Вот -- Базель; вот -- воды, зеленые, рейнские; домики, кустики, холмики, россыпи черепитчатых крыш, проступающих ярким, оранжевым цветом, зареющим в воздухе; мчится стремительно поезд, меня возвращая домой, в милый Дорнах; еще двое суток пробуду я с Нэлли.
Я помню: сидел на вокзале в томительном ожидании поезда -- в Дорнах; и -- вспомнил я текучую жизнь; и -- текучие мысли меня уносили в Норвегию; и -- возникали мне в памяти: Льян, Христиания.
Тут провели под лучами норвежских закатов мы важные дни, -- над фиордами, дверь на балкончик, два окна -- бросали пространства воды в чересчур освещенную комнату; впечатление, что она -- только лодка, не покидало меня; мне казалось: на двух перевязанных лодках из досок устроили пол; на пол бросили -- столики, кресла; на креслах сидели (с ногами): с утра и до вечера, погружаясь то в думы, то в схемы, пестрящие множеством в беспорядке лежащих листов; два окна да стеклянная дверь в нашу комнату наполнялись пространствами бирюзового воздуха; мнилось: незамкнутой стороной зачерпнет наша комната воздуху, вся опрокинется (не успеем вскричать); и -- очутимся в ясных пространствах.
Норвежским закатам, отрясывающим окрестности, я удивлялся; спокойная ясность пресуществляла фиорды; и -- дали тянулись воздушно; и -- яснолапое облако висло; лимонные полосы проливались на влаге, туманясь; и -- гасли.
Бывало, закутавшись в плащ, прочерневши всем абрисом черного капюшона и прыгая с камня на камень, жена моя, Нэлли, бежит к ясным водам -- прислушиваться к разговору испуганных струечек, плещущих в камни; и, жмурясь от света, -- следим за медузами; вспыхивает невероятный закат; и -- не хочет погаснуть.
Работа над мыслью, которой отдались мы в Льяне, продолжилась в линии мысли, начертанной в месяцах; мимо неслись города: Мюнхен, Базель, Фицнау; и -- наплывали градации галерей и музеев; суровый Грюневальд2, Лука Кранах3, блистающий красками Дюрер4 и младший ГольбейнБ -- упоительно ширили невыразимую мысль своей палитры; плакало темной лазурной струей Фирвальдштетское озеро; Штейнер бросал в нас кипящие курсы; готический стиль кружевел нам из Страсбурга; и -- прошумели над Штутгардом сосны в немом Дегерлохе; из Гельсингфорса и Кельна открылась: "Высокая Гита"6; мадонна из Дрездена глянула, брызнул Берлин; Христиания, Льян -- ожидали. Переменялись места; непеременчивый центр оставался -- работа над мыслью; и -- мыслили мысли себя; и -- кипела в них Нэлли; и -- узнавали друг друга -- друг в друге; и -- проницали друг друга до дна; мысле-образы Нэлли представились: посещавшими существами души; я в альбоме у Нэлли нашел нарисованными мысле-образы жизни моей; вот -- распластанный голубь из света; и -- гексаграмма; и -- крылья без глав; и -- крылатый кристалл; и -- орнамент спиралей (биение эфирного тела7); и -- чаша (или горло -- Грааль8); бегемот (или -- печень); и -- змеи (кишки); знаю я, что рисунки лишь символы ритмов живейшего импульса, перерезавшего нас струей мысли.
Садился в разлапое кресло на шаткой терраске, торчащей над соснами, толщами камня и плесками фьорда; сосредоточивал волю к вниманию; чувства и импульсы мысль принимала в себя; и, покрытое ритмами мысли, не слышало косности органов -- тело мое: все во мне отлетало чрез череп -- в огромности космоса, живоперяяся ритмами, как крылами (расположение ангельских крылий, их форма, число, -- эвритмично); я был много-крылием; прядали искры из глаз, сопрягался; пряжею искр мне творилися образы: распинаемый голубь из света, безглавые крылья, крылатый кристалл, завиваясь спиралями, развивались спиралями (и -- полюбил я орнамент спиралей в альбоме у Нэлли); однажды сложился мне знак: треугольник из молний, поставленный на светлейший кристалл, рассыпающий космосы блеска: и "око" -- внутри.
Этот знак вы увидите в книге у Якова Беме9.
Образовались во мне, как... спираль: мои думы; закинь в этот миг свою голову я, не оттенок лазури я видел бы в небе, а грозный и черный пролом, разрывающий холодом тело; пролом -- меня всасывал (я умирал в ежедневных мучениях); был он -- отверстием вправду вещей, приоткрытую мне: становился он синею сферой (синюю сферу впоследствии видывал: в том же альбоме -- у Нэлли); тянула меня -- сквозь меня; из себя самого излетал я кипением в жизни; и -- делался сферою, многоочито грядущей на центр, находя в нем дрожащую кожу мою; точно косточка сочного персика, было мне мое тело; без кожи, разлитый во всем, -- Зодиак10.
Зодиакальные схемы в альбоме у Нэлли меня убеждали, что наша работа вела нас единым путем.
Вставала терраса с верхушкой сосны; поворачивал голову Нэлли; и видел ее: точно струночка, в беленьком платьице, с блестками глаз, разрывающими все лицо и лиющими ясность здоровья на весь ее облик, -- смеялась мне радостно; взявшись за руки, мы шли на прогулку; глядеться в плескание струечек фьорда; следить за медузами.
Роем сквозных звездо-пчел сочетались в одну мы систему вселенной; и, расставаясь, летели назад: к... куполам тельных храмов; мы ведали: призваны мы поработать над храмами тела; мы призваны: вырезать в дереве чувственных импульсов великолепные капители канонов сознательной жизни; я знаю, что Нэлли, бывая во храме моем, надо мною работала тяжеловеснейшим молотком и стамескою; вырезала в моем существе -- воспоминания о дорожденной стране, из которых сложился впоследствии "Котик Летаев".
Когда мы потом заработали (в Дорнахе) над деревянною формой порталов Иоаннова Здания, -- вооруженной стамеской срезая душистые щепки, отчетливо пахнущие то миндалем, а то яблоком (от присутствия в дереве ароматичных эфиров), я вдруг узнавал по градации граней -- градации ритмов космической мысли; страну живомыслия я узнавал: Иоанново Здание стало мне образом феоретических путешествий; и оплотнением мыслелетов, слагающих тело духовной культуры. Иоанново Здание вырезается из деревянных массивов, чтоб изойти в вышину архитравом канонов сознательной жизни; путь нашей истины вырезан в формах; любили мы купол, построенный из черепицы норвежского камня; под снежным покровом разбросан был он недалеко от Бергена; мы его видели в цельных массивах, покрытых пурпуровым мохом.
Вагон наш бежал к ледникам; гребенчатая линия пиков сверкала осколками; веяли воздухи в лица; лазурные камни подкинулись к льдам -- в ослепительном небе; и дверь отворилась: вошла она -- та, кто стояла на гранях духовного мира, звала за собой": та именно, о которой сказать я сумею, быть может, лишь в будущем; и, сияя глазами, мне с Нэлли сказала:
-- Да, Ибсен12 героев своих бросал в пропасть; он -- Солнца не знал.
Мы глядели втроем на пурпуровый мох и на камни; узнали потом, что учитель решил: из лазурно-зеленого камня построить два купола Иоаннова Здания; переживание духовного мига отметилось, запечатлелось; и -- потрясает сердца: с восхищением созерцают изменчивый, точно море, оттенок норвежского камня на куполе Здания.
Странно отметились эти летучие миги; о них не сумею сказать ничего; эти миги продолжались... в Дорнахе; горные переживания стали терновыми; все началось с Христиании, поведя через Берген (через горы) к распятию: в Дорнахе!
Но эти тернии принимаем; и не кончена сказочность странствий; наш путь -- впереди.
До войны еще чувствовал я, что нас с Нэлли выслеживают: после огромных духовных событий, совершившихся с нами; о них говорить очень трудно; едва понимаю я их; подготовлялись они целой жизнью: они начались еще в Тульской губернии13; был еще юношей я; повторялись в усиленной степени: в Брюсселе, в Бергене, в Лейпциге, в Дорнахе.
Между "мигами" Тульской губернии и повторением в Бергене их -- протекло десять лет.