В период разлития "ядов" эзотерический мистик, Иванов второй 35 , учит: древность немыслима вне преемственных знаний о Боге; и к общине "магов" должны повернуться новаторы: новый миф "предисчислен"; Корнелий Агриппа в пятнадцатом веке гласит о событиях двадцатого века36; и элексиры динамики жизни таятся в нетленном футляре онтологической формы; закон становления -- в ней, а этапы возврата к закону есть путь посвящения в иерархию ценностей (a realibus ad realiora); дано, что религия -- знанье Реала, который искусство копирует лишь в материале предметов; и правда о Боге передается из общины в общину {"По звездам", стр. 311. И далее: "Две стихии в современном символизме", стр. 247-290, "Борозды и межи", "Заветы символизма", стр. 141, 158 и т. д.}; от мудреца к мудрецу -- по векам; и "что" всякой истины нам первее, чем "как", ее правда -- в "догматах": в них уже дан установленный строй иерархии, истекший от Бога.
Так учит Иванов... из тьмы пейзажей, переплетая со смертью любовь, и искусственно прыскает из пульверизатора в мглу Диониса струею "уайт-розы"37; и Дионис, вопреки всем словам его, грозами близится, напоминая ему его прежние истины; вот эти истины: --
-- "бог" -- порождение дионисовых сил в человеке; он -- "миф" человека-вакханта, переживающего "ставшие" истины пеной чувственных становлений {ЭРСБ.}; в дионисовых силах -- трагедия; музыка -- подоснова ее -- волит к действу; и Моисей новой драмы простер из Байрейта38над драмой ковер мифотворчества; но и он не дает дифирамба; определяется соборностью хора герой; отрешение от среды убивает театр; все художество лишь момент жизни драмы; пока не родится из зрителей "хор", драмы собственно нет; но протянется зрителю сцена, преображаясь в общину, зритель взойдет по подмосткам на сцену, рождая из хора опять "Диониса-младенца" и утопляя в звучаниях хора героев трагедии Ибсена, разорвавших реальную связь с их родившей средой; "прорези" драматической современности Вячеслав Иванов вскрывает нам в чаяньях Ницше и Ибсена; Достоевский предчует грозу; и Толстой возникает как кризис; в сердцах копошатся уже дионисовы ужасы; "cogito" -- нет; и утоплено "sum" в дионисовой бездне39; мотив неприятия старого мира -- сократова, канто-декартова -- соединяет титанов эпохи в бунтующей общине уединенных келейников: кельи будут распахнуты и бунтари (или "вакхи без Вакха") соединятся для таинства богорождений, радений; трагедия -- будет {"Борозды и межи": Существо трагедии, стр. 235-258; Эстетическая норма театра, стр. 261-278; О Достоевском, стр. 127; Лев Толстой и культура. "По звездам": Предчувствия и предвестия, стр. 189-219; Вагнер и Дионисово действо; Копье Афины, стр. 43-54; Кризис индивидуализма, стр. 131; Ты -- еси. ЭРСБ, главы I и V.}!
Это -- отпрыски мыслей, произрастающих из его религии Диониса, написанной им в период тяжкограннаго зодчества песен "Кормчих Звезд", где скульптура недвижных холмов минеральной природы являет нам Аполлоновы сине-красные росписи на... бело-блещущем фоне, где нет ни травинки, ни облачка в бело-блещущем этом и гранно расставленном мире раздельных и "ставших навеки" стихий.