На протяжении месяцев, просыпаясь в уютной постели в Москве (между лекций, стихов, "почитателей" и поэзо-концертов, средь толков о том, что церковный собор очень нужен, что старец Никита, священник Флоренский1, артист Чеботаев, играющий Арлекина в Экстазном Театре, -- явления апокалиптической важности), -- думал об Англии: о Ньюкестле, о Гавре, о Лондоне и о консульстве в Берне, где, отдавая отчет о себе, заполнял в листы, подвергаясь экзамену у благороднейших сэров, шпиков и... отвратительных проходимцев; а Холмсы всех стран и народов, на заверенья мои о себе, что я... так себе... ничего себе... существую нормально, что даже... напротив -- в России имею претензию я на известную долю внимания -- на заверения эти -- Шерлоки, шпики, офицеры, чиновники трех министерств просвещеннейшей Англии, полисмены, жандармы, прохожие и случайные собеседники по вагону окидывали уничтожающим взглядом меня и предлагали такие вопросы, что становилось отчетливо: для виду беру билет в Христианию2: я беру себе желтый билет на свободу сидения в койке английской тюрьмы.
Просыпаясь в уютной постели в Москве, быстро вскакивал я и, бросая вопросы в московские стены, дрожал от испуга:
-- "Не агент ли ты в самом деле?"
-- "Живя там в немецкой Швейцарии..."
-- "Слушая пушки Эльзаса..."
-- "Ты -- агент..."
-- "Тебе намекали на это в туманно-мрачнеющем Гавре; в туманно-мрачнеющем Лондоне..."
-- "Озаряя все небо летающей стаей прожекторов, -- в небе искали тебя, совершающим пируэты над Лондоном в "Таубе"; под водой искали тебя, метко целящим миною в пробегающий на волнах пароходик "Гакон"3, где, томясь, твой двойник, опершися на борт, вспоминал свою Нэлли; ты сам в себя целил тогда, разрывая свою биографию No 2, протекающую у тебя в подсознании".
Биография?
Я заполнил десять раз в переезд листы рядом цифр, устанавливающих год и день моего появления на свет; это все -- эфемерные даты; второй биографии, подлинной, нет в этих датах; а биография первая укрывает зерно человеческой жизни моей (это ведомо сыщикам) крапами мелких событий, скрывающих дух Человека.
Развитие биографической личности -- ложь: описует оно облетание кожных покровов; о каждом мы можем сказать: вот он юн, вот уже пробивается в нем борода, борода поседела. Он -- умер; установление биографии не задевает ядра человеческой жизни (опять-таки: знают они этот факт); круг моральных влияний, быт жизни -- гласят: вот он юн, вот уже пробивается в нем борода, вот уже поседела она, вот он умер; характеристика "кожных" влияний меня не откроет никак посылающим мину в меня самого; но откроет: при переезде до Бергена, как и все, я подумывал о возможности погрузиться в холодное дно; вы не знаете этого: "сыщики" -- знают.
Представители государственного порядка всех стран и народов? Но "Государство" -- экран, за которым они схоронили ужасную тайну свою, "государственный агент" -- бессильнейшая марионетка, которая не подозревает, конечно, кому она служит, как... нашумевший когда-то Азеф4; он -- надутая воздухом кукла, надутая -- ими; "они", надувая людей, бессознательно преданных им, через них выдувают в историю государственных отношений смерчи: мировых катастроф -- войн, "болезней"; "охранка" Невидимых Сыщиков -- за спиной у охранного отделения Европы; и появись только личность, -- они постараются наложить на нее свое злое клеймо: государственного преступника. Во мне есть подозрение: происшествия, бывшие со мной и с Нэлли, не поддаются учету; невероятная сказка есть жизнь наших странствий; да, молния духа над нами сверкнула; они это видели: и -- постараются опорочить меня; только выпрямись я, освободись от своих недостатков, которыми заразили они, я бы мог быть опасен их делу: обезопасить себя от моих возрождений им надо; и -- устранить навсегда; опорочить им надо меня: государственным преступлением.
Если же в бессознательном состоянии сна повстречался я с бессознательным состоянием сна представителя сыска в Германии, то эта встреча подстроена: каким-нибудь гером иль сэром -- как знать, проживающим, может быть, в своем замке в Шотландии и меня не видавшим, но несомненно отметившим миг моего возрождения; по дрожанию стрелки сейсмографа, им поставленного туда; т а м (в астрале) поставлены аппараты, подобные минам: поставлены так, что едва душа вынырнет из повседневного сна и раскроется, как цветок, по направлению к свету: как... -- выстрелит мина; и сэр сообщит, куда следует, что родился "младенец".
Тогда: появляются представители международного сыска (в международное бюро сыска, наверное, входит по представителю всех стран, и разведка и контрразведка, встречался тут, благодушно работают вместе); международные сыщики, вероятно, для вида заведуют предприятием: гера, мосье или сэра; так своры агентов, как своры борзых, направляются быстро по свежим следам; одна, вылетевши из телесных составов, как ведьма, зарыскает по пространствам душевного мира, стреляя отравленной похотью (посещают вас страшные, любострастные сны...); а другая -- разыскивает обреченного на физическом плане5; и -- ставит капканы (встречаете в поезде женщину вы, и она вас старается соблазнить); вы -- податливы (бессознание ваше пропитано ядом летающей стаи, стреляющей ядами); около вас -- соглядатай: брюнет в котелке. Он доносит на вас: полицейский надзор установлен за вами: улики -- подобраны.
Кто-нибудь совершает насилие над малолетней девочкой (совершает насилие сатанист6, вас губящий): вы чувствуете в это время потребность: пойти, погулять (понуждает вас сыщик в астрале); выходите; и -- в безотчетной тоске вы блуждаете по проспектам туманного города; замечаете вы, что брюнет в котелке заблуждал вслед за вами; стараетесь вы убежать от него (этот жест -- жест руки, отрясающий паука с пиджака, -- совершенно естествен); уединяетесь вы в старый парк (где за десять минут перед этим, в кустах, сатанист изнасиловал девочку); можете даже услышать вы детский пронзительный крик: вы -- спешите на крик; из кустов выбегают на вас полицейские: вы -- арестованы; подозрение в гнусном поступке -- на вас тяготеет.
В течение трехнедельного путешествия из Швейцарии в Петроград возвращался я к этим болезненным мыслям; в Москве, просыпаясь в уютной постели, я думал о том же; я вскакивал; и, бросая вопросы в московские стены, дрожал:
-- "Не преступник ли ты?"
-- "Не насильник ли ты?"
-- "Не летал ли над Лондоном в "Таубе" ты?"
Но добродушные стены -- молчали; и солнечный луч пролетал на меня из окна, веселя; я открывал лист газеты: в газете -- хвалили меня; я шел в гости: в гостях меня слушали с неподдельным вниманием; шел на концерт -- в сопровождении "бубновых валето в"7: священник Флоренский дарил свою проповедь, а артист Чеботаев, играющий Арлекина в Экстазном Театре, -- без всякой предвзятости разговаривал, напоминая об общих бельгийских знакомых -- Дестрэ8 и де-Гру9; только вот: не попал на церковный собор; и... не выбран в министры (знакомые -- были министрами).
Долго потом среди улиц, в кругу оживленных бесед, размышление о совершенном предательстве угнетало и мучило; что-то старался напомнить; анализировал свои встречи -- в Швейцарии, в Бельгии, в Швеции, в Англии; видел отчетливо: чист я душой; лихорадка болезни моей проходила; и сэра на улицах -- не было; раз-таки -- встретил: на Ярославском вокзале; сидел он за столиком над куриной котлеткой; увидев меня, он пытался подмигивать; мысленно расхохотался на это: и подбежавший носильщик вручил англичанину желтый билет: уезжал он в Архангельск.