Отсюда я поехал к брату в Бал ахну, выбранную нами для постройки (парохода), где уже началась работа и шла весьма успешно. Брат поручил мне принять и отправить уже полную машину, которую уже доставили в Тверь. Мне опять пришлось ехать в Москву, так что почти весь этот (1849) год я провел в разъездах. В Москве я опять остановился у Сакенов, съездил в Тверь, принял машину и отправил ее в Балахну, куда и возвратился, ехав до Нижнего в мальпосте, а оттуда на санях уже последним путем. Тут я пробыл весну и лето 1849 года. Машина была поставлена на пароход, и мы, пригласив балахнинское общество, сделали пробу. В конце лета мы уже готовые отплыли в Нижний Новгород, где нам сейчас же стали давать груз в Астрахань, а как до конца ярмарки времени оставалось довольно много, времени свободного с половины августа до 10 сентября, то пароход подрядили идти в Пермь за пришедшими чаями, и мы, конечно, воспользовались этим случаем. Брат назначил срок его возвращения 10 сентября и меня просил принимать армянские грузы. Я с парохода переселился в гостиницу, а он ушел в Пермь.
Время приемки грузов на баржу было для меня очень интересно, хотя и хлопотливо. Надо условливаться в цене, вести счет местам, весу товаров, все это записывать и все это совершать на самой пристани, где и обедал, и пил кофе, и только к вечеру возвращался в гостиницу на вечерний чай и отдых. Время летело быстро; прошел август и наступило 10 сентября, а парохода нашего все нет как нет. Армяне начинают приставать ко мне с претензиями, и я решаюсь пуститься сплавом по течению реки навстречу ожидаемому пароходу. Тут также шли дни за днями, а парохода нет. На барже была одна носовая, а другая кормовая каюты; я занял носовую и уже сидел в ней, не показываясь наверх, где при первой встрече со складчиками меня осаждали жалобами о замедлении парохода, выражали опасения, что с пароходом что-нибудь случилось, что они будут разорены, не успев доставить своих грузов в Тифлис, куда они назначались.
17 сентября, в день именин сестры моей, пошел снег, что крайне меня испугало перспективой ранней зимы, так что я сам был в отчаянии. Тут еще стали ходить слухи, что на Каме мороз и пошел лед, так что мучения, вынесенные мною в этой коммерческой экспедиции, выше всякого описания. Я уже готов был нанять пароход. Кроме нашего был один только пароход "Волга" Волжского общества. Чтоб на первых порах не сокрушить нашу репутацию и чтоб поступить честно и добросовестно, я решился с одним кладчиком ехать берегом обратно в Нижний и нанять пароход "Волга" вести нашу баржу. Он стоял, готовясь уже к зимовке. Еду к управляющему, но тот отказывается за поздним временем; я просил, убеждал, и наконец он согласился, но предложил самые тяжелые условия: вести баржу только до Камы за 1500 рублей, а если пароход придет раньше, то я должен уплатить те же 1500 рублей; условия жестокие, но нечего было делать, и я, к несчастию, решился. К несчастию говорю, потому что не сделали мы и половины пути, как на другой день вечером, только что "Волга" остановилась на ночлег, я слышу вдали шум пароходных колес, затем вижу два фонаря, красный и синий; нет уже сомнения, что это был пароход, - но какой пароход? Других не было на Волге, значит, наш - и действительно, то был наш пароход. Увидев свою баржу, он стал на якорь. Я сейчас бросился в шлюпку и переехал на свой пароход к брату. Встреча наша была очень приятна, так как все опасения мои кончились, но зато приятность эта была вскоре подавлена уплатой, 1500 рублей из первых заработков парохода.
Итак, мы отправились в Астрахань. В Самаре успели только обнять сестер и друзей, прокатить на пароходе самарское общество и пустились далее. По мере того, как подвигались от Саратова, все становилось теплее, а за Царицыным снова наступило лето. Блистательно исполнив взятое обязательство, "Самара" - так назвали мы пароход, потому что тут составилось наше товарищество, и выкрасили его белой краской в соответствие нашей фамилии - вдруг приобрел огромную славу между торгующим людом. Те из кладчиков, которые жили в Астрахани, честили и угощали нас, приглашая к себе в дом, и вообще этот первый опыт много способствовал тому, что рыбные торговцы вскоре нагрузили баржу рыбой и икрой в Саратов, куда пришли 8 ноября, в день Михаила Архангела, и служили благодарственный молебен Господу. При возвратном плавании из Астрахани пароходные колеса уже пробивали лед, впрочем, большого препятствия не представлявший по своей тонкости. Пароход был введен в бухту у подошвы так называемой Соколовой горы, и мы тут же наняли квартиру. Устроив мастерскую и приняв все меры к будущему плаванью, прозимовали в Саратове.
Зимой мы с братом поехали к сестре, в их имение Блашинка. В этот приезд мы узнали, что в 10 верстах от них, в имении Кривцовой, селе Репьевка, был управляющим наш минусинский окружной начальник, но в то же время и добрый друг наш и непосредственный начальник наш, смиренных поселенцев в Сибири, А.К. Кузьмин, которому, как я упоминал, доставил это место товарищ наш С.И. Кривцов, живший в Минусинске на поселении. Он был опекуном малолетних племянника и племянницы. Узнав об этом, мы тотчас же собрались к нему, и наша встреча была нам радостна и приятна. Полномочный начальник округа и бесправные поселенцы, без всякой тогда надежды на возвращение на родину, мы встречаемся именно на родине: он, вместо губернаторства, смиренным управляющим частного имения, а мы - учредителями и управляющими пароходным делом на Волге. К довершению этого радостного свидания, перед нами стояли две сибирские ученицы наши; старшая была прехорошенькая и премилая девушка с прекрасными черными глазами; меньшая хотя уступала ей в красоте, но все-таки была премилая девушка, так что мы провели самый приятный вечер. Повидавшись и наговорившись вдоволь, в надежде частого свидания, мы бы, конечно, уехали, но поднявшаяся страшная метель удержала нас на ночь и еще на следующий день и тем усугубила наше наслаждение провести между ними еще день. Мы и потом бывали у них с зятем и его братом. В одну из таких поездок опять случилась метель, но так как тогда уже стояли вешки, то мы поехали, и А.К. дал нам провожатого, которого, доехав до оврага, мы отпустили в надежде, что за оврагом оставалось версты три и кучера хорошо знали дорогу. Но, спустившись в овраг, мы потеряли дорогу и решили не рисковать и возвратиться назад в Репьевку; выехав обратно по прежней дороге, мы увидели вешку, но следующих за нею уже не видали, и потому долго плутали. Мы втроем были в повозке, а брат зятя в санях. Ветер дул сильно, один крутящийся снег белой завесой покрывал все, так что и брат зятя перешел к нам в повозку, чтобы от взаимной теплоты не так легко было замерзнуть. Таким образом бродя наудачу по степи почти всю ночь, наконец услышали лай собак. Прислушиваясь, мы поехали на этот лай и въехали в какой-то поселок, где избы были занесены до крыш и только прорытой тропинкой можно было спуститься к двери. Мы стали стучать, и нам отворили дверь в хижину и засветили лучину, от которой немилосердно ело глаза, но мы были рады и дыму, освободившись из страшной пасти степного саратовского дракона, называемого метелью, или пургой, поглощающего столько жертв ежегодно.
В избе были свинья с дюжиною поросят и теленок, но мы и в этой хрюкающей и блеющей компании были рады растянуться, укрывшись шубами, и продремать до рассвета. Ночь казалась бесконечною, хотя, посмотрев на часы, увидели только пять часов, а выехали мы в шесть часов вечера; таковы поездки зимой в степных губерниях.
Пробыв у сестры до марта 1850 года, мы уехали в Саратов готовить пароход к новому плаванию, заручившись грузами еще до нашей поездки в деревню.
Наступила весна 1850 года, и пароход наш, взяв полный груз хлеба, отплыл в Рыбинск. Весна на пароходе чрезвычайно приятна: разнообразие берегов, местами покрытых лесом, местами засеянными полями и работающим людом, местами чистенькими и красивыми деревнями и селами, благоухающий весенний воздух, самый шум колес и работающего поршня - все это приятно настраивает пассажира. Для управляющих же движением эти прелести плавания несколько уменьшаются, так как для них оно требует постоянной бдительности, внимания, изучения мелей, перекатов, фарватеров, что особенно тревожит капитана в межень или малую воду. Весной, когда Волга в разливе, везде проход безопасный, но зато сильная быстрота воды замедляет ход и удваивает усилие машины поднятием пара. Из Рыбинска пароход наш прошел в Самару, где, взявши груз, прошел в Нижний. Из Нижнего взял груз в Казань, а оттуда прошел в Саратов за своею другою баржею, которая там грузилась. Взяв груз в Астрахани, чтобы не терять времени на ожидание, он взял какое-то судно доставить в Симбирск, а оттуда прошел в Самару, захватил сестер, отправлявшихся в Симбирск. Провожаемые нашими добрыми друзьями и товарищами предприятия, торжествующими при виде успехов парохода и значительных ожидаемых выгод, мы отплыли.
Это плавание наше было очень приятное; почти вся наша семья была тут. Утренний и вечерний чай при общем веселом настроении нашем был самым приятным временем, соединявшим нас всех, так как день и особенно ночь разделяли нас: нужно было за всем наблюдать, регулировать равномерность топки и прочее. Красоты природы, громадная и величественная река, восхитительные виды на живописные горы между Самарой и Симбирском, успех самого предприятия - все это вместе взятое делало нас в эти минуты вполне счастливыми. Но как в плавании и в путешествиях на лошадях тогдашнего времени, как и ныне на железных дорогах, случаются несчастия, более или менее важные по последствиям, то и с нами случались невзгоды. Не говоря о перекатах и временных на них остановках, перегрузках и нагрузках, все это обыкновенные случаи, всегда повторяющиеся в плавании, но случались и другие неудачи. Так, в одно из плаваний с сестрами к Нижнему была тихая чудная ночь. Светила полная луна во всем своем блеске, отражаясь в воде иногда тихой, а иногда рябившей от тихого дуновения ветерка и в ней трепещущей. Все мы сидели на скамьях балкона, где находится колесо штурмвала, движущего руль. Некоторые из сестер ушли в каюту, а именно сестра В., уложившая спать своего сына. Посреди веселого говора, иногда веселого смеха, полные спокойствия и беззаботности, под шум равномерно работающего поршня, похожего на вздохи какого-нибудь водяного чудовища, под аккомпанемент водопадного шума колес, вдруг слышим мы, что лоцман закричал промерять глубину, которая стала уменьшаться, что заметно для опытного глаза, скомандовал уменьшить ход, но в тот же момент пароход наш потащился по мели, неожиданно образовавшейся большой водой, и остановился. Баржа же, быв на полой воде, приближалась со всею скоростию, данною ей пароходом. Водолив, заправляющий баржей, не успел бросить с кормы якорь, и она врезалась носом в корму парохода (а в барже лежало до 70 тонн); последовал удар, от которого едва можно было устоять на ногах, ужасный треск, как будто все рушится; руль разломало и движение остановилось. Какой ужас овладел дамами, все уже думали, что мы идем ко дну; одна из них, ушедшая в каюту укладывать ребенка, в это время молилась Богу на сон грядущий, упала, а потом стала ощупывать - нет ли уже воды в каюте, схватила ребенка и бросилась наверх. Тут я сбежал в каюту и успокоил их.
На пароходе всегда имеются разные мастеровые: кузнецы, плотники и походная наковальня с мехом, а потому руль был починен, а также повреждения от удара, и мы поплыли далее. В Свияжске, на берегу Волги, стояли наши дрова. Как только пароход пришел, явились рабочие, для нагрузки дров заблаговременно нанятые. Пока продолжалась нагрузка, мы услышали благовест в монастыре, бывшем от дровяной пристани верстах в двух. Мы пожелали идти ко всенощной, и все потянулись лесом, который идет вплоть до монастыря. Мы пришли к половине, к чтению кафизм, когда все монахи сидят на скамейках. Басовой и теноровый хор их был очень гармоничен; тихое пение "Аллилуйя", когда все они встают со своих мест, и "Хвалите имя Господне" возбуждало сладостное и благоговейное чувство, так как семья наша с ранней юности была религиозна. После Евангелия и "Воскресение Христово видевше" мы пошли обратно к пароходу, зайдя на источник, явившийся по молитве святого Макария, когда он возвращался из орды и остановился здесь. Приплыв в Симбирск и оставив там сестер, мы пошли в Нижний, где, сдавши груз, брат повел еще какую-то баржу в Симбирск, откуда, взяв опять сестер, должен был сейчас идти в Нижний на ярмарку, которую очень хотелось видеть сестрам. Здесь я остался вторично принимать армянский груз, но, по жадности к выгодам компании, брат мой взял еще какую-то кладь и запоздал. Оставшись набирать груз в Астрахани, я успел в этом, сверх ожидания, чему много способствовала прошлогодняя доставка армянского груза со значительным убытком для нас самих. Тут повторилась та же операция, что и прошлого года: нагрузка и счет мест, внесение их в списки, число и все с провозной ценой; но это делалось днем, а вечером я ходил по ярмарке со знакомыми, между которыми был нижегородский полицмейстер полковник З.Б., прекраснейший человек. Впрочем, славный ярмарочный дом был великолепно освещен, там играла музыка, огромная публика двигалась массою по всем направлениям, между которой выдавалось несколько прелестных женских головок, между ними некоторые из наших барышень, с которыми мы познакомились во время построения парохода. Таким образом, время нагрузки проходило очень разнообразно и приятно между делом и развлечением.
Но и в этот год для меня повторились те же мучения, как и в прошлый, по причине запоздания парохода, и с теми же самыми армянами, с прибавлением еще новых. Так как ярмарка кончилась, а пароход не приходил, то я, прождав его дня три-четыре, решился опять идти, пуститься с баржей сплавом. Мы плыли дня три-четыре; хотя мне это замедление парохода и было очень неприятно, но я все же знал, что он на Волге, а не в Каме, все еще нам незнакомой, и тут все же можно было узнать, почему он так долго не возвращается. Когда уже четвертый день склонялся к вечеру, я, под предлогом узнать что-нибудь от пришедших снизу судов на пристани "Работки", сел в шлюпку и поехал на берег, взяв с собой приказчика, хорошо знакомого с Волгой, так как я в нетерпении своем решился плыть вниз до тех пор, пока не встречу пароход, хотя бы мне пришлось доплыть до Самары.
Начало смеркаться, когда мы отвалили от берега; легкая шлюпка, четверо сильных гребцов - и мы плыли очень быстро; встречались расшивы, двигавшиеся бичевой с запряженными в лямку бурлаками, проскользали рыбачьи лодки. Мы спрашивали у тех и других, и никто ничего не знал о нашем пароходе. По берегам зажглись огни; на Волге стало темно, сыро и мрачно, кой-где слышался какой-то шум воды как будто от колес, и я уже начал утешаться, но потом оказалось, что это где-то работала мельница, и опять плывем дальше. Я воображал себе, как бранили меня кладчики, узнав, что я ускользнул от них и что им некого более пилить. А мы все плыли и плыли, проходили мимо расшив, уже стоявших на якоре для ночлега, на которых виднелись огни варивших кашу бурлаков. Иногда покажется какой-нибудь рыбачий огонек, и я уже принимаю его за пароходные фонари, но обольщение скоро пропадало. Но наконец часов около 10, я думаю, мы услышали какой-то металлический стук как бы молотка; плывем далее, обозначается во тьме что-то белое (пароход "Самара" по фамилии нашей был окрашен белой краской); уже нет сомнения, что это наш пароход. Раздается оклик: "Кто гребет?" Отвечаю: "С самарской баржи". Тут-то являются фонари на кожухе, под колесами, где что-то чинилось; у борта показался брат, вокруг знакомые фигуры, из каюты бегут сестры, прыгает козлом мальчишка Коля, племянник, и мы все спускаемся в каюту, где на столе кипит самовар. С обеда ничего не евший, прозябший от ночного плавания, с каким удовольствием или, лучше сказать, наслаждением я выпил несколько стаканов чаю и выкурил трубку - другую! Начались расспросы, от меня упреки брату, объяснения, и оказалось, что брат еще куда-то бегал, конечно, за хороший гонорар, и оттого запоздал. Ну да тепець все опасения кончились. Баржа плыла своим чередом, и утром мы были встречены пальбой из ружей обрадованных армян; пробежали мимо них в Нижний, где высадили сестер, и тотчас же возвратились к барже, взяли ее на буксир и пустились вниз по матушке по Волге в Астрахань. В Астрахани мы сошлись с одним моим товарищем по выпуску, генералом Костыговым, который служил там. Мы, конечно, встретились как товарищи и друзья; у него было много детей, из коих несколько служили офицерами на Каспийской флотилии. Это для нас с братом была большая отрада - встретить здесь товарища, так родственно, радушно нас принявшего, познакомиться с его милой, умной женой и их детьми. Пока мы ожидали грузов рыбы, мы каждый вечер проводили у них; познакомились также со многими астраханскими домами и все время проводили очень приятно.
Кроме этого радушного гостеприимства и дружбы, я считаю себя еще должником моего благородного и великодушного товарища, обязанным всегдашней благодарностью за великую услугу, впоследствии им мне оказанную. Я не мог вполне вознаградить за его обязательное содействие мне по отводу земли, мною купленной, и я всегда буду сохранять в душе моей благодарную память о нем. Нагрузив рыбу, мы прокатили на пароходе своих милых и добрых знакомых и пустились в Саратов. Время было позднее и бурное; а поднимаясь к северу, мы начали уже встречать сало и в конце ноября бросили якорь в Саратове. В эту зиму, приехавши к сестре, я узнал, что добрейший минусинский друг наш, бывший окружной начальник, умер, и Кривцов предложил мне занять его место управляющего, о чем сообщил сестре; почему я, оставив пароход, простился с братом и поехал к сестре, а от нее в имение.