"Слепота" Вячеслава Иванова -- чувства его! -- есть стена из Лемуров67; как "во гробе своем", в Вячеславе Иванове тихо возлег им рожденный младенец: он -- "куколка"; верим: из "куколки" вылетит "бабочка" аполлонова света. И эпифания -- неудачная эпифания стольких лет! -- разрешится; и "яды", разлитые им по "младенцу", "младенца" нетронут: "сестра" -- не допустит; "сестра" -- охранит.
А пока: --
-- по просверленным коридорам ветшающей пирамидной громады сбежались "лемуры" в квадратную комнату: в грудь; и подступили к саркофагу -- пробившему самостно сердцу -- снять крышку. Обстановка душевно-духовного быта его восьми книг, если снять с них покров, нам явит: в песках -- пирамиду с пустотного комнатой в ней; посередине ее -- саркофаг; под саркофагом -- коричневеет иссохшая мумия; положили папирус ей в ноги; и то -- "Книга мертвых". Восьмикнижие Вячеслава Иванова -- "Книга мертвых" его -- повествует о странствии подсудимой души по пространствам загробного мира...
В описаниях "египетских" странствий имеем момент: судию, предлагающего бросить сердце на чашу весов; и за ним -- крокодила, готового... растерзать обвиненного; это есть -- Смерть Вторая.
Недоуменные лепеты детского духа встают в этом месте из "Лирики" Вячеслава Иванова: "Нищ и светел, прохожу я и пою, отдаю вам светлость щедрую мою..." Или: "Весело по цветоносной Гее я иду неведомо куда" {КЗ.}.
И оттого-то, судя здесь "Озириса" Вячеслава Иванова, верим мы в Горуса 68, все еще могущего встать из-за мрамора стен прославляемой им культуры, уже упадающей в грохот пушек и реве народных стихий.