- Разве так бывает... Это красивый японский рисунок, а не городская весенняя ночь, -- восклицает героиня одного из рассказов "Sanctus amor".
"Разве так бывает? -- восклицаешь, прочтя книжечку Нины Петровской. -- Это японский рисунок, а не святая любовь". Не будь здесь сознательного упрощения в стиле японцев, мы восклицали бы: "Amor, inutilis amor!" Посмотрите, как разлагается движение фабулы на механику обыденности и механику любовного священнодействия. Герои и героини рассказов ходят, как манекены, опьяненные любовью. Но и любовь их манекенная. Все герои рассказов носят одно лицо; и героини тоже. Личность их испаряется. Внешняя жизнь у Нины Петровской -- машина: в ней томится душа любви. Но душа любви -- машина в машине.
Вот как проводят время герои Нины Петровской. "Я сижу на балконе, курю и думаю" (Она придет). "Выхожу на дорогу... Отхожу в сторону... Сажусь под березой..." (Она придет). "Сегодня я не мог обедать. Котлеты так и стыли до вечера" (Она придет). "Уложены вещи, уплачены счета..." "Хожу и жду ее". "В руках длинный листочек -- меню. Все так просто". Все так просто, ненужно просто. "Смотрю на нее. Маленькая. Закуталась в белый платок. Лицо спокойное. Так разговаривают жены на пятый год брачной жизни". Так живут куклы или буддийские мудрецы, так жили дикари, так будет жить в этом старом мире состарившееся человечество.
Вот как любят герои и героини Нины Петровской. "Это случается часто. Ждут одну, а приходит другая"... "Слушай, -- говорю я просто, -- это ошибка. Ты не та, -- вот и все"... "Кто ты? Я видел тебя два раза и не знаю, была ты или приснилась"... "Не надо спрашивать. Нужно покорно приближаться к любви. Мы так мало любим. Встречаемся и уходим, может быть навсегда"... "Ты отдалась бы мне радостно? Да. Ты ждала меня? Да. Ты моя? Да"... "Две постели сдвинуты рядом. Так было десять лет, так будет всегда. Сидим мы близко, раздетые, в белых рубашках... -- "Я кук-ла", -- говорю я жене"... "Тень падает ей на глаза. Какие они? Черные, синие, серые -- не знаю. Вообще я ничего не знаю о ней"... "Все обошлось так просто"... "Почему ты сегодня со мной?"... "Ложимся близко... Потом все было просто".
Ходят так просто в простом мире, говорят -- нет, да. Потом целуются. Постели сдвинуты рядом, ложатся близко. Потом все бывает просто. Так было, так будет всегда. "Кук-лы", -- раздается насмешливый голос. Такие куклы изображаются на картинках модных журналов. Там тоже стилизация человечества. Весь вопрос в том, откуда глядит автор на мир, когда мир и любовь разлагаются для него на ряд простых, кукольных движений.
Вот философия героев Нины Петровской. "Мы ничего не знаем о любви"... "Они появляются осенью -- эти... сладкие цветы. Их запах -- ...один из звуков похоронного напева, который поют вечерние колокола, бледно-золотые закаты и неведомо о чем загрустившие души"... "Мы ничего не знаем о себе. Ничего!"... "Нужна ласка, не твоя ко мне, не моя к тебе. Не знаю чья"... "Нет ни тебя, ни меня. Нет воли ни твоей, ни моей"... "Была ты или приснилась?"... "Она придет! Она придет... Придет!.. После смерти". Так вот откуда кажется мир простым автору "Sanctus amor"! Это -- простота постижения сквозь призму какого-нибудь Лао-Дзы, китайского мудреца, простота непостижимого Тао, а не простота картинок жизни из модного журнала. Смотрите -- какая изысканность в пейзаже: "Озеро одевалось в голубые и желтые шелка". Или: "Крикливые звуки, как рои звонких мух, ударяются в стены и гладкие стекла блестящих зеркал". "На открытом окне широкая ветка яблони, вся сквозная... Приплыла луна, огромная, бледная, жадная, зацепилась за ветки и смотрит". Это -- весенняя ночь, когда открывается великое "Тао". "Забыться... не помнить, не думать, не знать ничего"...
Постели. Куклы. Котлеты. Спят. Бродят. Ложатся. Но спят, бродят, ложатся на фоне зари. Нет, это не пошлость: это -- мудрость простоты. Зачем же так редко приподымет покров Нина Петровская? Слишком она загромождает заревой и глубокий фон своих рассказов котлетами, куклами и постелями. Еще немного, и зари не будет видно: останется тогда никому не нужная картинка из модного журнала. Взять бы да вывернуть рассказы наизнанку зарей к читателям; тогда выиграло бы несомненное дарование автора; а теперь оно словно нарочно под вуалью неинтересных синематографических подробностей жизни, так что не сразу уловишь немногие перлы. Из Нины Петровской могло бы выработаться действительное дарование, если бы она не относилась так пассивно к собственным своим художественным переживаниям. А для этого ей нужна вера в желтые шелка зари. Но она точно отмахивается от своих зорь: "Нас много, нас гораздо больше, чем живых, но мы -- призраки, мы тени самих себя, жалкие обломки собственного прошлого".
Вот это-то недоверие в пафос жизни (необходимое условие художественного творчества) заволакивает подчас ее творчество уже не стилизованными, как в японском пейзаже, образами, а куклами, только куклами. Оттого-то японский пейзаж ее творчества сбивается часто на картинку из журнала дамских мод.
1908