РУДОЛЬФ ШТЕЙНЕР В КРУГЕ НАШИХ ВОЗЗРЕНИЙ
§ 14. Рудольф Штейнер в круге нашей словесности
Говорить о докторе Штейнере -- мне очень трудно. Это значит почти: в час мировой катастрофы, в час громового голоса -- громового голоса не услышать, мировой катастрофы не видеть, а разве что -- прочесть лекцию: "О мировой катастрофе"1. Только такое сравнение выясняет трудности моего положения перед затронутой темою, потому что она, превышая меня, угнетает меня. С радостью от нее я бы был готов отказаться и отдаться другому вопросу, более легкому: критика Метнера меня к ней принудила.
"Д-р Штейнер" -- что можем сказать мы -- и я, и другие? Слово наше "за", "против", "о" в современности -- знаю я -- только ведь скрипение пера и словесная молотьба... по соломе, потому что в грядущих столетиях медленно будет чеканиться то, что пытаемся мы неумело схватить нашим словом; толки наши исчезнут. Отвечая Эмилию Метнеру, умножаю я -- знаю я -- разве что сочетание слов; тема книги моей -- злободневная; как таковая -- я знаю -- она не очертит в многогранных воззрениях одной всего грани; кривотолки же -- породит; за них извиняюсь я: это вот больно мне.
Искони, писатели русские не могли ограничиться печатной словесностью, но в поисках заветного дела голоса их смолкали; то -- навсегда, а то -- временно; падала над ними завеса в миг таких устремлений, спокойное поучение о которых граничит с бессмыслицей; поучаемый писателем пахарь здесь равен писателю. Здесь отступают в молчание, в поиски, в кропотливое изучение, или... -- отступают в "слова".
Спору нет -- "словесность" нужна; спору нет -- пути жизни нуждаются в "слове"; но еще бесспорней: огромное расстояние отделяет "слово" от "дела"; сочетать красиво слова и плести венки -- из сонетов ли, терминов ли -- почтенно; почтенно прочитывать рефераты о естествах божества.
Искусство словесности -- есть искусство, конечно, когда оно -- брызги избыточной жизни, когда оно не причина, и когда оно не предел. Сочетание слов, -- увы! -- превысило меру. Попытка Толстого пахать для искусства -- искусства быть в жизни -- значительней "звучности"; и образец лучшей звучности, лучшего сочетания слов, превышающий все явленные за последнее время версификационные тонкости -- толстовская "Азбука".
Признавая значение терминологической и фонетической жизни, все-таки отделяю я их от собственно жизни: от пути -- "жизни собственно"; переживание пути в слове при помощи создавания -- книг, кружков, курсов -- все еще создавание честных почтенных абстракций; жизнь такая -- "предпутица"; и -- увы: "пред-" и "без-путицы" в литературе встречаются; ими страдают писатели, говорящие о путях, о сонете, о Боге, о красоте, о добре. Попытка Толстого быть пахарем, уход Добролюбова в жизнь все еще... первичные, единичные "весны": конкретной словесности...2 Говорить о д-ре Штейнере, о воззрениях его и о движении, им вызванном -- мне мучительно; это значит: быть никем не услышанным; и -- остаться непонятым; почти -- говорить в пустоту: перед закрытою дверью литературных и философских собраний; это значит: стоять одиноко, видеть кипение текущей, обильной работы, быть от нее отрешенным, быть ей -- ненужным; и оторванно, чуждо стоять в литературной действительности.
Говорить о д-ре Штейнере в этих условиях трудно мне, -- тем более трудно мне, что приходится говорить -- косноязычно и робко, вне готового выбора разработанных некогда -- определений, слов, терминов; говорить вне целого круга идей, и о том, в чем едва разбираешься, но что по мнению предполагаемых оппонентов давно разобрано ими. Говорить в условиях этих -- непосильное бремя. Только вера в необходимость немых твоих слов нарушает молчание и заставляет: высказать о д-ре Штейнере то, что, быть может, когда-нибудь в будущем ты позволил бы себе высказать: с этою оговоркою приступаю я -- к теме.