Целый день я пробегал меж Дорнахом и Арлесгеймом; водил меня Э-ерт1; стояли в "Gemeinde" {Местное самоуправление (нем.).} мы: старый швейцарец, "Gemeinde-Rat" {Член местного самоуправления (нем.).}, кряжистый, жилистый, сипло свистел, открывая огромный свой рот, в желтозубие:
-- "Будьте уверены, да..."
-- "Жена ваша может спокойно здесь жить..."
-- "Мы -- вас знаем здесь все..."
-- "Слава Богу: антропософы вы, -- мирные люди!"
-- "Чудаки англичане: таких бумаг нет..."
-- "Придираются..."
-- "Если им нужна во что бы то ни стало такая бумага -- то вот я написал ее."
-- "Вот еще вам бумага!"
Хрипя, добродушный советник "Gemeinde" прочел им составленное оповещение, что он, представитель "Gemeinde", рекомендует меня всем чиновникам всех посещаемых стран как человека достойного, добрых общественных правил -- бедняга: не знал он, что англичане лишь фыркнут на эту бумагу:
-- "Прощайте же, В***!"
-- "Добрый путь..."
-- "Возвращайтесь назад!"
-- "О жене не тревожьтесь..."
Я крепко пожал закорузлую руку "советника"; и "советник", оправивши брюки, сутуляся, поплелся в сарай ворошить свое сено...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Последнее впечатление от "Здания" -- ослепительный, громкий удар: прямо в лоб!
Я бежал вдоль веранды (то было в последний мой дорнахский вечер): в последний раз бросить прощальный тоскующий взгляд -- на то место, где долго работали мы; и налетел на бревно:
-- "Бац!"
Посыпались искры: посыпались "миги", сверкнувшие в Дорнахе; будто стремительно оборвался в ничто; я увидел конец! Слом путей иль... слом черепа... -- скоро очнулся; лежал на спине; еле-еле поднялся; казалось, что я -- безголовый, что от удара скатилась моя голова:
-- "Где она?"
-- "Подобрать бы ее?"
Но сильнейшая боль разливалась под черепом: стало мне -- дурно.
Не помню, как сполз я с холма, как, шатаясь, доплелся я до дому; Нэлли, склонясь надо мною с компрессом, -- тихонько ласкала меня; я же был -- безголовый!
А -- может быть, сотрясение мозга?..
Забылся...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот утро!
Да, -- я безголовый, бесчувственный: голова моя -- с Нэлли, а туловище безголово покатится -- дальше и дальше, и дальше -- куда?
Голова моя пухнет -- как купол Иоаннова Здания!..
Постучали к нам с Нэлли -- сестра и товарищ... Пора уезжать!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Помню: Нэлли стояла -- вон там, под окошком вагона; махала платочком; и -- плакала; помню стоял я в окошке вагона; махал ей платочком и -- плакал; то было во сне; мне казалось, что все позабыто...
Очнулся: вагоны стучали, вагоны бежали; мелькнули в окне купола; и -- пропали; и -- нет их, как... нет ничего, ничего!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Набежали туманы; их прокипи ниспадали; вот-вот оборвутся холодными каплями; я -- безголовое тело -- сидело, уставившись глаз остеклянною впадиной в дыры и пасти грядущих судеб моих.
Старый пиджачник с вонючей сигарой в слюнявых губах проскрипел убеждающим тоном кому-то напротив:
-- "Jo, jo!.."
-- "Meine Herren!" {Мои господа (нем.).}
-- "Война есть великое зло..."
-- "Jo, jo, jo!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- "Нэлли!"
-- "Где ты!"
-- "Спаси!"
-- "Помоги!"
-- "Я -- разбился..."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- "Jo, jo!"
-- "Ничего не поделаешь!"
-- "Подорожали продукты..."
-- "Война!"
"Ничего не поделаешь!"