Душа, сбросив тело, впервые читает, как книгу, свою биографию в теле; и видит, что кроме своей биографии в теле еще существует другая, которая есть биография -- собственно; (во второй биографии видит она ряд отрезков, -- периодов облечения в тело себя).
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В моей жизни есть две биографии: биография насморков, потребления пищи, сварения, прочих естественных отправлений; считать биографию эту моей -- все равно что считать биографией биографию этих вот брюк.
Есть другая: она беспричинно вторгается снами в бессонницу бденья, когда погружаюсь я в сон, то сознанье витает за гранью рассудка, давая лишь знать о себе очень странными знаками: снами и сказкой.
Есть жизнь, где при помощи фосфора мысль, просветлялся, крепнет: другая есть жизнь, где сам фосфор -- создание мысленных действий.
Пересечения двух этих жизней в сознании -- нет: между ними -- границы; меж тем пересекаются параллельные линии двух биографий в единственной точке: в первейшем моменте.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Его я запомнил: он -- то, что в себе не могу назвать сном; и он -- то, что всегда я не могу назвать бдением, потому что и бденье и сон предполагаются обособленными; первый момент сознаванья рисуется памятью явно отличным от бдения; сном я назвать не могу этот миг, потому что мне не было от него пробужденья.
Во всех прочих "мигах" -- я вижу черту между бденьем и сном: --
-- небывалое никогда и нигде -- вдруг толчок: я -- проснулся; --
-- житейские узнаванья младенца выносит мне память; --
-- черта, перерыв: --
-- я летаю: то -- сон...
В первом миге сознание трезво; его содержание -- сказочно; нет перерыва меж ними; и появляется "миг" в одеяниях вымысла; т. е. впоследствии одеяния эти встречаю я в вымыслах: в "миге" они совершаются трезво, во мне нарушая позднейшее разделение на сказку и явь. Вы представьте себе: --
-- птеродактили сохранились еще на одном только острове, где-то затерянном в океанических далях; однажды корабль подошел к тому острову: маленький мальчик случайно провел на нем ночь: и -- увидел последнего гада; потом мальчугана нашли: он пытался матросам сказать, что с ним было; матросы -- не поняли; мальчик забыл, что он видел: --
-- прошло много лет: он состарился, переживя современников; старцем уже вспомнил сон: --
-- безобразный дракон оцарапал его, размахавшись колючками перепончатых крыльев; и старец сказал себе: -- Этого гада я где-то уж видел. -- Угасла в нем память о встрече с чудовищем, оцарапавшим мальчика зубьями перепончатых крыльев.
Представьте себе: --
-- его сын, знаменитый художник, нарисовал фантастический образ: над скалами острова --
-- на младенца кидается страшный дракон, раскачавшийся в воздухе зубьями перепончатых крыльев: --
-- наследственность передала этот образ отца, разлитой вместе с кровью во всем организме, -- художнику-сыну; действительный случай, потрясший отца, возродился в фантазии сына; отец, уже старец, --
-- увидев дракона, напавшего зубьями перепончатых крыльев на мальчика, --
-- вероятно б, стоял потрясенный, взволнованный, заговорив сам с собой:
-- "И -- видел"...
-- "То самое"...
-- "Где это было?"
И, вспомнивши сон о драконе, сказал бы:
-- "Я видел во сне"...
-- "Но мой сон необычный"...
-- "В нем чую я память о бывшем со мною".
И вдруг бы -- все вспомнилось. Остров: и -- ночь; и -- чудовищный гад, размахавшийся зубьями перепончатых крыльев: но "старец" бы понял, что этому все равно не поверят; "драконов" ведь нет; все происшествие жило б в душе как закинутый островок в океане, отрезанный от континентов сознания; и в этом таинственном острове памяти старец бы видел себя отделенным от всех:
-- "О!"
-- "О!"
-- "О!"
-- "Я -- один"...
-- "В необъятном!"
-- "Со мной -- никого, ничего".
-- "А ужасная гадина -- близко".
-- "О!"
-- "О!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так и с "мигом" сознания
-- старец, перелетающий тысячелетия времени: -- сказочность первого мига есть странная быль:
-- "Это было".
-- "Я был в необъятном".
-- "Летал"
-- "О, о, о!"
Недоказуема правда; она -- очевидность; она -- факт сознания: аксиома, без допущенья которой деление мира во мне на мир снов и мир яви -- немыслимо: помню: чудовищный гад, размахавшийся перепонками крыльев, и "Я", на которого он устремляется, -- пересекаемы в пункте пространства и времени; гад -- это "Я"; мир -- младенец, к которому низлетает ужасная гадина, или -- тело младенца; одновременно: гад -- тело, которое налезает на "Я"; "Я" ж низвергнуто в тело полетом; и -- да: это -- было; но доказать нет возможности, потому что слова принимают крылатое очертание снов, мною виденных, -- уже после:
-- "Не сон это все".
Мне ясно: --
-- за морем невнятности моего обыденного сна мне рисуются памятью берега континентов, где в стае драконов, махающих зубьями перепончатых крыльев, живут "птеродактили" памяти и предшествуют воспоминанию о моментах обыденной жизни; и -- факт сознавания: память -- о чем же?
Мой миг -- насквозь память: о чем? Содержание памяти возникает впоследствии: папа и мама, и няня, и дядя, и тетя, и -- прочее... Но нет здесь ни папы, ни мамы, ни няни... квартира, в которой мы жили? она возникает поздней; ощущения роста? Но здесь, в ощущениях беспредметности, нахожу я предметами -- "п_а_м_я_т_ь": о круге предметов, которые после не встретились мне ни в кошмарах, ни в снах, ни в реальности прозы; к утраченным образам памяти сны, -- как бы органы зрения, потерявшего жар созерцать: так слепые, расширив зрачки, видят муть. Мои сны ощущаются мутью угасшего взора, который еще по привычке старается видеть.
И -- нет: он не видит уже.
Эти сны указуют: на содержание памяти: но содержание это
-- опять-таки: память; на дне своих снов нахожу память памяти: (первого мига), сон сна.
С изумлением вижу позднее, что память о памяти (молнии, нас осеняющие безо всякого содержания) культурою мысли и тем, что в учебниках йоги зовется путем медитации1, -- из молнии превращается в наблюдаемый пункт, а способности в нас дотянуться до пункта протянутой мыслью, -- развертывают убегающий пункт в прихотливый линейный орнамент; и мы -- за ним следуем; мифами небывалых орнаментов раскидается пункт, процветая, как колос; и факты сознания, о котором забыли давно мы, -- поют свои были.
В орнаменте убегающих линий -- от первого мига в миганье до-первое
-- учимся мы путешествовать в мир дорожденного; и -- познавать прилетание "Я" в мир дневной и обратно: читаем события жизни души после "мига", который наивное знание называет нам смерть.
С особою ясностью передо мной среди дня возникали орнаменты в Льяне!
И содержание памяти, бессодержательной прежде, -- росло.
Говорил себе в Льяне:
-- "Все это я видел уже"...
-- "Это все открывалось уже мне в до-сонном"...
-- "И стало быть: жило за снами и явью, как -- сон наяву".
-- "Я забыл этот сон, погружался в тело"...
-- "Теперь только вспомнил".
Перемещенья сознания посещали и Нэлли; и мы рисовали орнаменты, сознавая отчетливо их: -- содержанием памяти; знаки нам не были сказкой драконов, а явью когда-то живых птеродактилей.
Странно: орнаменты процветающей мысли, которые заносили в альбомы, переживались, как детские сны, но с сознанием, приобретенным впоследствии: это не сны, а действительность. Странно: иные узоры орнамента мы высекали из дерева на Иоанновом Здании: припоминали их ритмами, --
-- из которых в разгоне времен вытыкались телесные органы наши, -- остывшие ткани: и мы, оживив первый миг, оживляли и далее: содержание первого мига, летя в нем из органов тела в рои ритмо-плясок; своей ритмо-пляскою духи спрядали из образов: камни, цветы и живые тела:--
-- первый миг --
-- столкновение: дотелесного с тельным, где тельное есть окрыленный полет, а вне-тельное -- стылость морозов пустотного мира; и тельное переживает бестельное, будто оно есть улет в никуда; а бестельности переживают тела -- точно дыры, через которые упадают они: в никуда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мои первые миги, как сны: сны во сне; мои миги вторые -- кошмары, в которых живет память прежнего; и лишь впоследствии зажигаются миги, которые мне становятся воспоминаньями бывшего; они вытесняют мне первые миги, которые сны перерезают, как молнии.
Где критерий оценки события снов.
-- Сон ...
-- "Никогда не бывает"...
-- "Фантазия"...
-- "Мы живем на земле"...
-- "Не летаем"...
-- "Родимся естественным образом"...
-- "Кушаем"...
-- "Вырастаем"...
-- "Рождаем"...
-- "Стареем"...
-- "И вновь рассыпаемся прахом"...
И я, попугай, повторяю за взрослыми, позабыв факты памяти:
-- "Сон"...
-- "Не летаем"...
-- "Родимся естественным образом"...
Очень поздно потом происходит со мною то самое, что со старцем, увидевшим изображенье дракона:
"Я -- видел: такая же гадина на меня нападала"...
Так -- я, опрокинувши ложные догматы, потрясенный -- твержу:
-- "Вспомнил".
Вижу себя: я -- лечу, пересекая пустоты и вспоминая, что я оторвался от родины...
Вот -- первая данность сознания; прочее -- вздор; когда тело разорвано, части его, раскидавшись вокруг, продолжают кричать:
-- "Никогда не бывает"...
-- "Родился естественным образом"...
-- "Кушал"...
-- "Умрет"...
Но "Я" отвечает:
-- "Неправда"...
-- "Все -- было"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Под брызгами, в выхлестах ночи, два мига скрестились во мне: пребыванье на палубе парохода "Гакона Седьмого": и -- пребыванья в разлетах загробного, где летел, огибая телесную жизнь, в правду первого мига; стихии, как звездное небо, объемлют рожденье и смерть; и из смерти видна нам тропа наших странствии до мига рождения.
Пароходик: корма -- миг рождения, нос -- заострение в смерть: я забегал по палубе: от рожденья до смерти; и повернулся назад: за кормою я видел, что --
-- пены плевались, слагайся в белоусые гребни; и шлепались в палубу; дали за ними ходили: рыдающим гудом и мощными массами; из туманов бежала луна; фосфореющим блеском узоры орнаментов строились,--
-- эти орнаменты мы рисовали когда-то, как просветни через миги сознания --
-- строились жизни загробных и до-рожденных миров на страницах альбома: хотелось воскликнуть:
-- "Я все это знаю"...
-- "Оно не фантазия"...
-- "Возникало в фантазии это все после"2.
Сперва была память: --
-- о том, как я бегал по палубе взад и вперед, как мятежились мощные массы пространства: --
-- и бешеным фосфором, перелетая чрез борт, целовали мне губы горчайшие соли до мига рождения: ритмо-пляскою ткали все блески на палубе, мачте, на старых брезентах, спасательных лодках, трубе парохода "Гакона Седьмого", а тени, слагаясь у блесков, поставили перед летающим оком рельефы иллюзии, где слияние до-тельного с тельным образовало: мой вылет из тела, стоящего у пароходной трубы, или влет чрез дыру (мое темя) в ничто, облеченное в шляпу с полями; соединенье моментов есть дым пароходной трубы, изображавший мгновенными клубами: появление писателя Ледяного на пароходе (рождения мира из ничто), именуемого странным словом "Нью-кестль", в сопровождении шпиона, державшего зонтик; шпион оказался фантазией (или драконом): но в нем росла память. Прошел молчаливо суровый матрос на коротеньких ножках, держа крутлоглавый фонарик (о, старая правда!), как будто хотел он сказать:
-- "Я не сон".
-- "Не фантазия".
-- "Я птеродактиль".
-- "Эй, ты, развернем-ка зубчатые крылья из блесков".
-- "И ринемся в просвистни: в миги сознания"...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Миг", озаривший меня меж Ньюкестлем и Бергеном, выявил сокровенные импульсы; не ощущая давления органов тела, хлеставшими массами мыслей летал в первых "мигах": --
-- "шпионы", вдруг сбросив пальто, как драконью тяжелую руку, с пронзительным криком сирены летучею стаею упорхнули в пространства...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я понял: работой над мыслью снимаем мы кожу понятий, привычек, обычаев, смыслов, затверженных слов; --
-- биографическая действительность до вступления моего на пароходик "Гакон" рисовала меня: малым мальчиком, гимназистом, студентом, писателем, "дорнахцем", "лондонцем", наконец, пассажиром на палубе парохода "Гакон", откуда открылось:--
-- все вздор: биография начинается с памяти о летаниях в космосе: мощными массами --
-- как летают огромными, мощными массами волны --
-- дальнейшее: навыки, кодекс понятий, искусственно созданный, как привычка сосать каучук,
-- возникало, как память о жизни сознания, заключенного под сырою, луганскою шляпою, гуляющей здесь: эта память о жизни -- фантазия: память о том, чего не было... --
-- Что ж было? --
-- Безвещность летающих далей, где нос парохода, зарывшись в безумие брызг, уносил в н_и_к_у_д_а, прокричавшее роем наречии: направо, налево, вперед и назад... --
-- Я спустился в кают-компанию, лег на диван: накренялась стена: все трещало, отчаянно хлопали двери: направо, налево; шатаяся, шла бледнолицая дама, подпрыгнула, ухватилась за стол; и стремительно понеслась прямо в дверь над стремительно из-под ног убегающим полом.
Дверь хлопнула.
Лампы качались: графинчик с водою подскакивал; ноги мои высоко взлетали, неравномерно качаясь; потом упадали; под ложечкой странно пустело: морская болезнь!