< Середина января 1906. Москва>1
Многоуважаемая
Дорогая
Александра Андреевна,
Зачем Вы так пишете обо мне. Будто я Вас не помню, будто звучит в моих словах лед. Если и может звучать лед, то это лед усталости. Верите ли, что я окончательно, хронически по крайней мере на 5--6 лет истощен omnino {полностью, во всех отношениях (лат.). }, что приходится тратить громадные запасы нервной энергии. Я погибаю от усталости -- буквально погибаю, и вот в таком "выкаченном" состоянии, после того, как приходилось жать десятки рук, вести десятки разговоров с "каждым о его" (а со мной почти никто не хочет говорить "омоем"), садишься писать в состоянии близком к обмороку2. Ну не могу, не могу я пробить ледники утомления, заслонившие от меня возможность яркого и живого выражения чувства в письмах. Я не могу больше писать от утомления. Пощадите меня: ведь я хочу выразить Вам свою любовь, я сажусь писать письмо (я никому не пишу от утомления, кроме Саши и Любови Дмитриевны), и все во мне парализовано. Не принимайте лед физического и нервного утомления за лед души, ради Бога. Если я говорю, что сильно и глубоко Вас люблю, это так и есть. А что у меня парализована речь, -- это правда. (Я еще не писал, кроме ничтожных слов, ничего Д. С. Мережковскому, которого безумно люблю, оттого, что всё в состоянии усталости.) Милая Александра Андреевна, ну зачем, зачем Вы там пишете: я испугаюсь, я уже боюсь теперь писать -- все мне будет казаться, что Вы рассмотрите мои письма со стороны льда. Я Вас так люблю.
Глубокоуважающий и неизменно любящий
Боря
-----
1 Ответ на п. 33. Датируется по связи с ним.
2 Ср. письмо Белого к Блоку от 17 января 1906 г. (п. 137). Видимо, подобными сетованиями Белый делился и с Л. Д. Блок, судя по ее словам в письме к нему от 16 января 1906 г.: "Во всяком случае -- Вам великолепно вырваться из Москвы, из Скорпиона и т. д. и быть совершенно на свободе" (ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 234).