В мире первого тома есть рыцарь и Дама; кругом -- хоровое начало, какие-то "мы": после рыцарь -- Пьеро, Дама есть Коломбина, а хоровое начало суть "мистики"; но появляется Арлекин, или -- Третий: уводит изменную Коломбину.
Где более двух, -- миллионы; иль -- все; и "он" -- переход: к "мы", "они"; путь "вдвоем" через "третье": к всеобщему; там -- chorus mysticus, или -- орхестра, совет, пути жертвы; тут, умирая в отъединении, воскресают в рождаемом коллективе: "Эта связь активного человеческого начала (личного) с воплощенною в социальном духовно-телесном организме всеединой идеей должна быть живым сизигическим отношением" 259 (Владимир Соловьев). Если образы ценного воспринимаются жадно Невестой, является -- третье: оно -- Арлекин; он -- общественность.
Вспышкой общественности -- в пору смерти в нем образов прежнего мира встает непокорный, общественно-революционный поэт, подходящий по-своему к революции; революция внешняя и революция мира души, -- отражение: разбивания рокового порога, удерживающего человечество от духовной конкретности; можно сказать, что А. А. будет -- скиф, утверждающий две революции -- в третьей, в духовной.
Погасла заря; и вот -- вспыхнуло пламя в руке у Петра:
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя260.
Пьеро умер, но -- жив Арлекин, или сам же поэт (Арлекин и Пьеро -- двойники: те же: мистик, остряк): Арлекин, сняв костюм, здесь -- Народник, а Коломбина -- Россия; народ -- хоровое начало.
Революционер призывает:
Бегите все на зов! На зов!
Кто? Да те, кто спален:
Опаленным, сметенным, сожженным дотла --
Хвала!261
Страшный "Колокол", страшный недавно в глубинах личного -- вовсе не страшен: то -- зов революции.
И на башне колокольной
В гулкий пляс и медный зык
Кажет колокол раздольный
Окровавленный язык262.
Словом:
Город в красные пределы
Мертвый лик свой обратил263.
И уже:
Край небесный распорот,
Переулки гудят264...
О чем гудят?
Опаленным, сметенным, сожженным дотла --
Хвала!
А над этою, начинающимися политической и социальною революциями, слышится и начало духовной:
Бился колокол. Гудели крики, лай и ржанье.
Там на грязной улице, где люди собрались,
Женщина-блудница -- с ложа пьяного желанья
На коленях, в рубашке, поднимала руки ввысь365.
А над всем миром:
Розовым зигзагом в разверстой лазури
Тонкая рука распластывала тонкий крест 266.
А. А. откликается на этот звук революции:
Я покину сон угрюмый,
Буду первый пред толпой267...
Он появляется и на митинге революции; видит, как падает революционер:
И в вышине внезапно вставшей
Был светел круг лица,
Был тихий Ангел пролетевший,
И радость -- без конца269.
Это радость свершений иного пути вызревает в упорнейших думах об интеллигенции и народе; подходит по-новому к старым проблемам земли, осознав, что Виденье должно превратиться в восстание и в свет всей земли; соединенье Лаврова, Владимира Соловьева и Федорова -- грядущие вехи искании культуры.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Путь тот -- путь крупных. Фауст здесь бессознательно убивает свою Маргариту, переживает сон смертный; переживает его и А. А.; Фауст после -- справляется; и -- появляется в обществе, где возникает вопрос о Елене Прекрасной: как вызывает Ее? Мефистофель ему сообщает: спускаются в мир Матерей369, где кончается все: вещи, люди, события, образы, боги и самая власть Мефистофеля; Матери -- лоно, иль -- небо внизу; царство Духа -- низы подстилает; оно -- непосредственпо-данное, первое; Фауст -- спускается; здесь, прикасаясь к источнику всех превращении, иль тканей, сплетаемых, видит он -- Матерей Парок.
Поэзии Блока путь именно обращается к "Матери", символу Матери; в стихотворении "Моей матери" сказано: "возвратились... в родное жилище"; из "матери" -- подымается Мать: "И старая мать погребла...", "миновали сотни и сотни лет", "одна осталась старая мать":
Как мир стара, как лунь, седа,
Никогда не умрет, никогда, никогда270.
Матери -- не умирают.
И характерно: в "пруд" (лоно Матери) падает "Церковь", иль "Храм":
А хмурое небо низко
Покрыло и самый Храм271.
Погружается Храм в лоно Матери; остановилась мушино-мышиная жизнь; лепетание "бабье" становится: говором Матери.
Фауст отсюда выводит Елену на сцену придворного "Балаганчика". Долго решают: а подлинно ли Елена -- Елена; актриса? Но то -- не актриса: Елена, иль -- роза глубокого лона. В стихотворении "Моей матери" (в новом) рассказано: сын разбивает сады
И бережно обходит мать
Мои цветы...
Это -- розы из лона; и -- далее: "Знает ли она, что сердце зреет! " Сердце -- роза; зреет -- Еленой, новой жизнью; Нечаянна радость: "весна без конца и без краю". И --
Узнаю тебя, жизнь!
Испытание первое кончено: так, уйдя в запорожную жизнь, он восходит оттуда с Еленою; как Эмпедокл, сочетавшийся с миром огня, сочетался он с миром метели; и -- в лоно ночное он канул; вернулся: с Еленой!
Принимаю... простор поднебесий
И томление рабьих трудов272.
Говорит уже Гетевским языком: мудрой ясностью:
Я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо273.
Браку Фауста и Елены ответствует пыл любви к земной женщине; и -- образ Мэри рождается; через него говорит ему Та:
К созидающей работе возвратись.
Из брака Елены и Фауста возникает -- Эвфорион274, пыл; возникает от Новой любви у А. А. жар стихов:
Их тайный жар Тебе поможет жить!275