I. О КРИВОЙ РИТМА
Кривая ритма -- графическое выражение перманентной смены слуховых совпадов и контрастов строк в их соотношении друг с другом; целое этого соотношения и есть кривая, или -- композиция ритма. В эпоху, "Символизма" у меня не было способа соотнесения индивидуумов ритмического ряда, ни достаточно реальной ощупи строки, как неделимого единства; и я ошибочно брал таким единством сперва стопу, впадая в грех традиционной метрики, потом диподию (UUU', U'UU, U'' и т. д.); отсюда интерес к статистике элементов (ритмоносителей) и сложенных из них фигур; интерес к фигурам и ходам ритма расширялся в интересе к мелодиям ритма; но эти мелодии брались, так сказать, вырезанно из всей системы строк, да и не все ритмические фигуры были взяты на учет; но уже по этом, все еще элементам (стопный аккордам, так сказать), можно было четко изучать сравнительную анатомию проявлений ритма у поэтов; строка, ее тип, не бралась мною, как неразложимое целое.
Уже в 1910 году из работ нашего ритмического кружка вытекало с ясностью, что ритмический индивидуум есть строка (не стопа, слог или диподия);она есть та целая нота, которая, например, в строке 4-стопного ямба представлена, как комбинация восьмушек с шестнадцатыми долями, если ее брать тактом, или она -- четырехтактовое целое и т. д.; естественно, что с той поры я брал в основу разгляда строку, как таковую, а не особенности той или иной стопы ее.
Понятна эта ошибка; ведь строка ямба не была четко ощупана до меня; мне пришлось с головой уйти в пучину неисследованного многообразия, которое стало возможно систематизировать лишь через несколько лет; возвращаясь к тому, что сделано исследователями за столь короткое время, чувствуешь удовлетворение; меня искренне радуют ра'боты Шенгели с достаточной четкостью и с железною убедительностью проводящие принцип снстематизации вариациий строки.
Все то, что я писал в "Символизме", требовало громадного уточнения слуховой записи; и этим уточнением была работа нашего коллектива, после которой, конечно, цифры статистики "Символизма" менялись; приходилось ряд неударных стоп в ямбе, напр., стопу с "еще", переоценить, как ударные, и обратно; и всякий раз на основании весьма веских фонетических, лингвистических и грамматических измерений и взвешиваний слова; но соотношение статистических рубрик оставалось тем же (так оно осталось и по сие время); скажу прямо: одному человеку при всем развитии его слуха не удастся точно установить все ритмические отметки уха; я и по сию пору в моей слуховой записи пользуюсь составленный участниками кружка регистром {Смотри: "Приложение" No 1.} указаний; этот регистр несколько суживает диапазон неударных; но такое сужение имеет веские основания; принимая во внимание, что канва целого есть все же метрическая форма, мы ряд слов, которых одна группа доводов заставляет считать неударными, а другая ударными, если доводы эти равны, считали за ударные; "полуударные" слова подчиняются закону мимикрии метра; мы их считали за ударные, где можно, чтобы не склонять слуха к неумеренному и интонационно недостаточно мотивированному нарушению метрической схемы; пришлось, например, сделать оговорку о личных притяжательных и относительных местоимениях, неударных на неударной слоге, что они суть ударные на слоге ударном; но, наоборот, иногда ясно ударные становятся неударными; например слова, "стало" и "быть" в словопроизводстве "Он стало-быть пошел" -- суть неударные. В целом ряде уточнений сомнительных случаев чтения, после которого эти не столь частые случаи, стали несомненными в 80% регистр слуховой записи не мог не изменить цифры статистики "Символизма", за которые я держусь, ибо, повторяю, соотношение цифр, пропорционально везде уменьшаясь в суммах, осталось тем же {Когда я смотрю ни статистические таблицы Шенгели, я одновременно радуюсь и тому, чтоон отмечает те же явления.что и я; но я должен сказать, что в его статистике всюду увеличены суммы неударных, вероятно, от отсутствия достаточного уточнения слуховой записи.}.
Повторяю: я вовсе не собирался оставаться в стадии статистики и описания сырья и выдвигая необходимость найти принцип графической записи; так, например, я подчеркивая нашему "Кружку" неудобство предполагаемой в "Символизме" записи в том отношении, что наличность строки строения "U'U'U'U'" разрезает мелодию ритмических элементов на отдельные отрезки; но я прекрасно знал, что строка, соответствующая схеме метра, есть прекрасное орудие ритма, ибо ритм -- не в строке, а в соотношении всех строк {Как же я был удивлен, когда прочел у проф. Жирмунского в его "Введенни в метрику" нижеследующее: "Недостатком графического метода, предложенного Белым, является... невозможность отмечать рядом с "пропусками" ударений не менее существенные... "отягчения" (Стр. 40). Прочел, и удивился: почему же не дает возможности мой "метод" вести подобного рода записи? Ведь графики мои, столь удобно охватывающие рельеф пиррихиев,-- для них, только для них и придуманы; для отягчений ничего не стоит завести графики отягчений; "натура" позволяет ведь фотографировать себя в профиль, с фаса, сзади, "ан труа кар" и т. д. Мои "графики" не суть "графический метод" в общепринятой научном смысле, предполагающий систему осей и кривую, а эмпирический бюллетень особенностей, отбор их; слуховая запись может слагаться из 10-ти график и более: графики для цезур, для аллитераций, спондеев, пауз, пиррихиев; в них упорядочивается научный журнал явлений; какой же они "метод"? Графический метод в обычно научном смысле всегда предполагает абсциссу, ординату и отложение чисел на них; его то я и предлагаю в данной статье; он-то и есть целеустремление "Символизма". Если я в "Символизме" называю мои эмпирические фотографии особенностей "графический методом", то я разумею лишь удобнообозримый журнал; это "лапсус лингвэ", а не претензии на научность. Это означает: так можно обозримо регистрировать вот такую-то особенность; это предварительный прием. Проф. Жирмунский спутал бюллетень с научным методом.}.
На одном, незабываемой для меня заседании наше го кружка член кружка покойный А. А. Баранов (Рем), математик, поэт и "ритмист", показал нам любопытный способ счисления строк, вызвавший оживленные толки, но скоро забытый автором, нашими рнгмистами и мною; это было в 1910 году; лишь впоследствии в 1912--1914 годах я, вернувшись к проблемам ритма за границей, извлек из леты забвения этот способ счисления, его пристальней разглядел, ибо он дал неожиданно меня поразившие результаты; так встала проблема обоснования и детализации этого способа; к сожалению, сколько я ни показывал его людям, интересующимся проблемами стиховедения, никто не понимай его огромного и практического, и принципиального смысла (едва ли начиная с самого Баранова, вскоре ушедшего в сторону от проблем стиховедения).
Явление, меня поразившее, есть удивительная связь между переменами уровней счисленной кривой и переходами от одной части текстового содержания к другой мне стало ясно, что моя кривая не есть каприз, случай, а аналогов содержания; характер соответствия оставался темен, но что какое-то соответствие есть,-- было ясно из многих десятков разглядов кривых, из соответствия между переменой образов текста и переменой уровня кривой; при этом под содержанием я брал, разумеется, не абстрактно-смысловое содержание, а весь материал переживаний, эмоций, образов, идей, волевых импульсов; и вот: в одной случае падение или взлет уровня кривой падал на переход от образа текста к идее; или -- от мысли к эмоции; или от одной эмоции к другой (от светлой к мрачной); или от образа -- к противоположному образу (от света, например, к тьме); у одних поэтов кривая более вибрировала на мысль (например, Тютчев); у других -- на внутренний интонационный жест (например, Пушкин); у третьих -- более всего на аффект (напр., Боратынский); идет спокойное описание, например, ландшафта,-- кривая рисует почти горизонталь, г. е. малые зигзаги между тупыми углами, дающими ровность и вытянутость; поэт взволновывается расширением ландшафта в символ; и -- вдруг: огромный взлет уровня, рисующий острый угол. Не заметить этих темных и невыясненных еще в законах соответствий,-- не иметь глаз; если бы физик, составляя кривые, их не разглядывая -- встал бы вопрос: "Для чего кривые?" Если бы врач, имея кривые падения и взлета температур, не сделал бы вывода о соответствии их той или иной болезни,-- встал бы вопрос: "Для чего врачу кривые?". Будучи естественником по образованию, т. е. привыкши к оперированию над "кривыми", я не мог не обратить внимания на соответствие кривой ритма тексту; не обратить на это внимания было бы просто глупо; кривой добиваются для чего-нибудь, а не для "так себе; и если есть возможность иметь кривые ритма, то испытатель естества стиха их изучает (как изучая, например, Танеев кривые мелодий, и никто на него не кричал за это).
Поэтому я был всемерно удивлен, когда неоднократный опыт демонстрации этих кривых не только не вызвал внимания к ним (казалось бы,-- надо радоваться, что то или иное явление счисляемо), но даже наоборот: всякий раз, когда дело доходило до кривых,-- рты "спецов" начинали имитировать мои кривые: они кисло кривились; наоборот: лица инженеров, физиков и других представителей "точной науки" кривились в другом смысле; они улыбались приятно, ибо точный ученый сразу же узнавал, о какой кривой идет речь и какая проблема всестороннего изучения отсюда вытекает в применении кривой к тексту; ему было ясно, обычно, что все мои "психологические" попытки к истолкованию не суть истолкования в непререкаемой смысле, а лишь указательный палец: "Обратите внимание: вот -- образ; и кривая не взлетает; вот -- образ расширен в символ: кривая взлетела; возвращение к эмпирике образа -- кривая падает". Ну -- да: ясно, что это значит; явление это надо всесторонне изучить; а все "из'яснения" -- первые попавшиеся рабочие гипотезы, которые свободно подбирают и свободно бросают, когда они не удовлетворяют; не в них суть, а в энной роде попыток ухватиться за характер факта, от которого, как от рожна не уедешь. И этот факт: какое-то соответствие.
Какое -- это должно разрешить исследование многих, а не одного.
Ну, -- а что ж эти "многие"? Многие, если они не физики, инженеры, математики, а "метрики", на что-то обидевшись на меня с момента показа кривых, скривив рот, умолкают: ни одного возражения я не выслушал по поводу характера моих счислений, или формулки, которой я пользуюсь; ни даже вообще интереса к факту кривой (всегда предмета радости для "точного" ученого и грусти для "схоластика"); но зато я много слышал совсем о другом: о том, что я будто бы вкладываю какую-то "мистику", осмысливая кривую; и тут заметалась "мистика" (Андрею Белому не позволены даже математические интересы); под "мистикой" же разумелась та или иная случайная версия истолкования падения или взлета кривой в связи с изменением содержания текста хотя бы в формальной смысле; я не раз усмехался про себя, видя "кривизны" ртов: как бы скривились рты, если бы они удосужились заглянуть ь историю физики и узнать, что "мистика" смыслового чтения кривых определяла точный характер опытно не открытого явления; и когда из кривой определяли свойства веществ при так называемой критической температуре, то эти свойства казались еще более "мистикой", нежели мои кривые; а через несколько лет "мистика" свойств оказалась эмпирикой их: критическая температура была достигнута.
Из свойства научного графическое метода (не того "метода", под которым профессор Жирмунский разумеет журнал моих эмпирических график) вытекает необходимость изучения кривой ритма; и я не понимаю, почему от моих кривых кривились рты, и при чем тут "мистика" {Кстати, проф. Жирмунский, указывая на недостаточность моего "графическое метода" ("антр ну суа ди" -- график, профессор, весьма эмпирических) в 1925 году (год выхода его книги), еще в 1920 году, присутствуя на моем курсе в Ленинградской "Доме Искусств", видел мои кривые; и отнесся к ним "суб'ективно подозрительно"; как же почтенный профессор не удостоился понять, что я показывал тот именно "достаточный" графический метод (абсциссу, ординату и кривую на них), который вводит в запись все случаи строк (с ускорениями, отягчениями и т. д.); видел, не понял, не упомянул, да еще увидел этот метод там, где видеть его не полагается: в простых графиках, в журнале отметок.}.
Вероятно мои "мистические" интересы к кривым проистекают от рода моих студенческих занятий -- не "гуманитарных" (физика, химия, кристаллография и т. д.); оттого-то и Рожер Бэкон был "мистик" для формалистов своего времени -- Дунса Скотта и других, за что его и "упрятали" в свое время; я тоже со своею кривою был утаен; кривые видели, о них молчали; издательства, обремененные множеством трудов, не имели места для моих работ; а проф. Жирмунский в своих трудах молчал о "кривой" и боролся с "теорией" Андрея Белого: сам "теоретик" сидел с заклепанный ртом и занимался не теориями, а вычислениями уровней своих кривых, спокойно утешаясь тем, что после об'явления Роберта Майера сумасшедшим (недавний, сравнительно, факт) за то, что он увидел в волнах океана закон сохранения энергии, ему и подобает молчать; укрепляла мысль отдаться домашней работе и то обстоятельство, что с легкой руки Троцкого утверждалось склонение при звуке слова "Белый" слова "мистика" во всех падежах.
Дурной глаз, схоластик, "доноса добровольца -- явления бессмертные, и, явное дело, лучше было прятать свои "кривые" ведь после декларации Троцкого метод применения математики вместо "словесности" к явлениям ритма окрашивался уже не только "мистически, та к сказать", но и "весьма мистически".