Плетясь, обвивают "Прозрачность", "Cor ardens" и "Кормчие звезды" неологизмы, как плющ; соединением со словом "огонь" {"Многочадный", "стопламенный", "огнецветный", "пламенноствольный", "сребропламенный" и т. д. КЗ, стр. 115, 211, 140, 163 и т. д.} изобилует мир прилагательных; в "Кормчих звездах" это -- метафора, сколоченная в тяжеловесность гротеска: "молотобойный" иль "скрежетопильный" {Сюда: П, стр. 4, 7, 23, 65, 85, 61 и т. д. "Кормчие звезды", стр. 291, 296, 249, 300, 164, 176, 177, 183, 195, 201, 67 и т. д.}, как табуны носорогов, гротески топочут от плоскогория "Кормчих звезд"; и -- забегают в -- "Прозрачность", встречаясь в сумерках знойных "Cor ardens" {Например: "круговратная печь", "крупнолистный росток", С. 4, I ч., стр. 12, 32.}; гротески -- искусственны: склеены механически; и в стремлении разломаться обратно на "день" и на "светлый" (подобно кентавру) эпитет: "днесветлый" топочет по строчке {КЗ, стр. 203.}.
Тяжелый, обломочный мир представлений, лежащих недвижимым затором из сочетания двух существительных ("света мощь", "чадо сферы"), -- бугрясь ужасает {Или: "праг тьмы", "праг вилл", "желчь потира", "зов гибели", "ртуть озер", "перлы туч", "мрежи рос", "молний пламенник", "дифирамб ног", КЗ, стр. 291, 249, 296, 300, 164, 176, 183, 195, 201, 67 и т. д.} гротесками: "мироносными крилами" и "древле-страдальными" {КЗ, стр. 61, 48, 49.} персями; нагромождение двух существительных оттого, что "титано-убийцы" хотят разломаться и стать лишь "титанов убийцами" {КЗ.}.
На протяжении всех лирических книг проплавляет в единство поэт свои детища, напоминающие кентавров; в процессе проплава сперва, не сливаясь, срастаются в двоесловия, гармонично звучащие ("крутобокие пики") {Сюда, например, "медно-стропильный храм", "тонко-ствольная чаща", "цветоносная Гея", "черноногий Меламп", "чернокосмый буйтур" и т. д. "Кормчие звезды", стр. 47, 54, 110, 177. СА, I ч. , стр. 78, 98 и т. д.} его неизящные двоесловия; появляются "однословия" прилагательных, вызывающих тонкие впечатления: "тугая борьба", или "красная тризна" {КЗ, стр. 54, 57.}; они утопают среди двоесловии сперва; и текут в поздних книгах нежнейшими лепетами; этих лепетов более всего в "Нежной тайне"; появляются: неологизмы (как "девий", "безнорый", "охладный") {НТ ; "улыбчивый", "гиперборейский", "укромный", "звончатый" и т. д., стр. 11, 16, 19 и т. д. Сюда, например, П, стр. 76. СА, I ч. , стр. 71, 103, 146. HT, стр. 32 и т. д.} и необычные сочетанья обычного слова ("умильные преломления") {Сюда же "подхолмные змеи", "ледяные звезды", "потусклые мысли", "железная тризна", "сладкая лазурь" и т. д. П, стр. 28, 30, 57, 76. СА, I ч. , стр. 98, 99, 100, 131 и т. д. HT, стр. 12, 19, 85 и т. д.} и т. д.
Брызнувши славянизмом, как "пря" и "кошница" {"Биссос", "дщерь", "храмина", "зерцало", "вертоград", "топ", "праг", "мрежи", "дебрь", "парды", "глад", "млат", "персть", "выя" и т. д. КЗ, стр. 165, 170, 203, 206, 209, 211, 271, 291, 295, 297, 350, 296, 299, 300, 301, 301, 311, 295, 43, 33, 132, 49, 96, 29 и т. д.}, словарь существительных образует заторы "нагорий", "прилук", "пойм", "Разлогов", "упрягов" и "окреп" {КЗ, стр. 5, 72, 74, 112, 167, 297, 306, 385 и т. д.}; образует заторы друг с другом ("узилище мира" "зык боя") {Сюда: КЗ, стр. 47, 32, 52, 109, 123 и т. д.} -- заторы, через которые скудно текут "безглагольные" глагольные ручейки, сдавливаемые плоскогорьями существительных, не процветающих образом; силу действия образа в этом случае возмещает количеством образов наш ученый поэт: "день денниц", "небеса небес", даже "око очей" {Сюда: КЗ, стр. 65, 66, 126, 183 и т. д.}; око очей равно "оку"; простейшее размножение образа не помогает поэту; оно в "Кормчих звездах" разве что... "слава надстолпия" ("двусловие", употребленное им): то есть оно -- аллегория на столбе.
В "Кормчих звездах" Иванов -- поэт существительных; их количество превышает количество употребленных глаголов... раз в десять: типична строка для него "чадам богов посох изгнанья легок", где нет нам глагола и где четыре образа существительных; "туч пожар -- мрак бездн -- и крылий снег" -- шесть существительных окремневает в душе безглагольно: торчит плоскогорием {Сюда, например: КЗ, стр. 63, 67, 126, 185 и т. д.}; 14 существительных, отягченных 7-ю прилагательными и 2 отглагольными формами, виснет на тоненькой нити глагола "прияла" в длиннейшем отрывке: "На бледный лик под звездным покрывалом, I утешным так сияючи лицом, / дар золотой: змею, хвост алчным жалом / язвящую, сомкнутую кольцом, -- / разлуки дар, знак вечного начала / с торжественным победных роз венцом" --
-- лик, покрывалом, лицом, дар, змею, хвост, жалом, кольцом, разлуки, дар, знак, начала, роз, венцом --
-- что?
-- "прияла"...
Бледноречивы глаголы на всем протяжении "Кормчих звезд" в слишком явной тенденции обернуться страдательной формой {"Пасомы целями незримыми", "язвим раскаяньем", "путеводимое любовью" и т. д. КЗ, стр. 100, 109, 173 и т. д.}; и часто абстрактны ("являл" иль "приял"); они констатируют факт "существительного" ("своды сводят"); не проницая его динамизмом {Сюда: "бледностью бледнеют", "громовик не громыхает", "когтьми когтит", "клювом клюет", "пламенеют пламенники" и т. д. КЗ, стр. 54, 73, 80, 168, 169 и т. д.}; медлительно -- в собственном виде: "грядет" или "цвела" {"Благовестил", "воспрянул", "воскресил", " разверз лася", "исполнь", "вздивяся", "спрядает", "зиждет", "браздит", "смиренствует", "лиет", "зрит" и т. д. КЗ, стр. 295,297, 296, 290, 167, 173, 183, 187 и т. д.}.
Пророк динамизма и музыкального действия выступает в глаголах своих без единого действа; дородная муза его "Кормчих звезд" восседает в "бармах", драгоценных каменьях, как в тяжких веригах.
Пейзажи словес представляются: плоскогорием существительных, где прыгучие воды глаголов, мелея, лениво текут; и -- уходят под почву; все бестенные плоскости пейзажа, где облака нет, иззубчились скульптурою "рудобурых" холмов; в собственном смысле пейзаж, как увидим мы ниже, вполне соответствует явно пейзажу словесному.
Так им словесное творчество начато.