Стучали вагоны; бежали по Франции; веяло ветром в окно; голова моя прыгала, ударяясь о доски; я поглядел на шпиона: меня посетила безумная мысль:
"Вот сейчас он достанет изящнейший портсигар: защипнув двумя пальцами сигаретку, -- отравленную! -- он предложит ее".
Это стало мне ясно не нашею, а какой-то полусонною ясностью; и представьте себе: --
-- мой б_р_ю_н_е_т, с отвратительной ласковостью поглядев на меня, суетясь, доставал свой изящнейший портсигар; защипнув двумя пальцами сигаретку, он -- стал предлагать ее; ясно: он мысли прочел; и не выкурить -- значит выдать себя (в чем же выдать?).
Я -- выкурил: я прислушался к начинающейся дурноте; поднималась она от желудка; и -- щекотала мне горло:
-- "Отравлен!"
Стучали вагоны; бежали по Франции; голова моя прыгала, ударяясь о дерево; горбоносый брюнет, открыв рот, задремал; это он притворялся: подсматривал, как отрава меня изменяет.
За что я отравлен?
За то, что я жил близ границы, за то, что я слушал беседы и лекции Штейнера?
Да, я отравлен: отравлен за то, что я предал.
-- "Вздор!"
-- "Вздор!"
-- "Никакого предательства не было"...
Кто-то сильный и властный во мне, кого чувствовал, как инородное тело (невроз разыгрался), ответствовал взрывами нудных дурнот из меня.
-- "Да, да, да!"
-- "Это -- было!"
Что было?
Подбросило: белым блеском влетел сноп огней; привскочил; привскочил и брюнет; мы едва не столкнулися лбами:
-- "Что с вами?"
-- "Мне -- дурно"...
Двойственность моего отношения к доктору из Одессы сказалась; с одной стороны, этот "доктор" был явно брюнетом, меня отравившим; с другой стороны, он, внимательно относясь ко мне в миги болезни моей, во мне вызвал естественно приступ доверия: все-таки, думал я, доктор он: и -- но сердечным болезням; на расстоянии он казался брюнетом; по близости -- доктором, может быть состоящим на службе охранки; охранника я не боялся: боялся я сыщика -- высшего смысла, принадлежащего к международному обществу сыщиков, состоящих на службе у... --
-- у кого?..
Что мне внушало панический ужас в брюнете? Ведь не его я боялся: того, что глядит сквозь него, что однажды, прорвав его видимый лик, из него на меня хлынет черным потоком; тот черный поток при внимательном взгляде оказывался пустотою, отсутствием какого бы ни было цвета; его чернота есть пролом: в никуда и ничто; он -- открытый отдушник, в который нам тянет угарами невероятного мира, по отношенью к которому наш мир жизни ничто; и не только наш мир, но и образы чисто духовной действительности, в нас коренящейся, суть ничто; это -- что-то, в ничто обращавшее все, что ни есть (мир мистерии, мир души и мир духа), по отношению ко всему, что ни есть, при своем появлении в плоскость сознания нашего обнаруживает, как сплошное ничто, появленье свое.
И, стало быть: сыщик ничто, принадлежащий к секретному братству, вводящий что-то, по существу нам неведомое и стучащееся в наши двери, как ужас ничто, -- для меня был ужасен не чем-нибудь, что он нес, а -- ничем. Появленье его близ меня в те минуты, когда мои грудь, руки, мозг ощутили себя пустым шаром, поставленным... на желудке, обозначало: --
-- тот мир, где ты жил, -- мир мистерии -- есть ничто; твое "Я", изошедшее ныне из тела в мир духа, который -- ничто, есть ничто; ты мечтал о себе, что когда-нибудь будешь и ты боддисатвой; но ты, боддисатва, -- ничто; я ж, возникший, как тень твоя, -- все; --
-- и провеяли подступы ужаса пустоты от брюнета, напоминая о сонном кошмаре; страшнее сонных кошмаров опять-таки заключалося при попытке войти в их нелепую жизнь и осознать эту жизнь, -- заключалось страшнейшее: в очень смутно рождавшейся памяти о первейшем кошмаре, в котором себя нахожу я младенцем, до первого воспоминания о событиях, связанных с биографической личностью: --
-- не возникает еще мне отца, няни, матери; не возникает голубенькой комнатки детской, -- а уж я сознаю: -- "Я есмь я" --
-- но это "Я" беспокровно приносится в пустоте, одолевая ее невероятным полетом, напоминающим ужас падения в пропасть и вспоминающим о каком-то опорном, неподвижном пункте, с которого "Я" сорвалось; --
-- этот пункт, как мне кажется, -- бытие до рождения; пропасть, куда я лечу; -- мое детское тело, в котором себя ощущаю я в следующие моменты сознания; --
-- уже после, вникая в ужасные невероятности этого мига сознания, я подсматривал памятью в "миге" существенный, явно присущий ему, в нем сидящий "миг" верного знания, что решение оторваться от твердого пункта и рухнуть в провал, или -- тело --
-- решение воплотиться --
-- принадлежит мне, лишь мне; решение перерешать было поздно; непоправимое свершилось: я -- вваливался, переносясь по пустотам, в набухшие органы детского тельца, распертые ростом (переживание "роста" в младенческой жизни сопровождается криками страха);--
-- впоследствии образы страха (чертей, бук, ведьм) воспринимаются детским сознанием как погоня; но этот ужас погони -- проекция внутренних переживаний младенца во мне; ощущенье погони есть чувство движенья полета внутри организма; верней: ощущение воспоминания о когда-то бывшем полете, ввергающем "Я" чрез ничто в безобразные органы тела; стало быть: ведьмы и буки -- враги! -- состоянье сознания, вдруг лишенного тела; иль вернее: воспоминание о таких состояньях сознанья;--
-- стало быть,--
-- мой брюнет лишь тоска, которую на себя набросала погоня, ее же я смутно ношу через жизнь как ужасную память о состояньи сознанья, оторванного от источника духа; и -- еще не укрытого под покровом тела; боязнь появления сыщика есть боязнь приближенья ко мне моих тайных глубин; в миг, когда меня схватит он и потащит в тюрьму, -- произойдет невероятнейшее: он низвергнется на пол, как скинутое черное пальто; и безобразное, бестелесное, что он носит в себе, иль -- ничто: соединится со мною, вольется в мое сознающее "Я"; и -- погасит его; он есть встреча моих подсознаний с сознанием при нарушении порога сознания при переезде через границу; недаром же я ощущал, --
-- что кусочек земли, на котором я мог стоять крепко с тех пор, как все рухнуло в мировую войну, оторвался: и -- Франция, Англия рухнули на меня, как пустое ничто, как огромное тело, в которое надлежало мне воплотиться, что из меня в -- никуда! -- что-то тронулось; прежнее все поотстало, а новое, что должно было влиться в меня, --
-- пустота, принимавшая оболочку брюнета --
-- брюнет был флаконом с ничто, долженствующим мною быть выпитым, --
-- пустота, принимавшая оболочку брюнета,--
-- возникла фиалом:--
-- пока: --
-- переносился я из одного состоянья сознанья в другое: --
-- мой путь -- неизмеримость: не Франция, Англия, Швеция пересекут мою орбиту, а чужие планеты -- Юпитер, Луна и Венера -- ударятся в "Я", прежде чем упаду я на родину: на родную мне землю; а Нэлли еще оставалась в том мире, который навеки, быть может, ушел от меня... Поезд стал; мимо окон валили солдаты, перегруженные ношами: в медных шлемах; они возвращались на фронт; вот толпа их ввалилась в вагон; мы -- притиснуты в угол; фляжки с красным напитком (должно быть, вином) загуляли вокруг; все наполнилось хохотом, прибаутками, песнями; лиловатое облако задымилось на бледном востоке; пышнели леса; проезжали мы около Фонтенебло; надвигался Париж.
Бархатистая, лиственная глубина синей зелени леса --
-- французская зелень -- зелено-синяя зелень -- шумела на остановках; когда-то мы, с Пэлли, здесь именно, около Фонтенебло, провели жаркий, красными маками проговоривший, июнь; и -- вдруг вырвалось:
-- "Я места эти знаю".
Насторожился брюнет:
-- "Вы здесь жили?"
-- "Да, жил".
-- "Когда?"
-- "В тысяча девятьсот каком?.. Да... двенадцатом..."1
-- "А позднее вы не были здесь?"
Но я сухо молчал: "сыщик" что-то записывал в книжечку...