Окончив эти условия, я снова засел в свой тарантас и отправился в Нижний. Тут только 33 версты, и потому я скоро приехал и остановился в гостинице, на площади фонтана. Не мешкая ни одного часа, я отправился по разным поручениям своего доверителя. Заезжал к госпоже Крюковой, матери искренних друзей и товарищей наших (декабристов), но, к сожалению, она еще жила в деревне.
Исполнив все свои обязанности, я отправился снова в радостный путь, который должен был привести меня так неожиданно к родным. На этой дороге мне опять пришлось испытать все неудачи и убытки, неразлучные с ездой проселочной дорогой. Подорожная тут не действовала, потому что это был тракт вольный. На первой станции я уже начал испытывать неприятность моего положения. Ямщики, которые так любят притеснять едущего в экипаже, под предлогом грязной дороги не хотели запрягать менее пяти и шести лошадей, и поэтому брали еще двойные прогоны. Назад возвратиться было невозможно, я терял целую неделю. Итак, скрепя сердце, я продолжал дорогу, по которой, к довершению дороговизны, ямщик на каждой станции прибавлял верст 5 и 10 лишних. Наконец я выбрался на почтовый Симбирский тракт, по которому осталось верст 80 до родных. Тут, как на беду, пошли дожди, лошади ступали по колено в грязь, и чем скорее хотелось ехать, тем медленнее я ехал. Наконец прошли и эти трудности. Из Ардатова лошади были превосходные, ямщик лихой, так что, несмотря на грязь, мы делали по 12 верст в час. Дождь прошел, ветер начал несколько просушивать дорогу, и я рассчитывал по этой езде приехать к обеду. Но на последней станции, как назло, ямщик и лошади не походили на прежних - все же наконец вот и Промзино.
Меня восхищало удовольствие сестер и их удивление! И в этом случае я, по крайней мере, не ошибся. Подъезжаю к дому, вижу в окошко двух сестер. Взоры их при виде экипажа, подъезжающего к крыльцу, выразили одно любопытство, но когда они узнали меня, то на их лицах выразилось изумление. Но, конечно, это продолжалось недолго, моя особа была налицо.
Здесь обычной чередой потекли быстро за днями дни. Длинные осенние вечера проходили в чтении, разговорах и мечтах. Иногда завертывали гости, не представлявшие особенной занимательности. К довершению бедствия, часто приходилось садиться за карты, в которых играла важную роль игра, называемая здесь крестами, а в самом деле - это просто дураки в 6 карт. Обыкновенно в нее играло бесчисленное множество лиц - и при этом потерялось бы всякое терпение, если б одно лицо из здешнего сельского общества не представляло маленького развлечения; это был здешний почтмейстер, старик лет 80-ти, с преоригинальной физиономией, доживший до этого сана из низших степеней благодетельной почты. Это время было для него истинно золотым веком, когда он с философским терпением восседал на чемодане и развозил радость и горе, производил столько восторга и столько слез, не подозревая важности своего значения. Теперь на старости он отдыхал от этих подвигов и, пожалуй, наслаждался вполне, когда в игре протопоп оставался большее число раз и когда, наконец, ему был воздвигнут на карточном зеленом поле крест, тогда он хохотал своим восхитительным хриплым смехом. Совсем противное с ним происходило, когда он оставался чаще. Тогда его лицо принимало самое серьезное выражение, точно такое, какое принимало во время отправки почты, а иногда он даже не выносил злодейского заговора карт, которые не хотели идти к нему, и называл их каторжными. Вот одно тамошнее общественное развлечение. Других никаких не было. Впрочем, это потому только, что сестра вела жизнь самую уединенную, как по своей хворости, так и по несчастным потерям детей, которых они похоронили от шести до семи. Но кто бы хотел жить более общественным образом, тот недостатка в образованном, приятном обществе не почувствует. В небольших расстояниях тогда жили многие богатые помещики, очень образованные, и потому всегда можно было быть в лучшем обществе.
Но что до внешних? - внутри мне было тепло, уютно, радостно, и несмотря на то, одна из почт привезла мне весть, что я должен оставить снова милых родных и ехать по своему назначению. Носились слухи, что холера в Казани уменьшилась и, следовательно, мастера не откажутся ехать. Тут же я получил поручение ехать через Нижний посмотреть и списать пароходы города Всеволожск. Итак, еще раз надо было прощаться с родными в этот год, столь обильный свиданиями и расставаниями.