Подъезжая к Каиру, видите вы в вагонном окне -- торчат треугольники; и у Гизеха -- отчетливо громоздятся громадные, граненые глыбы; приближаетесь -- кажется: будто каждый ваш шаг их выдавливает перед вами из почвы; у подножия пирамиды -- пропала трехгранная форма.
Наконец, карабкаясь по ребру (около его половины) -- вы видите: ребро выглядит -- закругленным: пирамида кажется шаром.
И -- как пирамиду измерить? В каких выразить гранях? Соотнести ее -- с чем? С ее пунктиром на плоскости? В восьмилинейном пунктире ли... Хеопсова пирамида?
Воззрения д-ра Штейнера первоначально приемлются не конкретно: не пирамидою -- восьмилинейным пунктиром; и даже этот пунктир -- слагается после; воззрения приемлются проще; восемь связанных линий -- проекция -- предполагает умение: в плоскости увидеть пространство; умение соединить две проекции: скрестить воедино их.
Говоря о воззрениях д-ра Штейнера, я нахожусь в положении жителя двухмерных пространств, выхваченного на мгновение в трехмерность, там увидавшего пирамиду, которую он привык наблюдать треугольником плоскости. Он вернулся на плоскость; в нем разрушено представление "треугольник"; "треугольник" -- он знает -- иная фигура; к треугольнику он приставляет квадрат; получается: пятиугольник; и -- нет пирамиды.
Воззрения д-ра Штейнера в круге наших воззрений дают: многообразие сечений; в философском сечении он -- догматик от дуализма: его воззрение на миры -- миры разума и рассудка -- является дуалистической догмою в однобоком сечении7; его учение о двух духовных полярностях (Люцифере и Аримане) -- дуалистично8; в методическом сечении знаний -- будет он: плюралист; в пересечении сечений он -- монист эволюции; эволюция "опытов" тут проходят пред нами9.
Более верное отражение его взглядов, как градации моно-дуо-плюральных эмблем10, большинству малопонятно и чуждо; подобное отражение воззрений в нашем круге воззрений предполагает умение: перекрестить две полярности; предполагает умение -- правильно видеть: пространства на плоскости.
В современном нам знании, соединять не умеем мы; самый "синтез"11 берем мы со-положением материала и его покрытие -- абстракцией.
Умение "перекрещивать" -- в умении соединять в нашей мысли выводы его мысли; и тут -- первое выхождение из нашего круга воззрений, в котором воззрения д-ра Штейнера всегда укорочены; замыкание нашего круга выводов есть первая точка: его круга выводов; его учение о методе по существу не усвоено, по существу не прочитано и даже оно -- не прочитано вовсе; между тем: оно -- есть; и оно развивается с редкою цельностью; без него мы себя обрекаем на примитивное взятие оригинальнейшей мысли; в этой мысли видим мы оттого лишь болезни сознания нашего, его трагедии, кризисы, его блужданье впотьмах; звукосочетание "оккультизм" вызывает в нас ужас19: не привяжется ли к сознанию нашему призрак, не заболеет ли сознание наше? Но этот призрак уже в нас: он -- грызущий мертвец: нашей мысли; мертвецы грызут мертвеца -- только в нас, не вне нас; "оккультизм" -- ни при чем.
Не усвоен нами существенный пункт "штейнерианства": теория праксиса мысли -- теория медитации13; описание роста внимания к мысли, как результат упражнения с мыслью, взятою догматом, есть описание: собственно мысли; что такое есть мысль, не узнаем мы в данных мыслительных формах: в них она -- не она; в них она -- абстракция связи; в интеллектуальном праксисе созерцания постепенно слагается: полный мыслительный круг; и вылагается из обычного круга; закономерности, лежащие меж кругов, открывают нам впервые возможность: воистину перекрещивать все многообразие проекций; в перекрещивании -- умение видеть: пирамиду на плоскости. И рельеф "теории" медитации открывается -- тут.
Д-р Штейнер взывает к сознанию неизбежных трудностей его мысли; без воли к мысли и без внимания к мысли мы его не поймем: в его учении о мысли: путь, отразимый в абстракциях, отражаем конкретно им: в его теории медитации; медитативная мысль характеризует и "органику" Гете; метаморфоза растений14, учение о типическом15 понимаемо в праксисе: метаморфозы образов и идей16; д-ром Штейнером прослежены все этапы ее: имагинация, инспирация, интуиция17.
Мы, увы, любим термины не настоящей любовью: в терминах любим мы, увы, звуки слов; оттого наши взгляды -- абстракции, конкретное понимание которых вызывает в нас ужас; от медитации, то есть мыслительной жизни, бежим мы -- в звук слова мысли: в произнесение мнений; оттого-то мы интеллектуального созерцания18 боимся, как жизни, предпочитая ему его звуковую абстракцию; интеллектуальное созерцание в нас -- место слова в номенклатуре понятий, в круге смыслов -- в "словесности"; и словесному пониманию идей "учения", "взгляда", "теории" -- приносим мы в жертву идею; и понимание мы к понятию сводим: понять -- взять понятием; понимание же есть нечто обратное: взятие понятия мыслью.
Поступая обратно, мы попадаем в страну, где проекции съедают нам смыслы, и где мысли вращаются: термином и грамматическим корнем; но и тут не идем мы на откровенное взятие наших слов -- фонетически и критически; не проходим мы честно к теории языка, как орудию познавательных образов19, ни к теории познавания, как орудию безобразных смыслов20; и оттого обрастаем мы: догматическим пустозвучием, где звуки слов -- догматы, где словарь -- одновременно и перечень логических заблуждений, и перечень эстетических безобразий совращенного, извращенного, развращенного смысла.
В "понятийном" взятии наши смыслы -- эмблемы; в них бессмыслица -- чистый смысл; освобождение его выглядит утоплением смыслов; крепко и наивно держится в "понятийных" смыслах наша бедная, бледная, амедитативная мысль; в ней воззрения д-ра Штейнера топятся в смысловом фетишизме: в звукословной машине, нас мелющей жерновом ассоциации спящего, пассивного мышления, где восстает в нас Китай: номенклатура и звук; здесь осмелюсь я высказать нечто личное: шипучи свой роман "Петербург"21, я старался главным образом описать события, протекающие у нас в голове, и картину мира в "понятийном" взятии: получился ужас и бред; эти же ужас и бред -- в нашем "мировоззрительном" круге; только, в нем находясь, мы его не видим, не слышим: и на всякое указание постороннего наблюдателя мы обижаемся.
Самое выражение "штейнерианство" -- предел невнимания к "штейнерианству", потому что учение д-ра Штейнера есть разъятие "сублиминального поля", именуемого нами воззрением, пока мы находимся в нем; "штейнерианство" -- "учение" в одном смысле: призыв к самостоятельной мысли и овладение "сублиминальным пространством" механики мышления22.
Эта механика вымолачивает серии априориейших положений о "штейнерианстве". Например, говорят: "Д-р Штейнер в понятии "наука о духе" смешивает науку и дух". И -- разумеют -- словарь.
Если свобода духовности протекает вне "ведения", то свобода -- в неведении; падают: религиозные опыты; если наука не автономия опытов, -- падает, как таковая, наука; под научностью разумеется рабство; под духовностью -- произвол; а под "духовной наукою" -- произвольное рабство, то есть такая наука, которой формы -- понятия, содержание -- чувственность23. Ну, а если обратно? В опыте ее формы и в духовности -- содержания? И вопрос о "духовной науке" из огульного отрицания ее свелся бы: к методологическим дебатам о Канте, как отрезающим нас от какой-либо постановки вопросов о ней вне разбора основоположения "критицизма"24. Нападение превратилось бы: в водопад аберраций25.
Под "наукою" разумеет нам д-р Штейнер объяснение автономного опыта26, развивая теории (объяснения и опыта), выносящие нас из русла определений "словарных"; его теория объяснений27 имеет свою теорию знания и методику "объяснимостей"; о них -- скажу ниже; его теория опыта не уязвима критически (о ней -- тоже ниже) и развивается: в теорию автономного опыта, к которому большинство наших знаний стремится и которого не достигло еще; оно находится в стадии прохождения градации -- опытного гетерогенезиса; в стадии предваряющей -- собственно опыт; пересекается еще сфера гипотез и примышлений рассудка -- к гетерогенному опыту; орудия опыта собственно -- еще в чеканке; и опыты знаний рисуют нам: половину опытов собственно; их действительность -- половина действительности. Пролегомены эти -- теория объяснений и опытов -- нам меняют: самый взгляд на науку. И утверждая "науку о духе"28, утверждает нам д-р Штейнер не то, что принимаем мы за науку и дух.
Отношение наше к духовной науке не отношение критиков, а отношение шутников; остроумие тратится на высмеивание аберраций -- ее природо-воззрительной и гностик о-догматической формы. И в нас -- аберрации: от безусловного и одновременно туманного взятия -- мысли словесностью.
Произнося звук слова "теория", что я в нем выговариваю, как мысль? В круге наших воззрений я имею право на два только смысла -- звука слова "теория": она -- лицезрение божества, или -- теория познавания; таковы ее смыслы: фонетический и критический29; но со звуком слова "теория" вяжем мы -- ассоциативные смутности, понятные в лени, и непонятные в смысле. Говоря: "теория Штейнера", обыкновенно роняют чистые смыслы звука слова "теория" и подбирают -- нечистые; говоря так "теория", не разумеют и вовсе, что "теории" в этом смысле у д-ра Штейнера нет: есть проблема обоих смыслов "теория", взятых в сознании.
Еще пример: "синтез"30. Слово это произносится особенно часто; что значит "синтез" в двух упомянутых смыслах: фонетическом и критическом? В смысле первом -- "соположение, то есть: положенный агломерат, не сведенный к единству; между тем слово "синтез" в нашем смысле -- соединение в единство; а в критическом смысле "синтез" есть покрытие материала рассудочной категорией; покрытие абстракцией чувственности -- это ли "синтез"?
В "синтезе" соединения нет; в смешении символизма и синтетизма -- тяжкий грех философии31; оттого-то и системы синтеза не выглядят синтезом; в гносеологии эти системы -- абстрактны. Та же невнятность с "сознанием".
Связь знаний, сознание, -- условие существования познания, которое вне сознания невозможно: "сознание"32 -- неразложимо-конкретная связь знаний в "Я"; познавание одна из сознательных функций, текущих в сознании; и вне познавательной сферы -- течение сознания. Картезианская формула "соgitо..."33, выразив непосредственность отношений между "Я" и "со-знанием", прочитываема в обратном порядке: "sum -- ergo: cogito", -- потому что проблема сознания сужена у Декарта передвижением центра от "Я" к познаванию и превращением "Я" -- в "субъекта"; "субъект" вырос после; по существу вне-субъектная, проблема познания смешивалась с "Я"-проблемою в "догматическом консциентиэме" у Канта34; и смешение породило: терминологическую двузначность фонетизма и критицизма... Субъект познания -- двузначность; разоблачению этой двузначности д-ром Штейнером уделяется место: в теории знания; субъект познания -- звучность, значимая в одном только смысле: в смысле примата сознания в установлении познавательных данностей; в познавании наше сознание взято, как данное догматом, если оно не результат: сложения в нас процессов; последний взгляд изжит; взятие же сознания догматом не вскрывает нам его норм; сознавание выглядит познанным неосознанной функцией; здесь -- видимость психологизма сознания; но видимость иллюзорна; иллюзия водворяется там, где проблема сознания переносится в психологию, которая, будучи наукой, от познавания зависит и лежит в его круге, из сознания a priori выводимом; но теории сознавания нет; и в основе познания стоит догмат сознания; наше время напоминает тут Кантово. Будь у нас сознавательный критицизм адекватный критической философии, теория сознавания a priori бы строилась: вне теории знания и вне психологии; протекай она в них, и в ней водворяется догмат: сознание -- познавательно; оно -- процесс или данность. Положение ж отношений между процессом и данностью -- в чистом сознании не разобрано; подымается тут вопрос: что есть данность познания в данном сознании и что в нем -- метод? Что они в познавании -- знаем. Что они в сознании -- нет. И вскрывается: основной вопрос не поставлен. Что есть сознание? Теоретически и житейски вопрос остр -- в наших днях; и остры вопросы: изменяемо ли сознание в познавании, то есть наше сознание?
В такой постановке вопроса приближаемся мы к большей четкости в уразумении места философской позиции д-ра Штейнера; и тут -- первый рассудочный шаг к по борению ассоциаций, встающих в нас со стихийною силою при имени: Рудольф Штейнер. Многокружие характеризуемых взглядов в пересечении его с кругом познания философского, отчетливо на нем чертит: проблему сознания.
Философия д-ра Штейнера начинается тут.