Посреди октябрьского туманного и морозного утра въехал я в Ярославль. Зная дружеские отношения брата к семейству С., я остановился у ворот его дома и вошел в дом, чтоб спросить, здесь ли П. П., как в прихожей вижу его мальчика. Чрез минуту вышел брат и провел меня в кабинет, где было отведено ему помещение. Нет нужды говорить, как радостно было это свидание и как интересно. В первый раз в жизни, получив свободу и взяв на себя каждый особенное занятие, - нам являлось столько вопросов, что мы забывали, с чего начать. Он занимал место начальника парохода и правителя дел компании. Я ехал на восток для построения пароходных подчалков на реке Белая, тогда еще не видавшей пароходов. Оба наши места обеспечивали нас содержанием в 1200 рублей, и мы смотрели друг на друга с каким-то особенным удовольствием, каждый был доволен за другого, ощущая некоторую внутреннюю гордость - чувство, примешивающееся ко всему в бедном человечестве - гордость, что нас считают довольно способными, чтоб сделать, что-нибудь если не блистательное, то хоть выходящее из ряда дел обыкновенных. Брат управлял предприятием, тогда ему новым, - это построение парохода, и только второго парохода на Волге. Я же отправлялся также по поручению не совсем пустому, а именно для открытия судоходства по новой еще для судоходства реке Ик.
Посреди этих интересных разговоров вошел сам хозяин. Это был человек среднего роста, с одной из тех открытых благородных физиономий, которые с первого раза привлекают к себе. И действительно, это был человек прекрасный в полном смысле слова. Сделать добро каждому, обязать самым деликатным образом, помочь в каком-нибудь затруднении, доставить гостеприимство самое радушное - все это было для него величайшим наслаждением. Он даже не походил на обыкновенных добрых людей. Он готов был отнять у себя необходимое, если видел, что оно нужно другому. Не давал себе покоя, если нужно было в чем-нибудь его содействие. Эта удивительная доброта выражалась во всей его наружности, всегда веселой и благодушной. Смотря на него, нельзя было не сказать в душе: вот истинно счастливый человек! И действительно, он обладал тем внутренним миром, которого источник есть довольство светлой совести и любви к людям. За то и дом его, его семейный быт представлял маленький земной рай. Жена его - одна из тех женщин, которой наружность не тотчас привлекает вас. Несколько серьезное выражение лица, какая-то особенная важность в обращении, в разговоре, всегда умном и занимательном, так что эта наружная холодность заставляла вас сохранять ту вежливость, то церемонное внимание к своим словам и движениям, которые вы наблюдаете в высшем обществе, еще мало вам знакомом. Но это только сначала, а потом вы скоро узнаете, что она вполне и во всем была парой своему мужу: те же стремления к добру, та же доброта ко всем, то же радушие, простота сердца и все, что невольно влечет вас к ней. Когда вы наблюдаете ее как мать, ваше сердце наполняется чувством глубокого уважения, потому что вы видите мать, для которой воспитание детей не игрушка, а такая обязанность, в которой ничего не отдается случаю, а все разочтено, обдумано, все имеет целью не только образование умственное, но вместе образование и сердца. С ними жила старушка мать ее, которой чрезвычайно симпатичное лицо с первого взгляда говорит вам, как она счастлива, имея такую дочь и такого сына. Как светел закат ее жизни, безоблачный, тихий, посреди таких детей и внучат, для которых слово бабушки, мамаши и папаши было центром, в котором сосредоточивались все нежные чувства всего этого светлого маленького мира! Чем более вы знакомитесь с этим семейством, тем более восхищаетесь, так что через два, три, четыре дня только вы уже уезжаете с грустью от них, и долго этот мир занимает ваши трезвые мысли, и долго-долго мысль о них наполняет сладостью сердце, и вы мечтаете о новом свидании с ними как о таком удовольствии, которое в ряду немногих и самых приятных. В этом доме все дышит каким-то невыразимым счастием. Вам как-то легко, уютно, свободно. Взглянете на людей - вы прочтете по их лицам их сердечную привязанность и их счастие. Дети их сотворены по идее радости, они прыгают, танцуют, поют - но их веселость чарует вас, она вовсе не похожа на ту резвость иных детей, оставленных без всякого внимания или с вниманием, худшим забвения, которые надоедят вам до того, что одна только учтивость удерживает вас от того, чтобы не выбежать из дому. На детей же нашего хозяина, на их веселость вы смотрите с наслаждением, когда кончается этот гармонический детский говор и восклицания веселости.
Эти детские танцы - милые и грациозные; вам уже жаль, что наступил час их отхода ко сну. Словом, это дивный мир. Приведите сюда мизантропа - и он полюбит людей; несчастливца - и он забудет свое несчастие; неверующего в добродетель и счастие - и он уверует. Тут вы поймете, как еще может быть счастлив человек на земле, если он только способен понимать, что в одних высоких чувствах добродетели и любви - его счастие.
Эти дни незабвенны для меня. Тут мы были вместе с братом, и вместе с ним жили общею жизнью с существами истинно счастливыми, и были счастливы их любовью к нам, так как они и нас полюбили, потому что любовь была потребность их сердца.
Мой тарантас был запряжен, и после обеда я простился с братом и с ними, полный восторга, что еще встретил людей, составляющих красу человечества. Но судьбе угодно было продлить для меня еще это наслаждение, какое нечасто мы встречаем в жизни.
Вне этого жилища мира и радости бушевала жестокая буря. Волга была покрыта седой пеной; целые обозы стояли на берегу, ожидая перевоза. Нечего было делать. Я с внутренним удовольствием возвратился в дом, где, встреченный как старинный друг, уже и остался ночевать, потому что в гостиницу меня не пустили.
Еще приятный вечер. На другой день утром сделался сильный холод, грязь замерзла, буря не утихала, и я, чтоб не терять времени, решился ехать вольным трактом этим берегом Волги. В этот раз простившись, я уже больше не возвращался.
Дорога по колоти была ужасная. Я каждую минуту ожидал, что сломается мой тарантас и это еще задержит меня. Но, к счастию, оси выдержали все толчки, и я продолжал свой путь благополучно. Родные, с которыми мы жили и уже давно расстались, другие родные, от которых только что уехал, брат, милая семья, будущее - сменялось попеременно в мыслях. Одни возбуждали грустное чувство разлуки и грустное размышление: зачем человеку суждено отрываться от приятного и ехать к неведомому. Но тут же представлялась мысль о необходимости трудом приобрести кусок хлеба, если он не был дан даром. Потом являлась беспокоящая мысль - умею ли я обследовать ту реку, которая была целью моей поездки? Мороз, сковавший грязь, начинал меня тревожить. Тут же начали встречаться слухи, что в тех местах, которые мне надо было проезжать, начала свирепствовать холера, что было не очень приятно; но тут слетала в сердце утешающая вера, и смиренная покорность Его святой воле низводила то спокойствие, с которым я снова засыпал до следующей станции. Но вот скоро наступила теплая погода, иногда шел дождь, а иногда радостно выглядывало осеннее солнышко, как бы в знак того, что оно еще не вовсе оставило меня, и это было как бы предзнаменованием, что и мне предстоит в будущем еще много светлых, отрадных дней.
Так я приехал в Балахну. Здесь отыскал судостроителя по фамилии Плотников, которого располагал пригласить ехать со мной для построения подчалков. Мне указали небольшой дом с мезонином общего типа всех русских мещанских домов среднего состояния, внутри имеющих уже некоторое притязание на комфорт, но комфорт чисто русского происхождения. Уже были скамейки с деревянными спинками, на которых лежали разостланные старые ковры или войлок, изделие бродячих шерстобитов. Перед диваном стоял крашеный стол, вроде ломберного, с ящиками. В углу другой диван. Стол под образами, большой кивот с образами старинными и очень богатыми. Несколько горшков с цветами, а все остальное пространство занято стульями плотничной работы. По стенам прибиты гвоздиками аттестаты за судостроение, лубочные картины, чертежи, весьма плохие, судов, рисунки и модели. Изразцовая печь палит нестерпимым жаром, и вся эта гостинная температура походила на такую баню, где уже можно было париться. Дверь в другую комнату беспрестанно притворялась или растворялась любопытными, вовсе не потому, чтобы нежный пол этого дома скрывали от нас, напротив, все они были налицо очень разговорчивы, любезны, но это потому, что тут была почивальня стариков, стояла кровать с занавесками и была развешена одежда. Сыновья с молодыми женами жили в мезонине. Большая кухня в соседней комнате, где все те же лавки, перед лавками большой белый стол, накрытый скатертью, зеленый шкаф с посудой, огромный самовар на лежанке. Все это, как и выбеленная печь, носило печать большой опрятности. Вместе с этою наружностью, это был дом радушного русского гостеприимства. Утром, только что я вставал, молодая хозяйка подавала чай внакладку и с хорошим хлебом, затем покашливали от моей трубки, но непременно просили курить. В первом часу являлась та же молодая хозяйка старшего сына, накрывала на стол и подавала пропасть кушаний - прося не взыскать. Тут были и пирог с капустой или грибами, жареная говядина с огурцами и мочеными яблоками, разные каши и оладьи. Сам хозяин, бодрый и живой старичок, человек очень неглупый, добрый, нежный отец и, надо прибавить, был заражен хранением разных конвертов и бумаг, когда-то им полученных от разных лиц, которые все сложены в известном ящике шкапа, для показания которых всегда прежде надевал очки; проворный и живой старик меня очень смешил своей рассеянностью и еще когда принимался чертить по-своему, конечно, каракулями, план какого-нибудь судна - в это время он был неподражаем. Сам он ехать не мог, а отпустил старшего сына, сказавши мне откровенно, что по планту он будет смышленее его самого.
Я у них провел три дня, отправивши письма в разные места и особенно к своему доверителю, которого должен был уведомить, что мастера по случаю холеры в Казани теперь не решаются ехать, что они назначают такую-то цену за одного мастера и двух помощников, и как эта цена не была определена во время нашего свидания, то я, пользуясь этой остановкой, испрашивал его согласия и мнения, оставить ли все это дело или продолжать, и просил его уведомить меня в место жительства моей сестры, куда собирался вовсе неожиданно ехать и провести время ожидания. С мастерами положили мы съехаться за Казанью, в случае, если я письмом извещу их, что господин Ж. согласен, и вышлю им задаток.