И вот протуманились белесоватые сумерки; гаврские улицы за плечами; сырая, туманная ночь; жуткой мутью стоит предо мною граница: передают нас английским властям.
Вновь осмотр: то же все -- перемогание пристальных взглядов жандармов, констеблей и так себе сэров, непроходимой стеной окружающих нас: вместо стаи брюнетиков -- окаменелые, неподвижные лица шотландцев; опять ощущение, что -- пустое пальто, из которого выкачан воздух; и оттого оно -- сплющено; в этом сплющенном виде я плелся к барьеру; того господина ощупывали, теребили и повели раздевать в сопровождении жандармов (быть может, ему будут смазывать спину каким-нибудь едким составом, быть может, заставят проделывать позорные действия в присутствии английских джентльменов, чтобы извлечь из желудка проглоченный им документ иль бумажку с секретнейшим шифром; и -- далее, далее); ту белокурую барышню повели под рентгеновский аппарат.
Это только второй наш осмотр (предстоит ряд других: в Соутемптоне, в Ньюкастле и -- далее, далее).
Так -- началось вновь сражение: более страшное, чем в окопах; оно протекало с тончайшими жестами между хвостом пассажиров и длинным столом, за которым сидело до двадцати величавых исполненных строгости сэров; и ту же систему я видел: внезапно -- остановить, предложить ряд пустейших вопросов; и, усилив внимание, предложить с ног сбивавший вопрос.
-- "Вы -- свободны".
И -- нет: не свободны; за вами теперь вот, после допроса, впервые начинается серьезная слежка; действительность сна охватила опять: подбегаю к квадратному столику, за которым сидит толстотелый, мордастый, упитанный сэр, -- подбегаю, чтобы выдержать то, что отсюда возникает; а около сердца, которое ощущаю пустым, начинается жизнь и кишенье змеевых и вьющихся масс; грустный сэр, --
-- уронивши мордастую голову на руку, передо мной за столиком, развалясь, проницательно смотрит -- не на меня, а на пуговицу моего пиджака; я подсаживаюсь к столику и, положив рядом шляпу, прислушиваюсь к вопросу, который намеревается сделать мне он; он --
-- молчит --
-- и опять перестроился хвост; и опять передвигаемся мы с чемоданами; к новому столику; на спине, на затылке, на шее прилипшие взгляды; -- и бестолочь слов, скрипов, шорохов в гареве ночи слагают чудовищный абракадаберный бред.
Ба!
Опять -- котелок, но не доктора из Одессы, а мистера; мистер толкает меня; он -- мне сонно знаком.
Тут со мной происходит, -- но как описать?
Все равно ничего не поймете: понять невозможно:--
-- мне ясно: они знают все; они знают, что я есмь не я, а -- носитель огромного "я", начиненного кризисом мира; я бомба, летящая разорваться на части; и, разрываясь, вокруг разорвать все, что есть; этого они не допустят, конечно: держать нас в объятиях, в мороках мира, их цель; они знают, что теплились ясные ясли: младенец во мне опускается в громе говора мира; и -- как бы шар, превышающий блесками солнце, порою восходит ко мне: --
-- слышу явственный шепот вокруг:
-- "Это -- Он!"
Я для них тот таинственный О_н, о котором они тайно слышали, что этот О_н существует; и этого для них страшного "она" они не пропустят в Россию; для них я есмь -- Тот, который... и далее, далее; что "Тот, к_о_т_о_р_ы_й", откуда, куда и зачем, мне не ясно; но ясно, что знают они обо мне больше даже, чем я о себе; так: не знаю я сущности разрывавших меня сил Любви, а они знают сущность; но, ненавидя ее, ненавидят меня неугасимою ненавистью:
"Да!"
-- "Это -- Он!"
И -- вперили в меня безглагольные взоры свои два за мною стоящие джентльмена; и -- смутный пророческий смысл проницает вдруг все: --
-- чувствую происходящее издалека-далека; происшествия французской границы раскладывают свои карты: читаю восставшие знаки; событие эпохальное переживается здесь, в этом месте, -- в стоянии "Я" глагольными сэрами; на одном -- белые перчатки; такие же точно перчатки употребляются при...
Ритмы пакостных взоров во мне развивают --
- ужасные, змееногие образы; и -- змееногие образы на меня наползают --
-- то мысли их, тайно въедаясь в меня, развивают во мне, паразитируя --
-- жизнь: жизнь
чудовищных безобразий --
-- и над собою самим начинаю глумиться --
-- и отемнеется все вкруг меня; расширяются мраками страшные нетопыриные крылья; и --
-- волна рокового Ничто, прорываясь сквозь все, затопляет во мне -- мое "Я"!..
-- "Это -- О_н!"
Он -- Ни что...
В действии на меня джентльмена в тех самых перчатках свершаются ужасы отемненья души; и взрывается неугасимая ненависть ко всему человечеству: --
-- понимаю величие этого джентльмена, свергающего и возносящего Греев1, Ллойд-Джорджев2, Пуанкарэ3, Клемансо4 и других: --
-- "Это -- он".
-- Действия общественной жизни -- машина: участники суть тела, соплетенные мощной и магической цепью; единство себя сознающего "Я" угасает; организации, общества, где производятся эти действия, если хотите, и нет; но: оно -- всюду, всюду; обряды чернейшей мистерии этой свершаются: на трамвае и при осмотре, на таможне; но к_о_г_д_а происходит и г_д_е происходит обряд, не откроете вы, ежели вот тот сэр не захочет; участники строят фигуры; и -- ходят косыми углами; действительность распадается в черные треугольники на тебя набегающих, пересекающих дорогу людей; мускулы в это ужасное время несут на нас ужасы: попадаются всюду уроды; картины разврата и человеческого падения предстают; совершенно случайный заход в писчебумажную лавку за открыткою -- превращается -- просто черт знает во что: предлагают купить ни с того ни с сего порнографическую открытку невероятного содержанья; выходишь: -- подстерегает на улице -- проститутка; и -- предлагает ту самую гадость, которую только что созерцал на открытке; впервые теперь открывается гадкий, вчера еще мне непонятный, увиденный жест, разыгравшийся меж господином и дамой в трамвае; --
-- и мне уже ясно: то буквы обряда чернейших мистерии, свершаемых всюду под руководством церемониймейстеров общественной жизни: --
-- тогда появляется сэр,
обставляющий грязными знаками: и -- дает мне понять:
-- "Да, да, да!"
-- "Это -- я..."
-- На протяжении четверти часа прочитываешь библиотеку знаков...
И я -- был расплющен, вступая на палубу пароходика, перевозящего нас в Соутэмптон: --
-- в воспоминании возникают стальные отливы из взъерошенных волн и потушенные фонари пароходика во избежание мины, могущей прорешетить пароходик.
Ламанш оплотневал сырым войлоком туч; и вместо шири морской, неопределенности моего положения в мире, как эфемерные земли, подкрадывались из тумана ко мне; мне казалось: --
-- саженях в полутораста от нас обрывается море; развейся туман, мы бы стиснуты были землею; --
-- но нос парохода, врезаясь в прыжки серых волн и поднимая фонтан белобисерной пены, бежал на туман --
-- и туман начинал расступаться; земля впереди отбегала, а --
-- земли, от нас отстоящие саженях в полтораста, бежали по правую и по левую сторону парохода --
-- в расстоянии саженей полтораста...
У борта -- одни! -- величавый, задумчивый сэр, созерцая медлительно хаос стихий, -- неподвижно стоял, не глядя на меня; ультиматум его, мне предъявленный в Гавре, отчетливо был напечатан чудовищным шифром, мной читанным; -- шифр же гласил:
-- "Да, пора, сэр, смириться!.."
Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный,
Решал все тот же я -- мучительный вопрос,
Когда в мой кабинет, огромный и туманный,
Вошел тот джентльмен. За ним -- лохматый пес*.
* Стих. А. Блока5.
Есть игра: осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить;
И глазами добычу найти;
И за ней незаметно следить*.
* Стих. А. Блока6.
...Постигать
В обрывках слов
Туманный ход
Иных миров...*
* А. Блок7.
На кресло у окна уселся гость устало,
И пес у ног его разлегся на ковер.
Гость вежливо сказал: "Ужель еще вам мало?"
"Пред Гением Судьбы пора смириться, сэр"*.
* А. Блок8.
А у борта -- один! -- величавый, задумчивый сэр с безбородым лицом, мне напоминающим Вильсона9, тихо стоял: и -- серьезной печалью седые глаза проницали седое, туманное утро: мы -- близились к Англии.