I.
Ночью сильный вѣтеръ разогналъ облака, и солнце взошло на свѣтломъ голубомъ небѣ. Прежде чѣмъ выступить въ путь послѣ кратковременнаго отдыха, Петровій созвалъ вождей остальныхъ трехъ лагерей и далъ имъ окончательную инструкцію. Три роты изъ майнотовъ, арголидцевъ и лаконидцевъ должны были атаковать цитадель, а аркадцамъ предстояло соединиться съ двумя ротами изъ Мессены и, направившись на гавань, уничтожить тамъ всѣ суда, кромѣ четырехъ легкихъ барказовъ, ждать прибытія турецкихъ военныхъ кораблей. Мессенцы съ благороднымъ патріотизмомъ просили Петровія назначить начальника трехъ ротъ, не выставляя своего мѣстнаго кандидата, и онъ указалъ имъ на Никиту изъ Спарты, который пользовался большой популярностью и недавно вернулся съ Іоническихъ острововъ, такъ какъ турки дорого оцѣнили его голову въ случаѣ его выдачи.
Цитадель Каламаты стояла на возвышеніи въ милѣ разстоянія отъ гавани, но она была малаго размѣра, и ее соединяло съ гаванью ничѣмъ не укрѣпленное предмѣстье, жители котораго занимались торговлей и производствомъ шелка. Самая же цитадель была защищена со всѣхъ сторонъ стѣною, и три ея стороны выходили на крутые утесы въ тридцать футовъ вышины. На западѣ подъ самой стѣной извивался горный потокъ, который лѣтомъ пересыхалъ, но теперь былъ переполненъ водою отъ таянія снѣговъ на горныхъ вершинахъ. Съ этой стороны городъ былъ неприступенъ, особенно для грековъ, которые не имѣли пушекъ, а были снабжены лишь старыми ружьями; точно также была бы только потерей времени атака съ сѣвера или востока. Однако на сѣверѣ были въ стѣнѣ ворота, которыя выходили на каменныя ступени, выбитыя въ утесѣ. Поэтому планъ Петровія заключался въ томъ, чтобъ сразу овладѣть нижнимъ не защищеннымъ городомъ и, поставивъ отрядъ солдатъ передъ сѣверными воротами, блокировать цитадель, изъ которой не было другаго выхода. На это дѣло онъ назначалъ три роты, а остальныя три должны были отрѣзать гавань отъ города.
Такимъ образомъ на разсвѣтѣ и подъ прикрытіемъ сильнаго тумана греческая армія раздѣлилась на двѣ части: одна изъ нихъ спустилась въ гавань, а другая, обойдя цитадель, направилась къ нижнему городу. Спустя полчаса, солнечные лучи разогнали туманъ, и часовые на цитадели неожиданно увидали передъ собою три роты солдатъ на разстояніи полмили. Тотчасъ забили тревогу, и вѣсть о наступленіи грековъ распостранилась съ быстротою молніи по нижнему городу. Немедленно улицы наполнились толпами мужчинъ, женщинъ и дѣтей, которые въ испугѣ метались во всѣ стороны. Но черезъ нѣсколько времени эти толпы двинулись по двумъ опредѣленнымъ направленіямъ -- въ цитадель и въ гавань. Въ это время греки тихо, безмолвно заняли городъ безъ одного выстрѣла, не нанося ни малѣйшаго вреда перепуганнымъ жителямъ, а только возбраняя имъ искать спасеніе въ Триполи. Къ западу отъ города находился мостъ, перекинутый черезъ потокъ, и тамъ Петровій поставилъ нѣсколько сотъ человѣкъ, чтобъ помѣшать кому нибудь покинуть городъ съ этой стороны, но вскорѣ понадобилось сосредоточить всѣ силы въ городѣ, и Яни дано порученіе уничтожить мостъ. Онъ былъ деревянный, но уже сдѣланы было приготовленія построить желѣзный, а потому рядомъ лежало нѣсколько брусковъ. Одинъ изъ нихъ обратили въ рычагъ, и съ его помощью двадцать здоровенныхъ молодцевъ подняли съ полдюжины досокъ, а находившіяся подъ ними бревна подпилили. Черезъ нѣсколько минутъ мостъ обрушился и былъ унесенъ теченіемъ. Между обѣими сторонами потока образовалась бездна, и путь изъ города былъ пресѣченъ испуганнымъ жителямъ.
Тамъ и сямъ виднѣлись одинокіе дома, которые были закрыты и защищены изнутри, но вообще всѣ жилища были покинуты ихъ обитателяли и стояли настежь открытыми. Только одинъ турокъ оказалъ сопротивленіе и, выстрѣливъ изъ окна, убилъ грека. Самъ Петровій съ нѣсколькими молодцами ворвались въ домъ, и тамъ послышались выстрѣлы. Затѣмъ они вернулись и молча продолжали свой путь.
Площадь нижняго города находилась прямо подъ цитаделью, и на сѣверной ея сторонѣ стояло нѣсколько шелковыхъ мастерскихъ. Всѣ онѣ были покинуты хозяевами и рабочими, а потому Петровій помѣстилъ тамъ отрядъ изъ Майны. Какъ только этотъ отрядъ и аргосцы прошли черезъ весь городъ, побуждая жителей искать спасенія или въ цитадели или въ гавани, были вызваны спартанцы, сдерживавшіе бѣглецовъ на восточной сторонѣ, и расположили ихъ противъ цитадели съ юга. Между тѣмъ, аргосцы были раздѣлены были на двѣ части: одна сторожила ворота на сѣверѣ, а другая заняла мѣстность между майнотами и рѣкой. Такимъ образомъ блокада цитадели была полная: съ запада и востока ее окружали непроходимые утесы, съ юга греческая армія, а съ сѣвера ворота, у которыхъ стояли аргосцы.
Туркамъ были открыты три пути къ спасенію: они могли или сдѣлать вылазку, какъ только появятся ихъ военныя суда, и достичь моря, или вступить въ бой съ греками и возстановить сношенія съ Триполи, или выдержать осаду до полученія помощи извнѣ. Въ первыя минуты паники, объявшей жителей при неожиданномъ появленіи грековъ, жители бѣжали въ цитадель и переполнили ее невооруженными людьми. Каждый изъ нихъ думалъ только о себѣ и своей личной безопасности. Среди этой толпы бѣглецевъ были сотни грековъ; нѣкоторые изъ нихъ, потерявъ голову отъ страха, скрылись въ цитадели, но большинство присоединилось къ своимъ соотечественникамъ, жалуясь на перенесенныя отъ турокъ жестокости. Петровій принялъ въ ряды своей арміи всѣхъ, которые желали служить родинѣ и годились на военную службу, и поручилъ имъ розыскать по домамъ скрывавшихся тамъ турокъ. По его приказанію, этихъ плѣнныхъ не слѣдовало ни убивать, ни подвергать дурному обращенію, а просто держать взаперти. Но дикая месть столь много претерпѣвшихъ рабовъ не знала границъ, и всѣ турки, найденные въ домахъ, были тайно убиты.
Главная слабость цитадели состояла въ дурномъ водоснабженіи. Существовалъ въ ней только одинъ колодезь, и его не было достаточно для потребностей того громаднаго числа людей, которые искали тамъ спасенія. Около полудня, Димитрій, командовавшій сѣвернымъ отрядомъ, замѣтилъ, что со стѣнъ цитадели опускаютъ на веревкахъ ведра въ рѣку и подымаютъ ихъ потомъ съ водой. Онъ взялъ нѣсколько людей и подобрался къ самой стѣнѣ: въ эту минуту надъ ихъ головами показались два ведра, и они спокойно отвязали ихъ отъ веревокъ. Продолжая эту продѣлку, они отвязали въ полчаса до двадцати ведеръ. Осажденные старались достать воды нѣсколько ниже, но тамъ утесы представляли острые углы, и ведра, зацѣпляясь за нихъ, или отрывались или выливали воду.
Между тѣмъ столбъ дыма, поднявшійся надъ гаванью, обнаружилъ, что мессенцы дѣйствовали энергично. Часть ихъ разсѣялась по берегу и жгла суда и лодки, а другая брала въ плѣнъ турокъ, пытавшихся спастись моремъ. Нѣкоторые изъ нихъ пустились бѣгомъ черезъ равнину въ горы, но по нимъ стрѣляли, и они падали мертвые. Большинство же, видя себя между двухъ огней, отрѣзанными отъ цитадели отрядомъ Петровія и отъ моря мессенцами, сдались Никитѣ, который заперъ ихъ по группамъ въ гаванскихъ зданіяхъ. Между тѣмъ аркадцы, выстроившись вдоль берега, ждали прибытія турецкихъ судовъ и отъ нечего дѣлать курили и пѣли цѣлое утро.
Въ два часа дня начальнику турецкаго гарнизона въ цитадели, Али-агѣ, доложили, что въ морѣ показались два корабля, которые при попутномъ вѣтрѣ могли черезъ нѣсколько часовъ войти въ гавань Каламаты. Али все утро бѣсновался, въ безпомощной злобѣ видя, какъ греки уничтожали суда и лодки; запасъ у него оружія и воды былъ далеко недостаточенъ для отраженія осады и существованія бѣглецовъ, переполнившихъ цитадель. Поэтому онъ ясно понималъ, что если изъ Триполи не подоспѣетъ помощь, а на это разсчитывать было нельзя,-- такъ быстро установили греки осаду, то единственной для него надеждой на спасеніе было дѣйствовать заодно съ подходившими съ моря двумя военными судами, при чемъ являлась возможность самихъ грековъ поставить между двухъ огней. Но для этого ему приходилось ждать приближенія судовъ и ихъ вступленія въ бой съ греками.
Спустя полчаса, аркадцы, стоявшіе на берегу, ясно увидѣли подходившія турецкія суда, повидимому, военныя. Никита воспользовался для встрѣчи враговъ строившимся, но неоконченнымъ моломъ, благодаря чему валялось на берегу много большихъ камней.
-- Турки строили молъ,-- воскликнулъ онъ, обращаясь къ своимъ сподвижникамъ:-- но Богъ и всѣ святые руководили ими на благо грековъ. Спрячьтесь за этими камнями, а когда, войдутъ въ гавань, то мы незамѣтно набросимся на нихъ. Молъ скрываетъ насъ отъ моря, и турки насъ не увидятъ, пока, обогнувъ уголъ, они очутятся въ нашихъ рукахъ. Здѣсь глубоко, и они подойдутъ близко.
Онъ потребовалъ на помощь одну изъ ротъ мессенцевъ и расположилъ 1.600 человѣкъ за каменьями подъ защитой мола; а самъ ползкомъ добрался до его оконечности и съ улыбкой сталъ ожидать судовъ, первое изъ которыхъ уже находилось въ нѣсколькихъ стахъ футахъ отъ берега.
Подойдя къ концу мола, судно, на которомъ виднѣлось много пушекъ, круто повернуло и пошло вдоль каменной стѣны на разстояніи пятидесяти футовъ. Никита приказалъ своимъ людямъ открыть огонь, какъ только судно поравняется съ ними. 1600 ружей ожидали момента для стрѣльбы.
Красиво и медленно подвигалось судно къ устроенной ему засадѣ. Матросы бѣгали по палубѣ и унизывали реи, готовясь къ спуску парусовъ и отданію якоря. На мостикѣ стоялъ капитанъ съ двумя офицерами, а на палубѣ было выстроено двѣсти молодыхъ солдатъ съ ружьями. Въ головахъ спрятанныхъ за каменьями грековъ блеснула одна мысль: "сначала солдатъ", на нихъ былъ направленъ огонь сотни ружей. За этимъ залпомъ слѣдовалъ второй, третій, и турки падали, какъ кегли, а корабль продолжалъ тихо двигаться. Въ числѣ первыхъ жертвъ были капитанъ и два офицера. Всѣмъ экипажемъ овладѣла паника: одни спасались въ каютахъ, другіе прыгали въ воду, третьи, словно очарованные, стояли неподвижно, ожидая своей судьбы. Только немногіе солдаты сохранили присутствіе духа, выдвинули пушку и стали заряжать ее. Но одни за другими они падали подъ мѣткими выстрѣлами турокъ. И все-таки гордое судно не прекращало своего хода мимо направленныхъ на него ружей, и палуба его покрылась грудами мертвыхъ тѣлъ. Вскорѣ некому было руководить ходомъ судна, и оно, повернувшись по вѣтру, ударилось носомъ въ противоположный низкій песчаный берегъ. Сѣвъ на мель, оно какъ бы окаменѣло, съ поднятыми, но неподвижными парусами.
Только тогда Никита и остальные греки вспомнили о второмъ суднѣ и обернувшись обратили на него свои взоры. Оно все еще находилось на разстояніи четверти мили, но на немъ видно было сильное движеніе, и Никита сталъ бояться, что не приводятъ ли турки въ движеніе свои большія орудія. Но это опасеніе продолжалось недолго; судно перемѣнило ходъ и быстро удалилось въ море. Эта недостойная трусость возбудила негодованіе грековъ, и они стали съ громкой бранью стрѣлять по бѣглецамъ, что, конечно, Никита быстро прекратилъ, не желая даромъ терять снарядовъ.
Между тѣмъ на первомъ суднѣ оставшіеся въ живыхъ тридцать человѣкъ съ отчаянія стали стрѣлять и даже зарядили пушку, но греки перебили еще человѣкъ пять или шесть, и тогда остальные бросили пушку, предпочитая защищаться ружьями. Но имъ приходилось стрѣлять въ невидимыхъ враговъ, а они служили имъ ясной мишенью. Что касается до турокъ, бросившихся въ воду, то ихъ перестрѣляли, какъ утокъ, и только одинъ выбрался на берегъ, но едва онъ успѣлъ стряхнуть съ себя воду, какъ пуля сразила его.
Пока все это происходило, Али-ага наблюдалъ изъ цитадели за гибелью одного судна и бѣгствомъ другаго. Въ ту минуту, какъ первое судно вошло въ гавань, онъ открылъ огонь по Майнотскому отряду, но греки, повинуясь приказаніямъ Петровія, попрятались за зданія шелковыхъ мастерскихъ и даже не считали нужнымъ отвѣчать на безцѣльную стрѣльбу. Поощряемый этимъ и видя, что въ гавани происходитъ бой, онъ уже хотѣлъ двинуться къ гавани съ половиной гарнизона, какъ онъ увидалъ, что одно судно сѣло на мель, а другое ушло въ море. Ему оставалось тогда одно -- ждать, и дѣйствительно вылазка безъ помощи судовъ была бы безуміемъ.
Въ сумерки перестрѣлка замерла, и лодка отплыла отъ судна съ бѣлымъ флагомъ. Немногіе турки, оставшись въ живыхъ, сдались, и ихъ удалили на берегъ, гдѣ сдали подъ караулъ. Никита, отправившійся на корабль не могъ смотрѣть безъ уваженія на трупы людей, такъ мужественно сражавшихся. Вся палуба была залита потоками крови. Ружья, порохъ, деньги въ количествѣ 500 піастровъ, найденныя къ капитанской каютѣ, и все, что годилось грекамъ, было взято ими. Они даже старались стащить пушки, но это было имъ де по силамъ безъ надлежащихъ приспособленій. Подконецъ они подожгли судно, чтобъ турки снова не овладѣли имъ. Всю ночь оно горѣло пылающимъ костромъ. Такъ кончился первый день осады.
Весь слѣдующій день блокада продолжалась, но не сдѣлано было ни одного усилія -- ни произвести вылазку, ни пойти на штурмъ. Горные проходы изъ Аркадіи и чрезъ Тайгетъ, по которымъ могли прійти подкрѣпленія изъ Триполи, были охраняемы Петровіемъ, который не хотѣлъ даромъ жертвовать своими людьми, зная, что могъ достичь того же терпѣніемъ. Съ своей стороны Али готовъ былъ скорѣе сдаться, чѣмъ съ своими плохо вооруженными полутора тысячью людьми пойти на бой съ шестью полками молодцевъ, въ результатѣ котораго было бы полное избіеніе всѣхъ турокъ въ Каламатѣ.
Рано утромъ на третій день стало очевиднымъ, что не дождаться помощи изъ Триполи, и что если она когда нибудь придетъ, то поздно. Водоснабженіе изсякло, и началъ ощущаться голодъ среди толпы полуобнаженныхъ жителей города, которые выскочили изъ своихъ кроватей раздѣтые во время набѣга грековъ и въ этомъ видѣ искали спасенія въ цитадели. Въ греческой же арміи царили довольство и порядокъ. Греки были удобно расположены и пользовались всѣми городскими запасами; кромѣ того, они забрали значительное количество добычи, половина которой была раздѣлена между солдатами, а остальная часть предназначена Петровіемъ на военный фондъ.
Съ полчаса уже раздались звуки первой трубы, и греки собрались завтракать, какъ бѣлый флагъ взвился на угловой башнѣ, и Али-ага, одинъ съ пашемъ, который несъ трубку, направился въ лагерь осаждающихъ. Нѣкоторые изъ грековъ, испытавшіе его жестокости, окружили тирана и стали осыпать его бранью, даже плевать на него. Но онъ хладнокровно отвѣчалъ имъ избранными ругательствами и такъ громко кричалъ на нихъ, называя ихъ собаками и собачьими дѣтьми, что они мало-по-малу отстали отъ него. По дорогѣ онъ увидалъ слѣпого грека, который, сидя на землѣ, просилъ милостыню; Али остановился, распахнулъ свою красную одежду, подбитую лисьимъ мѣхомъ, вынулъ нѣсколько мелкихъ монетъ и бросилъ нищему. Потомъ онъ еще разъ остановился, снялъ туфлю съ одной ноги и выбросилъ попавшій туда камешекъ. Еслибъ онъ выражалъ хоть малѣйшій слѣдъ страха, то его убили бы сто разъ, но онъ презрительно обходился съ толпой, и она не дотронулась до него.
Петровій сидѣлъ передъ занимаемымъ имъ домомъ, когда увидала. подходящаго турка. Онъ всталъ, поклонился и приказалъ слугѣ подать трубку. Но Али не отвѣчать на поклонъ и движеніемъ руки указалъ, что онъ принесъ свою трубку. Для него всѣ греки были собаками, и онъ обращался съ Петровіемъ, какъ съ своимъ рабомъ.
-- Я нахожу нужнымъ сдаться,-- сказалъ онъ на прекрасномъ греческомъ языкѣ,-- и пришелъ, чтобъ сговориться насчетъ условій.
Глаза Петровія блеснули огнемъ. Онъ отличался мягкимъ характеромъ и молча сѣлъ, скрестивъ ноги, а турокъ остался стоять передъ нимъ.
-- Я не соглашусь ни на какія условія,-- отвѣчалъ онъ,-- но и прикажу, чтобъ не было общей рѣзни, а все-таки совѣтовалъ бы тебѣ и твоимъ не выводить изъ терпѣнія грековъ своими нахальными манерами.
Али покачалъ головой, сѣлъ безъ приглашенія и махнулъ рукой пажу, слѣдовавшему за нимъ съ трубкой.
-- Ты, напримѣръ, не дашь намъ свободнаго пропуска въ Триполи?-- сказалъ онъ.
-- Нѣтъ.
-- Ты не оставишь намъ оружіе?
-- Никогда,-- отвѣчалъ Петровій со смѣхомъ и прибавилъ гнѣвно,-- а вотъ что я сдѣлаю для тебя: я запрещу моимъ людямъ убить тебя сейчасъ, какъ собаку, но болѣе ничего.
Али пожалъ плечами и, взявъ трубку отъ пажа, обратился къ одному изъ стоявшихъ подлѣ грековъ съ просьбой одолжить ему уголекъ, зажегъ трубку и сталъ спокойно курить.
-- Твои условія жестокія,-- сказалъ онъ наконецъ,-- но я не говорю, что совершенно отказываюсь ихъ принять. Только мнѣ необходимо пять часовъ на размышленіе.
-- Ты надѣешься на то, что въ это время поспѣетъ помощь изъ Триполи. Нѣтъ, я не согласенъ ждать. Говори сейчасъ: да или нѣтъ.
-- А если я не скажу ни да, ни нѣтъ, что тогда?
-- Тогда я велю проводить тебя въ цитадель въ полной безопасности, но когда мы доведемъ васъ до голодной смерти и возьмемъ вашу твердыню, то я не отвѣчаю за твою безопасность. У насъ съ тобой и твоими давніе счета. Здѣшніе греки имѣютъ много причинъ жаловаться на тебя.
-- Еще бы, собаки. Я принимаю твои условія.
-- Такъ считай себя моимъ плѣнникомъ,-- сказалъ Петровій, вставая и не смотря на него,-- возьмите его, Христо и Торги, а ты, Яни, прикажи, чтобъ всѣ три роты выстроились.
-- А прежде дайте мнѣ еще уголекъ,-- произнесъ Али,-- у меня очень сырой табакъ.
Спустя полчаса, всѣ турецкіе солдаты и городскія власти вышли безоружные изъ цитадели среди двухъ рядовъ греческихъ молодцовъ. Они были тотчасъ раздѣлены между различными отрядами и сдѣлались рабами грековъ, какъ греки были столько лѣтъ ихъ рабами. Многіе были выкуплены друзьями, а многіе, по выраженію грековъ, были "пожраны луной". Греческій флагъ былъ поднятъ на башняхъ цитадели, и дѣло освобожденія Греціи, возвѣщенное Митсосомъ съ Тайгетскаго маяка огненнымъ словомъ, началось.
И въ этотъ день зарожденія греческой свободы всѣ греческія сердца,;терпѣливо дожидавшіяся такъ долго этой радостной минуты, ликовали, а небо и земля, повидимому, раздѣляли ихъ торжество. Солнце лучезарно свѣтило на безоблачной синевѣ; море весело катило свои волны, словно смѣясь, а зеленые луга алѣли безконечными цвѣтами.
Какъ только окончилось распредѣленіе плѣнныхъ, вся греческая армія выстроилась на площадкѣ у цитадели и вознесла горячія молитвы къ небу, благодаря его за дарованную побѣду. Въ этой открытой церкви, гдѣ солнце было лампадой, а легкій сѣверный вѣтерокъ -- ѳиміамомъ, искренно молилась первая армія свободныхъ грековъ со времени римскаго ига. Всѣ старики, которымъ не было суждено дожить до апогея свободы, и юноши, смотрѣвшіе на борьбу съ тиранами, какъ на забаву, чувствовали, что сердца ихъ бьются одной радостью на зарѣ вѣками ожидаемаго возрожденія цѣлаго народа.
Посрединѣ на небольшомъ холмѣ стояло сорокъ два священника, а впереди всѣхъ отецъ Андрей. Глаза его блестѣли, какъ у горнаго ястреба, и жажда кровавой мести свѣтилась въ нихъ. А когда зычнымъ голосомъ, громче котораго не было въ Греціи, онъ запѣлъ "Тебѣ Бога хвалимъ", то вся тысячная толпа стала вторить ему съ радостью въ сердцѣ и слезами на глазахъ.
Петровій молча смотрѣлъ на стоявшаго подлѣ него Николая, за которымъ виднѣлись Митсосъ и Яни. Крупныя слезы струились но его загорѣлому лицу. Для него, какъ и для всѣхъ окружавшихъ, не было теперь ни прошедшаго, ни будущаго, а все сливалось въ одномъ лучезарномъ настоящемъ. Они были наконецъ послѣ столькихъ вѣковъ неволи свободнымъ народомъ и благодарили Бога за успѣхъ перваго удара, нанесеннаго врагамъ, за первую дарованную небомъ побѣду.
Когда молебенъ кончился, Петровій сказалъ Николаю:
-- Старый другъ!
Но слезы помѣшали ему продолжать.
Николай отвѣчалъ также:
-- Старый другъ!
Болѣе они не могли ничего произнести, да и слезы радости, катившіяся по ихъ щекамъ, были краснорѣчивѣе всякихъ словъ.