Чувствую недоумение читателя; и -- подозрительный взгляд, на себя устремленный; и, главное, не могу ничего возразить.
Знаю, знаю, читатель мне скажет, прочтя беспорядочно нагроможденные фразы:
-- "Что же это такое вы нам предлагаете? Это -- ни повесть, ни даже дневник, а какие-то несвязанные кусочки воспоминаний и -- перепрыги..."
Все -- так...
Покушение рассказать о событии, бывшем со мной, -- покушение с "негодными средствами"; но "негодные средства" всегда подстилают подобранный для печати рассказ.
Здесь событие внутренней важности обыкновенно кладется в основу романа; событие внутренней важности не укладывается в сюжет; архитектоника фабулы, архитектоника стиля обыкновенно обстругивает подоснову сюжета, которая есть священное переживанье души; от него попадает клочок; а "рома н" преподносится; критика ищет "идею", вытаскивает ее не оттуда, где скрыта она.
Я напомню читателю, что великие драмы Софокла пришли из мистерий; их центры -- "события внутренней важности", происходящие с потрясенной душой; но история драмы показывает, как членятся первоначальные импульсы драмы, выветривая сокровенные смыслы свои и рождая пошлейшие фарсы; история возникновенья театра от драмы до фарса -- история возникновения любого романа в душе у писателя.
Если нет у писателя той таинственной точки, откуда, как пар, поднимается лучеиспускание мифа, то он не писатель, хотя бы стояла пред нами огромная серия великолепных романов его; если же он закрепит не сюжет, а лишь точку рождения сюжета, непроизвольно положенную в основу сюжета, -- перед читателем пробегут лишь "негодные средства": обрывки, намеки, потуги, искания; ни отточенной фразы, ни цельности образа не ищите вы в них; косноязычие отпечатлеется на страницах его дневника; нас займут не предметы сюжета, а -- выражение авторского лица, ищущего сказаться; и -- не могущего отыскать никаких выражений.
Так -- всякий роман: игра в прятки с читателем он; а значение архитектоники, фразы -- в одном: отвести глаз читателя от священного пункта: рождения мифа.