Еще два дня оставалась греческая армія въ Каламатѣ, предаваясь своей радости. Петровій разставилъ нѣсколько военныхъ пикетовъ на отрогахъ Тайгета и въ проходѣ изъ Аркадіи, съ цѣлью отрѣзать путь подкрѣпленію изъ Триполи, если таковое будетъ послано. Упоенные первою побѣдою, греки хотѣли прямо идти на эту твердыню, но Петровій былъ остороженъ. Онъ зналъ, что дѣло подъ Каланатой не было серьезной пробой военныхъ способностей его арміи; они, въ сущности, стояли съ сложенными руками, и добыча свалилась съ неба къ ихъ ногамъ. Аттаковать сильно укрѣпленную позицію съ большимъ корпусомъ было нѣчто совершенно иное. Для этого у него теперь не было довольно ни людей, ни оружія, и благоразуміе требовало довольствоваться небольшими стычками, пока возстаніе не распространится по всей странѣ и не сдѣлается общимъ. Поэтому онъ остался въ Каламатѣ, дожидаясь извѣстій съ сѣвера Морей о послѣдствіяхъ тамъ зажженія маяковъ и въ надеждѣ соединить свои силы съ отрядами изъ Патраса и Мегаспелайона. Какъ главнокомандующій первой греческой арміи, вступившей въ бой съ турками, онъ издалъ прокламацію и заявилъ, что греки рѣшились свергнуть съ себя магометанское иго, и просилъ помощи всѣхъ христіанъ для ихъ единовѣрцевъ, боровшихся за свободу.
Между тѣмъ епископы и духовенство Морей, приглашенные въ Триполи въ концѣ марта, воспользовались сгратегемой, придуманной Митсосомъ, и воздержались отъ этой поѣздки. Германъ, говорившій и писавшій потурецки, составилъ подложное письмо, будто бы написанное отъ дружественно настроеннаго турка изъ Триполи, который предупреждалъ его, что Магометъ-Саликъ, подозрѣвая близкое возстаніе грековъ, хотѣлъ убить двухъ или трехъ выдающихся духовныхъ лицъ, и тѣмъ убить двухъ зайцевъ: навести панику на весь народъ и лишить его вождей. Съ этимъ подложнымъ письмомъ въ карманѣ онъ спокойно отправился къ Калавриту, гдѣ находились въ сборѣ всѣ высшіе представители духовенства. Германъ прибылъ туда вечеромъ и, прежде чѣмъ лечь спать, далъ письмо своему слугѣ, Ламбросу, и приказалъ ему отправиться по дорогѣ въ Триполи, а около полудня вернуться и, встрѣтивъ ихъ на полупути, отдать Герману письмо, объяснивъ, что онъ получилъ его отъ встрѣтившагося ему турка, который просилъ какъ можно скорѣе передать его Герману.
Ламбросъ, имѣвшій пристрастіе южанина ко всему таинственному и драматическому, исполнилъ съ успѣхомъ данное ему порученіе, и когда духовныя лица, отправившись утромъ въ путь, остановились для полудневнаго отдыха, онъ подскакалъ къ нимъ, соскочилъ поспѣшно съ лошади и подалъ своему господину подложное письмо. Германъ пробѣжалъ его съ удивленіемъ и страхомъ, а потомъ прочелъ въ слухъ товарищамъ, которые пришли въ ужасъ. Никто не зналъ, что дѣлать, и всѣ ждали авторитетнаго совѣта Германа.
-- Вотъ что мы сдѣлаемъ, братья,-- сказалъ онъ,-- если вы одобрите мой планъ. Я пошлю это письмо моему почтенному другу Магомету-Салику, котораго я все-таки считаю таковымъ, и попрошу, чтобъ она. поручился за нашу безопасность, конечно, только для проформы, что онъ и сдѣлаетъ немедленно, если другой мой почтенный другъ, написавшій это письмо, введенъ въ заблужденіе. Но пока намъ необходимо дѣйствовать согласно его предостереженію, принимая его за справедливое. Поэтому я предлагаю, чтобъ мы разъѣхались и окружили себя небольшимъ числомъ тѣлохранителей. А прежде чѣмъ придетъ отвѣтъ,-- прибавилъ онъ, пристально смотря на всѣхъ патріотовъ,-- можетъ быть, у насъ на рукахъ будетъ другое дѣло.
Ныть можетъ, нѣкоторыя изъ духовныхъ лицъ догадались, что письмо подложное, но они были слишкомъ рады предлогу не ѣхать въ Триполи и охотно приняла планъ Германа.
Затѣмъ наступили десять дней лихорадочнаго ожиданія, во время котораго Петровій подготовлялъ взятіе Каламаты. Вечеръ за вечеромъ люди взбирались на горную вершину, гдѣ былъ собранъ матеріалъ для маяка, и съ нетерпѣніемъ смотрѣли на горизонтъ, карауля, не засвѣтится ли вдали маякъ. И каждое утро они возвращались къ своимъ товарищамъ патріотамъ, говоря: "Ничего, ничего". Наконецъ въ одну темную ночь показался желанный свѣтъ, и зажглись маяки по всей странѣ съ юга до сѣвера съ главной вѣстью о наступленіи зари греческой свободы. Въ Калавритѣ, гдѣ былъ нанесенъ первый ударъ на сѣверѣ, турки были еще менѣе подготовлены къ защитѣ, чѣмъ въ Каламатѣ, и 3-го апрѣля города" сдался также подъ условіемъ, что не будетъ поголовной рѣзни. Этотъ городъ былъ не важный, но обладаніе имъ имѣло громадное значеніе для возставшихъ грековъ, такъ какъ онъ лежалъ среди богатѣйшей во всей Греціи долины и вблизи Мегаспелайона и сдѣлался центромъ ихъ дѣйствій на сѣверѣ. Кромѣ того, въ Каланригѣ жило нѣсколько очень богатыхъ турокъ, и ихъ деньги, попавшія въ руки грековъ, были большою помощью для веденія войны.
Получивъ извѣстіе объ этомъ событіи, Петровій рѣшился дѣйствовать. Успѣхъ на сѣверѣ доказывалъ, что тамъ не нуждались въ помощи, а совмѣстныя дѣйствія двухъ армій, гнавшихъ турокъ съ юга и сѣвера въ Триполи, главную твердыню Порты въ Греціи,-- составляли ужо давно его излюбленную мечту. Однако тѣмъ болѣе надо было дѣйствовать осторожно и трезво; при извѣстіи о взятіи Калавриты его молодцы стали требовать немедленнаго похода на встрѣчу сѣверянамъ и осады Триполи, но Петровій, котораго стойко поддерживалъ Николай, выказалъ твердость Тайгета: такой шагъ могъ только кончиться катастрофой, потому что они еще не были опытны въ военныхъ дѣйствіяхъ и могли разомъ погубить святое дѣло греческой свободы. Они должны еще научиться азбукѣ войны, и лучшей школы было трудно придумать, какъ ихъ лагерь на скатахъ Тайгета, гдѣ не могла дѣйствовать противъ нихъ турецкая конница. Поэтому, сдѣлавъ громадныя бреши въ стѣнахъ цитадели, засыпавъ колодезь и уничтоживъ ея значеніе, какъ твердыни, Петровій отвелъ свою армію обратно въ лагерь на горномъ откосѣ, но уже съ лучезарной славой побѣдителя.
Спустя три ночи, Яни и Митсосъ сидѣли послѣ ужина у бивачнаго огня.
-- О Яни,-- говорилъ Митсосъ:-- ты теперь сталъ такой толстый поросенокъ отъ долгой) откармливанія въ Триполи, что, право, жаль, что нельзя тебя поджарить.
-- Еслибъ тебя такъ откармливали, Митсосъ, какъ меня,-- отвѣчалъ Яни: -- то ты былъ бы еще толще.
-- Бѣдный Магометъ,-- продолжалъ Митсосъ со смѣхомъ:-- онъ даромъ старался. Знаешь, что, Яни, въ прошедшемъ году въ Навпліи показывали на ярмаркѣ толстую женщину, но, право, ты толще ея. Нѣтъ, серьезно, я ненавижу толстяковъ, и тебѣ надо скорѣе похудѣть. Вотъ посмотри на дядю Николая,-- продолжалъ юноша, не замѣчая, что Николай вышелъ изъ своего шалаша и стоялъ за ними:-- онъ выше тебя на двѣнадцать вершковъ и на сорокъ лѣтъ старше, а тебѣ не препоясаться его ремнемъ.
-- Полно болтать пустяки,-- сказалъ Николай, весело смѣясь:-- идите оба ко мнѣ; для васъ готова работа.
Яни быстро вскочилъ и воскликнулъ радостно:
-- Намъ надо ѣхать и вдвоемъ. Отлично.
-- Ну, войдемъ въ шалашъ,-- произнесъ Николай: -- и я разскажу вамъ, въ чемъ дѣло.
Онъ въ двухъ словахъ объяснилъ имъ свой новый планъ. Турецкое судно, подходившее къ Каламатѣ, вернулось въ Навплію и должно было перевезти въ Аѳины нѣсколько богатыхъ турецкихъ семействъ, которыя не считали себя тамъ безопасными, а изъ Аоинъ доставить въ Навплію грузъ оружія и снарядовъ. Пора было пустить въ ходъ брандера.
-- Николай говоритъ, что ты, Митсосъ, хорошо знаешь Навплійскую бухту,-- сказалъ Петровій.
-- Да, я знаю ее, какъ свои пять пальцевъ,-- отвѣчалъ юноша, покраснѣвъ отъ удовольствія:-- когда мнѣ отправляться?
-- Завтра утромъ. Турецкое судно прибыло въ Навплію три дня тому назадъ, но оно останется тамъ еще пять дней. Напасть же на него надо въ открытомъ морѣ, когда уже ему нельзя вернуться обратно. Но тебѣ надо товарища. Кого бы хотѣлъ взять съ собою?
-- Конечно, тощаго Яни,-- отвѣчалъ Митсосъ съ улыбкой.
-- А толстый Яни этого желаетъ?
-- Ему все равно,-- произнесъ Яни, сіяя отъ удовольствія.
Полно болтать, и выслушайте мою инструкцію,-- произнесъ
Петровій и подробно объяснилъ планъ дѣйствія.
Внимательно дослушавъ рѣчь Петровія, жители вышли на свѣжій воздухъ и долго весело разговаривали, покуривая трубки, пока, наконецъ, Николай, обходя часовыхъ, не замѣтилъ ихъ и не прогналъ спать.
На слѣдующее утро они отправились въ путь налегкѣ, такъ какъ ихъ ожидало въ Навпліи все нужное для устройства брандера изъ каика. Они взяли съ собою только одну лошадь для "толстяка", и ихъ проводили до горнаго прохода въ Спарту Петровій и Николай.
Дальнѣйшая ихъ дорога лежала черезъ равнину, и имъ предстояло обойти окольнымъ путемъ Триполи и переправиться черезъ Навплійскую бухту въ лодкѣ, чтобъ миновать Аргосъ. Въ Навпліи они должны были остановиться въ домѣ Константина, но какъ можно скрытнѣе. Что же касается до каика, то онъ находился на сохраненіи у Леласа, содержателя кофейни.
Путешествіе совершилось благополучно. Вечеромъ перваго дня они находились въ концѣ Лангардскаго прохода: передъ ними простиралась громадная плодородная Спартанская равнина, то зеленая, то сѣроватая, изъ масличныхъ плантацій. Въ разстояніи мили оттуда гнѣздился у подошвы горнаго прохода маленькій турецкій городокъ Мистра, и друзья его обошли горной тропинкой изъ боязни, чтобъ турки не получили извѣстія о событіяхъ въ Каламитѣ и не поджидали появленія грековъ. Но, очутившись на другой сторонѣ города, Яни обернулся и съ удивленіемъ сказалъ:
-- Странно, въ домахъ не видно свѣта.
-- Да, диковинно,-- отвѣчалъ Митсосъ: -- погоди. Надо посмотрѣть.
Они оба сѣли на землю и стали ждать подъ защитой сумерекъ, чтобъ въ городѣ, казавшемся совершенно пустымъ, явился какой нибудь признакъ жизни. Но время шло, а въ окнахъ не появлялось свѣта, и никого не было видно, никого не было слышно въ этомъ странномъ человѣческомъ селеніи.
-- Пойдемъ потихоньку къ городскимъ воротамъ,-- сказалъ Яни:-- пріятнѣе будетъ ночевать въ домѣ, чѣмъ на холодной землѣ.
-- Ишь какъ ты привыкъ къ теплымъ жилищамъ Триполи,-- отвѣчалъ со смѣхомъ Митсосъ:-- ну, да ничего, пойдемъ.
Отправились къ воротамъ, которыя были широко открыты.
-- Странно, пойдемъ дальше,-- произнесъ Митсосъ.
Всѣ дома, мимо которыхъ они проходили, были пусты къ отворенными настежь дверями.
-- Вѣроятно, жители получили вѣсть о взятіи Каламаты,-- сказалъ Митсосъ,-- и бѣжали. Здѣсь не осталось ни одной души. Дойдемъ-ка до конца улицы.
Они оставили лошадь во дворѣ мечети и осторожно продолжали путь. Вездѣ была та же пустота, то же безмолвіе. Въ окна виднѣлись валявшіяся шелковыя турецкія платья, роскошныя изданія корана и т. д. У входа въ старинную греческую церковь, превращенную въ мечеть, стояли два высокихъ серебряныхъ канделябра на двадцать свѣчей.
-- Знаешь что,-- сказалъ Яни, смотря пристально на эти канделябры:-- было бы недурно поужинать при свѣтѣ этихъ диковинъ. Возьмемъ-ка ихъ, Митсосъ. Ай, ай, какъ они тяжелы!
-- Но куда мы ихъ дѣнемъ?
-- Поставимъ въ красивомъ домѣ, который я уже присмотрѣлъ. Тамъ еще виднѣлся боченокъ съ виномъ, а я непрочь теперь хорошо выпить. Э! какое чудесное женское платье! Да и его хозяйка была, вѣроятно, красавица.
Домъ, понравившійся Яни, былъ двухэтажной кофейней. Въ верхній этажъ вела наружная лѣстница изъ сада, и какъ только они подошли къ ней, явилась неизвѣстно откуда кошка и стала подозрительно коситься на нихъ. Внизу было три комнаты, и въ наружной виднѣлись слѣды поспѣшнаго бѣгства. На полу валялся длинный турецкій нарлиле съ янтарнымъ мундштукомъ, на полкѣ лежало нѣсколько чубуковъ, а на столѣ виднѣлся полуоткрытый кисетъ съ табакомъ. Низенькій покойный диванъ съ мягкими подушками занималъ три стѣны комнаты, и кошка, повидимому, почувствовавшая неожиданное расположеніе къ чужестранцамъ, спокойно усѣлась въ одномъ изъ угловъ дивана и стала весело мяукать. Вторая комната была переполнена ящиками съ кофе и табакомъ, а на среднемъ столѣ помѣщалась лаханка съ двумя полуощипанными циплятами. Третье помѣщеніе нижняго этажа была конюшня; въ одномъ углу ея было навалено свѣжее сѣно, а въ другомъ виднѣлась печка съ грудой угля передъ нею. На заглохнувшихъ угляхъ внутри печки стояли два маленькихъ мѣдныхъ кофейника.
-- Я надѣюсь, что вы будете сегодня ужинать у меня, Митсосъ,-- сказалъ Яни искусственно жеманнымъ тономъ, когда они осмотрѣли всѣ комнаты.
Митсосъ молча поклонился.
Потомъ они заперли ставни и зажгли канделябры.
Затѣмъ они осмотрѣли двѣ верхнія комнаты, и въ нихъ оказались въ одной двѣ кровати, а въ другой одна. Онѣ не были постланы, очевидно, спавшіе на нихъ бѣжали прямо съ постели, поэтому Митсосъ съ отвращеніемъ отдернулъ простыни, на которыхъ спали турки.
Покончивъ съ обзоромъ помѣщенія, Яни сталъ разводить огонь, чтобъ сварить курицъ, а Митсосъ заглянулъ въ кладовую.
-- Что это, анчоусы?-- воскликнулъ онъ:-- прекрасно. Мы ими закусимъ; это обостритъ нашъ апетитъ. Пресвятая Дѣва, тутъ есть еще табакъ и набитыя трубки. Нечего сказать, мы проведемъ здѣсь превеселый вечеръ. Но наша лошадь ждетъ, у воротъ. Я пойду за ней, а ты поторопись съ ужиномъ.
Яни засмѣялся.
-- А, право, турки славные люди. Они намъ приготовили провизіи, которой хватитъ до Навпліи, и намъ нечего будетъ покупать хлѣба и вина въ селеніяхъ, въ сумерки.
Яни поставилъ циплятъ вариться и, пока Митсосъ пошелъ за лошадью, чтобы поставить ее въ конюшню, сталъ для забавы примѣрять женское турецкое платье, которое они нашли на улицѣ. Когда Митсосъ позвалъ его въ конюшню, то онъ не снялъ свой костюмъ, а такъ отправился къ своему другу, который въ первую минуту удивился появленію турецкой женщины, а затѣмъ весело расхохотался.
-- Что, женщина, мой ужинъ готовъ?-- воскликнулъ онъ, весело.
Они со смѣхомъ сѣли за столъ и принялись съ аппетитомъ за циплятъ и анчоусы, запивая виномъ, которое Митсосъ нашелъ въ кладовой. Особенно ихъ потѣшало, что они ѣли и пили на турецкій счетъ.
-- Славный турецкій ципленокъ,-- воскликнулъ Яни:-- прекрасное турецкое вино! Отличный турецкій табакъ! Мы унесли бы отсюда съ удовольствіемъ эти красивые турецкіе подсвѣчники, но еслибъ мы потащили ихъ на спинѣ, то слишкомъ обратили бы на себя вниманіе по дорогѣ.
Послѣ обѣда они вышли въ садъ и стали курить турецкія трубки. Все было тихо, только вдали журчалъ ручей, или слышалась трель соловья. Кошка бѣгала по саду, то лазая на деревья, то прыгая за какой-то воображаемой добычей. А когда они пошли въ домъ, чтобы лечь спать, она торжественно предшествовала имъ и, вспрыгнувъ на кровать Митсоса, стала нѣжно мяукать.