Сер<ебряный> Колодезь. <19>05-го июля 17. 1
Многоуважаемая Александра Андреевна,
Спасибо за хорошие слова. Они меня утешили, но и сделали возможность быть по отношению к Вам более правдивым. Я всегда хочу правды и ясности. Хочу в глаза глядеть словами. Но когда не встречаю почвы для прямоты, тогда начинаю чертить нарочно сложные завитки и узоры слов, ровно ничего не означающие.
Если бы Вы мне не написали такого хорошего, утешительного письма, я писал бы Вам в любезно корректном тоне, а теперь хочу говорить с Вами душой и глядеть словами Вам в глаза.
Да, Вы неправы. Не существует слов назвать то, что Вы мне сделали. Это -- никак не называется, потому что Вы оборвали во мне лазурные выси. Знаете: когда душа летит в высях, то человеческий механизм напряжен, как паровой двигатель. Пресеките путь полетам, паровая машина с грохотом разлетается на тысячи осколков: а осколки могут ранить, убить окружающих, человек полета становится человеком преступления.
Я о несказанном. Твердо и гордо заявляю Вам это. Почти никто не хочет идти несказанными путями. Литературные же словечки "fin de siaegrave;cle"2 о несказанном никого не удивят. Нужно дело -- дело, а не слова. Если я становлюсь близким кому-нибудь действительно, это значит душа близкого мне человека приближается к несказанному стремлению души моей. Я или закрываюсь от людей, или, раскрываясь, требую пути. Вы хотите ко мне приблизиться и отрицаете требования моей сущности: несказанного пути -- мистерии. Тогда лучше не приближайтесь: я могу разорваться -- изорвать Вас осколками своего разбитого существа.
Я совсем почти не встречал людей, более меня чувствующих, осязающих горний путь.
Я и Сережа, мы более других понимаем. Опять-таки заявляю Вам это. Что Вы сделали с Сережей? Я Вам этого не могу (о если бы мог!) простить: когда Вы сказали мне о Сереже не так, мне показалось, что синенькое пламя опалило Вам лицо. Вы выросли для меня с этого мига в Химеру3. Я не виноват, Александра Андреевна. Уничтожьте химеризм Вашего отношения ко мне и к несказанному моей души, тогда я смогу увидеть Ваше лицо открыто: сейчас я смотрю на Вас: вижу неясный контур, задернутый дымом и пламенем. Я ничего не имею против Вас, я хотел бы Вас любить по-прежнему (а я Вас очень, очень любил -- действительной любовью), но сейчас не знаю, где Вы, где Химера. А я беспощаден к химерам.
Все, что я пишу, бесконечно мучает меня, но хочу, чтобы слова мои отзывались правдой. Хочу, чтобы наши отношения были перегнаны через тернии и ясны, или... лучше не надо никаких отношений. Несказанное предполагает крестный путь: хочу крестных отношений -- мучительных, которые или сжигают и отметают от меня людей, или приближают их к несказанному моей души. Ведь я -- не о себе, а о будущем.
То, что я в себе люблю, это -- будущее человечества. Душа моя -- колыбель будущего. О, я мстителен, когда дитя мое, моя будущность, оскорблено, заподозрено. Тогда мне хочется быть... раненой тигрицей, защищающей детище какими угодно средствами. Тут я жесток. Вот что мне хочется сказать Вам -- не Вам, душе Вашей. Пропустите жесткость моего письма мимо Вас и примите его в душу Вашу. Там Вы увидите, что мои слова свидетельствуют о том, как мне хочется Вас любить и разогнать Химеризм, возникший между мною и Вами.
Христос с Вами.
Остаюсь глубокоуважающий
Б. Бугаев
-----
1 Ответ на п. 15.
2 Fin de siaegrave;cle (фр.) -- конец века; подразумеваются "декадентские", индивидуалистические мотивы в искусстве конца XIX века.
3 В "Воспоминаниях о Блоке", затрагивая обстоятельства подразумеваемого здесь конфликта, Белый отмечает, что "Александру Андреевну никогда не видал в такой злости" (О Блоке. С. 182).