымъ юморомъ: разъ на Рождествѣ, Некрасовъ предложилъ ему отправиться, замаскировавшись обоимъ, на вечеринку къ одной чиновничьей семьѣ въ Измайловскій полкъ; они вечеромъ зашли въ костюмерную лавочку, выбрали для себя костюмы, Некрасовъ -- венеціанскаго дожа, а Лорисъ -- испанскаго гранда и, тутъ же переодѣвшись, оставили у костюмера свое платье и условились, что они на слѣдующее утро заѣдутъ за своимъ платьемъ и тогда заплатятъ и за костюмы. Взяли карету и отправились; еще дорогой они провѣрили свои капиталы -- хватитъ-ли ихъ на уплату за экипажъ и костюмы?-- и нашли, что хватитъ; но случилось такъ, что съ вечеринки они заѣхали еще куда-то, что-то выпили и, только возвращаясь подъ утро домой, спохватились, что у нихъ не достаетъ денегъ на выкупъ платья. Лорисъ живо вспоминалъ себѣ этотъ трагикомическій день, когда они сначала бѣгали въ маскарадныхъ костюмахъ по своей нетопленной квартирѣ, тщетно стараясь согрѣться въ коротенькихъ тогахъ и въ длинныхъ чулкахъ вмѣсто панталонъ, и недоумѣвая, какъ выйти имъ изъ такого нелѣпаго положенія, и какъ потомъ, чтобы отогрѣть окоченѣвшіе члены, они рѣшили пожертвовать для растопки печи однимъ стуломъ изъ своей убогой меблировки и поддерживали огонь мочалкой, выдернутой изъ дивана, а сами разсѣлись на полу передъ печкой, на коврѣ, привезенномъ Некрасовымъ изъ деревни; скоро заговорилъ въ нихъ голодъ, а ѣсть было рѣшительно нечего и купить было не на что, и только послѣ долгихъ переговоровъ лавочникъ, у котораго были раньше заложены двѣ серебряныя ложки, единственная драгоцѣнность Некрасова и подарокъ его матери, согласился отпустить имъ въ долгъ студеня, и дожъ и грандъ благородно подѣлили между собой эту незатѣйливую трапезу. Пріятели разослали въ разные концы записки къ знакомымъ съ просьбою ихъ выручить, но отовсюду получили отказъ, и лишь къ вечеру Нарышкинъ добылъ денегъ и выручилъ ихъ изъ бѣды. Вскорѣ послѣ этого сожительство съ Некрасовымъ прекратилось, не по причинѣ какого нибудь разлада, а просто по измѣнившимся обстоятельствамъ; Лорисъ вышелъ въ офицеры, и пріятели потеряли другъ друга изъ виду, а когда, примѣрно, года черезъ два, Лорисъ столкнулся съ Некрасовымъ на Невскомъ и послѣдній затащилъ его къ себѣ на квартиру у Аничкова моста, то дѣла поэта видимо уже стали процвѣтать: и самъ онъ ходилъ щеголемъ, и квартира его была меблирована не безъ изящества. Это было ихъ послѣднее свиданье; Лорисъ уѣхалъ вскорѣ на Кавказъ и не возвращался въ Петербургъ до 1873 года; Некрасовъ же умеръ въ 1877 году; только когда Лорисъ состоялъ уже начальникомъ Терской области, онъ получилъ письмо отъ Некрасова, въ которомъ поэтъ, напоминая ихъ прежнія отношенія, просилъ его принять участіе въ литераторѣ Благовѣщенскомъ, отправленномъ по болѣзни на Кавказъ, на продолжительное житье и безъ всякихъ средствъ къ существованію, и Лорисъ исполнилъ просьбу стараго пріятеля. Я нарочно разсказалъ подробно все, что зналъ о сношеніяхъ Лориса съ Некрасовымъ, потому что, съ одной стороны, фактъ этотъ можетъ послужить для біографовъ того и другого, а съ другой, объяснить отчасти ту любовь къ поэзіи и къ литературѣ, которую питалъ Лорисъ и которая такъ гуманизировала его, не взирая на суровую и боевую его обстановку на Кавказѣ.
Служба Лориса въ мѣстѣ расположеніи лейбъ-гвардіи Гродненскаго гусарскаго полка, куда онъ былъ выпущенъ изъ школы, ничѣмъ не отличалась отъ обычной офицерской службы того времени и продолжалась до 1847 года, когда онъ перечислился на Кавказъ состоять при намѣстникѣ, князѣ Воронцовѣ. Кавказъ свой онъ чрезвычайно любилъ, но именно какъ нераздѣльную часть Россіи, и много разъ я слыхалъ его жалобы на то, что русское общество, вслѣдствіе присущей ему апатіи, не дѣлаетъ рѣшительно ничего, чтобы тѣснѣе привязать эту богатую окраину къ Россіи. Не могу привести его подлинныхъ выраженій, но приблизительно онъ выражалъ свой взглядъ на эти отношенія такимъ образомъ: "Правительство сдѣлало все, что могло, оно силой оружія закрѣпило Кавказъ за имперіею, но чтобы присоединеніе это обратилось въ прочную, неразрывную связь, необходимо культурное вліяніе, нужно, чтобы русскіе люди и капиталы устремились въ этотъ благодатный край и устраивались въ немъ землевладѣльцами, промышленниками, фабрикантами. Сколько разъ твердилъ я объ этомъ московскимъ купцамъ и тузамъ! Слушаютъ, соглашаются во всемъ, а сами не двигаются съ своихъ крѣпко насиженныхъ мѣстъ, между тѣмъ иностранцы льнутъ къ непочатымъ богатствамъ Кавказа, какъ мухи къ меду, снуютъ вездѣ, заключаютъ съ жителями какіе-то долгосрочные контракты и понемногу все захватываютъ въ свои руки. До сихъ поръ въ закавказскихъ губерніяхъ почти нѣтъ русскихъ собственниковъ, владѣющихъ, городскими и сельскими имуществами -- и это обстоятельство не разъ вызывало удивленіе даже въ иностранной печати; зато въ этихъ губерніяхъ имѣется множество бековъ и агаларовъ изъ мусульманъ, обладающихъ превосходными землями, которыя они весьма плохо обрабатываютъ и готовы сейчасъ продать за безцѣнокъ; влеченія къ сельскому хозяйству они не имѣютъ, занимаются почти исключительно покровительствомъ ворамъ и разбойникамъ и тѣмъ больше всего мѣшаютъ водворенію порядка и безопасности. На Кавказѣ давно признано, что исламъ не уживается съ современною цивилизаціею, наши юридическія и нравственныя понятія идутъ часто въ разрѣзъ съ магометанскимъ вѣроученіемъ; такъ напримѣръ, лжесвидѣтельствованіе считается у насъ преступнымъ, по понятіямъ же мусульманина скрыть преступленіе и дать ложное показаніе въ пользу единовѣрца есть дѣло богоугодное. Вотъ почему особенно желательно, чтобы землевладѣльцы христіане постепенною скупкою земель вытѣсняли поскорѣе этихъ крупныхъ собственниковъ бековъ и уравновѣшивали тѣмъ преобладаніе христіанскаго элемента вадъ магометанскимъ; именно, желательно, чтобы вытѣсненіе совершалось не насильственно и не правительственными мѣрами, а миролюбивымъ образомъ и собственнымъ починомъ предпріимчивыхъ членовъ русскаго общества. И надо спѣшитъ съ этимъ, время не терпитъ, и наше положеніе на Кавказѣ остается подверженнымъ разнымъ непредвидѣннымъ случайностямъ."
Повѣствованіе о службѣ графа Лориса на Кавказѣ, его военныхъ походахъ и гражданской дѣятельности съ 1878 года да Волгѣ, въ Харьковѣ и Петербургѣ не входитъ въ планъ моего разсказа; тутъ мнѣ трудно что нибудь прибавить къ напечатаннымъ уже сообщеніямъ А. А. Скальковскаго, Писарева и др., и надо надѣяться, что эти отрывочныя свѣдѣнія дополнятся впослѣдствіи другими близкими очевидцами этой дѣятельности и, еще позднѣе, будетъ сгруппированны и обработаны полнѣе и объективнѣе будущими безстрастными исторіографами, съ привлеченіемъ и архивныхъ документовъ. Добавлю только, со словъ самого графа, что переѣздъ на Кавказъ послужилъ счастливой перемѣной для его самообразованія и для примѣненія его способностей къ практической дѣятельности. Намѣстники -- князь Воронцовъ, а послѣ него графъ Муравьевъ-Карсскій -- отличили эти способности молодого человѣка и стали давать ему сложныя и трудныя порученія, которыя отвлекли Лориса отъ пустой и свѣтской жизни и пробудили интересъ къ болѣе живымъ и развивающимъ умъ вопросамъ. Кромѣ того у него былъ въ Тифлисѣ двоюродный братъ -- докторъ Ю. Ѳ. Ахвердовъ, человѣкъ весьма образованный и серьезный, отъ котораго тоже не ускользнули богатые задатки натуры Лориса, и онъ настойчиво сталъ уговаривать его больше читать, чтобы расширить свой умственный горизонтъ. Докторъ имѣлъ свою отборную библіотеку, и въ числѣ первыхъ книгъ, предложенныхъ имъ для прочтенія, были "Мемуары Альфьери", и Лорисъ съ признательностію вспоминалъ, какое сильное впечатлѣніе произвели на него эти "Мемуары", какъ съ тѣхъ поръ онъ пристрастился къ книгамъ и сталъ почерпать изъ нихъ и болѣе осмысленный взглядъ на жизнь, и самое чистое наслажденіе. Съ этимъ вмѣстѣ и служебная карьера Лориса шла быстро впередъ, и война 1854--1855 годовъ застала его уже съ такой прекрасной репутаціей, что по сдачѣ Карса ему поручена была трудная должность коменданта карсской крѣпости. Передъ началомъ войны онъ былъ помолвленъ съ княжной Ниной Ивановной Аргутинской-Долгорукой и теперь изъ Карса выпросилъ себѣ 2-хнедѣльный отпускъ, обвѣнчался и вернулся на свое комендантство съ молодой женой. Бракъ этотъ былъ идеально счастливый; скромная, необыкновенно кроткая графиня сдѣлала для Лориса семейную жизнь такою пристанью, въ которой онъ всегда увѣренъ былъ найти отдыхъ и спокойствіе послѣ своихъ походовъ и разныхъ житейскихъ треволненій -- и для нея теперь, конечно, самое величайшее и невознаградимое горе, что ей суждено было пережить своего мужа послѣ тридцатитрехлѣтняго супружескаго счастія. Дѣтей отъ этого брака, какъ я упомянулъ выше, осталось пятеро.