Противник считается с объяснением. Спорщик же? Спорщик стоит на своем: --
-- "Эта несчастная мысль об объяснении и является на пути размышления Штейнера тою ледяною корою, о которую он нет-нет да стукнется, думая выплыть наружу, к ясному солнцу; а стукнувшись, рикошетом несется на темное дно и там удивляется, что попал сквозь свет во мрак" {РоГ. 122.}.
Вот что делает спорщик: это даже не спор, а бранные аморфности мысли: --
-- "К чему... эта маска научности?.. Ведь она большей частью импонирует лишь невежественным теософским рантье, которые... (...в первом классе экспресса) следуют за... Штейнером из города в город... с такою сектантскою доверчивостью... что им начинает казаться, будто все науки сочинены их учителем" {РоГ. 358--359.}.
Штейнер окутывает все "приуготовленное для чистой способности мышления" облаком своего оккультизма, который... представляется сплошным серым пятном" {РоГ. 269--270.}. Но на всем протяжении книги я даю полновесный ответ по вопросам, затронутым автором: где, спрошу, "облако"? В "маске" экзактности: --
Лейтмотивы мировоззрения Штейнера потребовали... чтобы он стал... "экзактным" оккультистом85, притом охваченным кантофобией... и геккелианским монизмом" {РоГ. 374.}86.
Вот что делает спорщик: изломавши случайно прочитанный текст в произволах капризной фантазии, составляет он лживую пародию мысли; и, увидевши книгу, -- бросается ее растерзать: поступает, как... бык; раздражение автора не разбирало "GW; раздражение бросилось на "GW", как бык, чтоб... поднять на рога; собственно критики не было: была брань; брань пролилась на бумагу, целомудренно прикрываясь мотивами, мировоззрением и десятком цитат; так стала брань: бронированной бранью; но броня из цитат не держалась на этом теле из злости; слишком хилое тело: броня его придавила; в любом из вопросов мгновенно сдираются брони; и обнажаются: злости; но злости прикидчивы: наготу они тогда облекают мгновенно в нюансы изящного вкуса, сбросив в сторону свой логический щит и откровенно красуясь -- наготой афоризма; на крутых винтах ветерка надуваются фертом: "Не пытайтесь нас уличать: мы не логика, а... душевное восприятие, изысканность, тонкость". Критику, не разглядевшему это и стоящему в плоскости логики, ухищренно вырыта... яма в виде презрительных пожиманий плечами: можно ли уличать ветерком подбитую наготу элегантного и круто-винтящего ферта? Это не мысль: это -- танец нюансов!
И логический критик -- попадается в яму, если он не заявит, что тут афоризм -- не целомудренно нагая невинность, а натянутая фривольность, тут же рядом давящая и тяжко-бронной цитатой, и носорожьей броней будто бы логических доказательств; раздражение -- тут; раздражение -- там: тут бьет севрский фарфор толстокожей стопой носорога; над гранитной стеной перелетает там фертиком; и, не будучи в состоянии возразить на четыреста с лишним страниц методических и логических рассуждений, конкретно рисующих Гете, фертиком переносится через них и теперь уже просто подглядывает у кассы вокзалов поведение почитателей д-ра Штейнера, не подозревающих, что за ними следят по пятам.
Искаженные результаты этих добровольных надзоров в виде статистики фигурируют в доводах.
Участь упорного спорщика -- такова.