Назначение этого дневника -- сорвать маску с себя как с писателя; и -- рассказать о себе, человеке, однажды навек потрясенном; подготовлялось всю жизнь потрясение. И -- разразилось однажды ужаснейшим вулканическим взрывом.
Предупреждающих толчков я не слышал; верней -- полуслышал их я, не понимая реальности их священного действия на события жизни моей; выскажись я о них -- и они показались бы сказкой. Я их брал как сюжет для своих фантастических повестей (разумеется, соответственно прибирая, гофрируя образом, стилем, -- присочиняя к событиям, бывшим со мной, и события, не бывшие никогда).
Легкомысленное отношение к своей собственной жизни явилось отсюда.
Моя жизнь постепенно мне стала писательским материалом; и я мог бы года, иссушая себя, как лимон, черпать мифы из родника моей жизни, за них получать гонорар; и -- спокойнейшим образом совершенствовать свои рифмы и ритмы; историки литературного стиля впоследствии занялись бы надолго моими страницами.
И вот -- не хочу.
Обрываю себя самого как писателя:
-- "Стой-ка ты: набаловался ты, устраивая фокусы с фразой".
-- "Где твоя священная точка?"
-- "Нет ее: перламутровой инструкцией фразы закрыл ты лучи, блещущие из нее тебе в душу"...
-- "Так разорви свою фразу: пиши, как... сапожник".
Пишу, как сапожник.
О чем пишу? Не понимаю еще.
Пишу о священном мгновении, перевернувшем навеки все прежние представления о жизни; как будто бы бомба упала в меня; моя прежняя личность -- разорвана; а осколки ее изорвали грунты отношений с людьми; быт всей жизни -- иной.
Проистекающие отсюда последствия (в них я живу до сих пор) еще мне не понятны; бессвязность течения жизни, какая-то абракадабра -- "леса" для постройки без самой постройки -- преследуют с той поры мои дни; да, я знаю: привычки и навыки, воспитание, груды фальшивых прочитанных некогда книг заставляют меня называть обстающие происшествия вытверженными и неверными именами.
Шрифт, при помощи которого я читал книгу жизни, рассыпан; бессвязные буквы его мне слагают теперь ерунду; новый шрифт новой азбуки вылился; и отдельные буквы его вдруг упали в сумятицу старых, создавши при чтении шрифтов грубейшие опечатки.
Я знаю, что россыпь шрифтов свела с ума Ницше1; сошел бы с ума; но не сойду с ума, потому что во мне развилась предприимчивость быстро прочитывать ерунду, происходящую от смещения шрифтов, и -- говорить себе:
-- "Да, -- я знаю, что новая истина некогда мне прорежется; следует терпеливо смотреть на ее выхождение из пробитых брешей отжившего мира"...
Так, видя на стенке изображение теневого черта, соображаем мы, что эта тень принадлежит только нам: наши пальцы слагают ее; так я знаю: работа над шрифтами выправит зрение; я -- прочту правильно: напечатленье событий духовных на жизнь.
Я -- с ума не сойду.