На слѣдующее утро, очень рано, они нагрузили лошадь различной провизіей и направились на юго-востокъ. Спарта съ ея красными крышами и масличными рощами осталась налѣво, а передъ ними извивались холмы, покрытые верескомъ и полевыми цвѣтами. Спустя два часа, они очутились на берегу серебристо извивавшагося Еврота. Митсосъ, взросшій на водѣ, не могъ устоять отъ соблазна и, быстро раздѣвшись, сталъ весело плавать. Прошло еще два часа, и они достигли подножья горъ; тамъ они сдѣлали привалъ и поѣли.
Такимъ образомъ, они продолжали свой путь еще два дня, и наконецъ, миновавъ Триполи и Аргосъ, вышли на берегъ Навплійской бухты у Милая. Тамъ ихъ ждала лодка, и при свѣтѣ восходящаго солнца Митсосъ снова увидалъ знакомую ему синеву бухты, на противоположной сторонѣ которой бѣлѣла стѣна, скрывавшая жилище его возлюбленной.
Въ десять часовъ они были уже въ домѣ Константина, откуда ясно виднѣлся турецкій корабль. Очевидно, они поспѣли во-время. Нападеніе по инструкціи Петровія должно было произойти, конечно, ночью, а черезъ содержателя кофейни, Леласа, они узнали, что корабль уйдетъ въ море въ тотъ же вечеръ, около 12 часовъ, что было для нихъ удобно, такъ какъ въ случаѣ ухода корабля днемъ имъ пришлось бы слѣдовать за нимъ до наступленія темноты и совершить свое рискованное дѣло въ открытомъ морѣ, далеко отъ берега. Леласъ показалъ имъ каикъ, который по распоряженію Николая онъ долженъ былъ отдать Митсосу, и юноша объявивъ, что надо испробовать ходъ лодки, вскочилъ въ нее. Отталкивая отъ берега, онъ мигнулъ Яни, и тотъ отвѣтилъ съ улыбкой.
-- Очень жаль, я не могу отправиться съ тобой.
Онъ очень хорошо зналъ, куда спѣшилъ Митсосъ, хотя у него не было ни малѣйшаго шанса увидѣть днемъ Зулейму, и, вернувшись домой, сталъ терпѣливо ждать его возвращенія.
Но прежде чѣмъ онъ разстался съ Леласомъ, послѣдній хотѣлъ во что бы то ни стало вывѣдать у него, на что нуженъ былъ каикъ Митсосу.
-- Я увѣренъ,-- сказалъ онъ, наконецъ,-- что каикъ понадобился для какихъ нибудь военныхъ дѣйствій противъ турокъ.
Но Яни не удовлетворилъ его любопытства, напротивъ узналъ отъ своего собесѣдника всѣ навплійскія сплетни, которыя касались преимущественно поспѣшнаго удаленія турокъ изъ города. Кто бѣжалъ въ Константинополь, кто въ Аѳины, а многіе искали спасенія на военномъ кораблѣ, стоявшемъ въ гавани. Такъ велика была паника, которая распространилась между турками, благодаря взятію Каламаты.
Между тѣмъ, Митсосъ прямо направилъ каикъ кч, бѣлому дому. Вѣтеръ дулъ попутный, и такъ какъ парусъ на каикѣ былъ болѣе, чѣмъ на лодкѣ юноши, то онъ и летѣлъ быстрѣе. Но этой именно причинѣ, вѣроятно, его и выбралъ Николай, бывшій опытнымъ морякомъ, и Митсосъ, смотря на виднѣвшійся вдали корабль, мысленно говорилъ себѣ:
-- Я тебѣ дамъ 15 минутъ впередъ и догоню въ продолженіе часа.
Вскорѣ онъ очутился подъ самой стѣной. На террасѣ никого не было, и это показалось ему страннымъ, такъ какъ прежде всегда виднѣлись тамъ женщины или слуги. Но если онъ не видѣлъ Зулеймы, то все-таки ему было отрадно чувствовать, что она близко и, можетъ быть, въ эту самую минуту говоритъ о немъ съ Зулейкой.
Въ стѣнѣ была маленькая калитка, всегда запертая, а теперь, случайно приблизившись къ ней отъ движенія воды, Митсосъ съ удивленіемъ увидѣлъ, что она настежь открыта. Онъ поблѣднѣлъ. Страшная мысль блеснула къ его головѣ. Онъ выскочилъ на берегъ и вошелъ въ калитку. Садъ былъ пустой, и двери дома растворены; какой-то заяцъ выскочилъ изъ-за кустовъ и спрятался въ цвѣточной куртинѣ.
Юноша вздрогнулъ. Домъ былъ покинутъ, и Абдулъ бѣжалъ со всѣми своими людьми. Мало того, по всей вѣроятности, онъ нашелъ убѣжище на кораблѣ, который Митсосъ долженъ былъ поджечь.
Въ глазахъ его потемнѣло. Онъ не могъ подвергнуть смерти Зулей я у вмѣстѣ съ остальными турками на кораблѣ и, слѣдовательно, брандера не надо было пускать въ ходъ. Но Яни былъ съ нимъ, и ничто не могло удержать его отъ исполненія своего долга. Нѣтъ, ему надо было отправиться съ нимъ на каикѣ и потомъ, подъ предлогомъ отсутствія отлива или чего либо другаго, отложить уничтоженіе турецкаго судна до другаго раза.
Возвращаясь домой, Митсосъ все болѣе и болѣе убѣждался, что онъ не могъ подвергнуть вѣрной смерти Зулейму, хотя этого требовалъ долгъ и преданность Николаю и родинѣ. Зулейма была ему дороже всего. Она была его первой любовью, его сокровищемъ, его женой передъ Богомъ, и къ тому же....
Яни обѣдалъ, когда вошелъ въ комнату Митсосъ, но, увидѣвъ его, онъ вскочилъ.
-- Что случилось? Что съ тобой?-- воскликнулъ онъ.
Митсосъ посмотрѣлъ на него молча, и жажда подѣлиться съ другомъ своею печалью взяла верхъ надъ его рѣшимостью не говорить Яни о случившемся, и онъ промолвилъ:
-- Яни, нельзя поджечь турецкій корабль. Абдулъ бѣжалъ съ Нулеймой и всѣми домочадцами. Они, вѣроятно, на этомъ кораблѣ. Я не могу предать ее смерти.
Яни въ отчаяніи бросился на диванъ.
-- Митсосъ! Бѣдный Митсосъ!-- воскликнулъ онъ:-- Боже милостивый!
-- Отчего ты называешь меня бѣднымъ, вѣдь я не могу...
-- Ты не можешь, а клятва, а родина...
-- Есть кое-что святѣе клятвы и родины. Къ чорту клятва, къ чорту родина!
Яни молчалъ.
-- Какъ ты смѣешь молчать! Какъ ты смѣешь осуждать меня!-- продолжалъ Митсосъ, выходя изъ себя:-- я спасъ тебя два раза отъ вѣрной смерти, а ты...
-- Митсосъ...-- могъ только прошептать Яни.
Митсосъ закусилъ губу и смолкъ. Черезъ минуту онъ заплакалъ, какъ ребенокъ.
-- Яни,-- сказала, онъ, немного успокоившись:-- прости меня, но я не могу, не могу этого сдѣлать. Это сверхъ моихъ силъ.
Яни обняла, своего друга, и они стали плакать вмѣстѣ.
-- Бѣдный Митсосъ,-- прошепталъ наконецъ Яни, первый прерывая молчаніе: -- что дѣлать? Можетъ быть, Николай и мой отецъ освободили бы тебя отъ твоей клятвы, если бъ они знали. Но они далеко. А если ея нѣтъ на кораблѣ?
-- А если она тамъ?
Снова наступило молчаніе.
-- Нечего объ этомъ болѣе говорить,-- промолвилъ, спустя нѣсколько минутъ, Митсосъ: -- будетъ, что будетъ. Рѣшиться на это страшное дѣло я не могу и отказаться отъ него также невозможно. Пожалѣй меня, Яни, и прости за все, что я наговорилъ тебѣ непріятнаго.
Яни улыбнулся.
-- Прощать мнѣ нечего, милый Митсосъ. Ты не можешь меня оскорбить!
-- Такъ забудь, милашка, я, право, не сознавалъ, что говорилъ.
-- Да, да, я ничего не помню.
Часы шли за часами, а Митсосъ все лежалъ неподвижно на верандѣ, какъ раненый звѣрь. Яни оставилъ его въ покоѣ, зная, какая тяжелая борьба происходила въ его сердцѣ. Однако, мало-помалу онъ успокоился, всякая тѣнь нерѣшительности исчезла изъ его глазъ, и ясно было видно по ихъ выраженію, что онъ рѣшился на одно или другое.
-- Съѣшь что нибудь,-- сказалъ Яни, подходя наконецъ къ нему, когда уже солнце было близко къ закату.
-- Не хочу,-- отвѣчалъ Митсосъ.
Яни поднесъ къ его губамъ стаканъ съ виномъ.
-- Выпей скорѣе,-- сказалъ онъ:-- это тебя подкрѣпитъ.
Митсосъ повиновался, какъ ребенокъ.
-- Ты долженъ на что нибудь рѣшиться,-- промолвилъ Яни послѣ минутнаго молчанія: -- если ты рѣшишь ничего не дѣлать, то мнѣ надо что нибудь придумать.
Митсосъ кивнулъ головой.
-- Оставь меня на полчаса одного,-- сказалъ онъ: а потомъ я тебѣ скажу, на что я рѣшусь.
Яни ушелъ съ горькой печалью въ сердцѣ. Ему жаль было друга, но онъ ничѣмъ не мои" ему помочь.
Прошло болѣе получаса, и въ дверяхъ комнаты, гдѣ сидѣлъ Яни, показался Митсосъ. Онъ былъ очень блѣденъ и едва держался на ногахъ.
-- Пойдемъ, Яни,-- сказалъ онъ, не смотря на своего друга: -- пора отправляться. Гдѣ дрова и сосуды съ терпентиномъ?
-- Въ лодкѣ; я уже снесъ ихъ.
-- Такъ ты хотѣлъ одинъ исполнить наше порученіе, если-бъ я отказался?
-- Я постарался бы сдѣлать, что возможно.
Не разъ люди всходили на эшафотъ твердыми шагами, и мученики твердо смотрѣли на смерть близкихъ имъ людей. Точно въ такомъ же настроеніи находился теперь Митсосъ. Всѣмъ сердцемъ и душой онъ вѣрилъ въ святость дѣла освобожденія Греціи и уничтоженія турокъ, а потому онъ далъ клятву повиноваться руководителямъ этого святаго дѣла и не могъ нарушить ее. Онъ добровольно сдѣлался однимъ изъ колесъ патріотической машины, и одно колесо не можетъ отказаться отъ движенія, когда весь механизмъ пущенъ въ ходъ. Поэтому онъ твердыми шагами, но совершенно машинально направлялся къ лодкѣ, осмотрѣлъ, все ли было приготовлено, и сѣлъ на руль.
Предпріятіе двухъ юныхъ друзей было опасное. Каикъ былъ переполненъ горючимъ матеріаломъ: въ немъ находилось четыре сосуда съ терпентиномъ, которымъ они должны были пропитать парусъ и грузъ валежника. Планъ дѣйствія заключался въ томъ, чтобъ подойти незамѣтно къ турецкому кораблю, прицѣпить къ снастямъ каикъ, поджечь его и самимъ спастись въ маленькой лодкѣ, которую они вели на буксирѣ. Но такъ какъ огонь быстро распространился бы по каику, то имъ предстояла двойная опасность -- сгорѣть, прежде чѣмъ имъ удалось бы попасть въ лодку и отойти отъ брандера, или быть убитыми отъ, турецкихъ выстрѣловъ. Но именно этотъ элементъ опасности и поддерживалъ мужество Митсоса.
По крайней мѣрѣ ночь вполнѣ благопріятствовала подвигу: небо было покрыто тучами, и вѣтеръ дулъ довольно сильный, такъ что они могли подойти къ кораблю незамѣтно и быстро. Иначе при свѣтлой ночи рискъ удвоивался бы. Вѣтеръ дулъ съ сѣверо-востока и приходилось подождать, пока военное судно, пройдя съ милю, повернуло бы къ югу для выхода изъ бухты. Тогда оно находилось бы далеко отъ берега, и всего удобнѣе было дѣйствовать противъ него. Сначала слѣдовало подойти къ нему за четверть мили и ждать, пока карабль снимется съ якоря.
Времени было много, и Митеосъ направилъ прежде лодку къ бѣлой стѣнѣ, съ которой онъ хотѣлъ проститься навѣки. Яни понялъ его намѣреніе и отвернулся, чтобъ не видѣть его отчаянія. Дѣйствительно, несмотря на твердую рѣшимость исполнить свой долгъ и клятву, онъ испытывалъ самую мучительную пытку. Сердце его разрывалось на части. Приблизившись къ бѣлой стѣнѣ, Митсосъ бросилъ на нее такой взглядъ, какимъ прощаются люди съ любимымъ умершимъ существомъ. Для него Зулейма была мертвой, и онъ думалъ о ней, какъ о покойницѣ, которую любилъ и собственноручно предалъ смерти. Съ глубокимъ вздохомъ онъ перемѣнилъ курса, лодки, и она быстро понеслась назадъ къ Навпліи, которая вскорѣ засвѣтилась вблизи.
Передъ ея многочисленными огоньками чернѣла темная масса военнаго корабля. Палуба его была блестяще освѣщена, и на ней слышались громкіе разговоры и веселый смѣхъ. Матросы очевидно приготовлялись поднять якорь, такъ какъ по временамъ виднѣлись люди, лазавшіе по снастямъ, и слышалась команда. Наконецъ раздался звонъ колокола, вѣроятно, сигналъ къ отплытію.
Но друзьямъ пришлось еще прождать два часа, такъ медленно шли приготовленія къ отходу на турецкомъ кораблѣ. Мало-по-малу зажглись фонари на главной мачтѣ и въ нѣкоторыхъ другихъ частяхъ судна. Наконецъ подняли якорь и поставили малый парусъ, достаточный для того, чтобъ выйти изъ бухты. Тихо, величаво двинулся корабль, оставляя за собою городъ съ его многочисленными огоньками.
Митсосъ молча расправилъ свой парусъ, и каикъ пошелъ въ слѣдъ за большимъ судномъ, мимо гавани, и вскорѣ они очутились среди бухты, вдали отъ берега, и со всѣхъ сторона, ихъ окружали только грозныя морскія волны.
-- Былой одинъ сосудъ на хворостъ лежащій на днѣ,-- сказалъ Митсосъ вставая,-- и дай мнѣ другой.
Яви повиновался, и его товарищъ взлѣзъ на мачту и оттуда полилъ парусъ легко воспламеняющейся жидкостью. Затѣмъ они оба опорожнили два сосуда на остальныя части каика.
-- Распусти парусъ и прыгай въ лодку,-- скомандовалъ Митсосъ глухимъ голосомъ:-- подай мнѣ прежде фонарь.
Яни быстро все исполнилъ, и каикъ быстро полетѣлъ впередъ. Митсосъ хладнокровно направилъ его прямо на чернѣвшуюся передъ ними массу. Черезъ нѣсколько минутъ карабль повернулъ къ югу, и мачта каика врѣзалась въ него своимъ концомъ, разбивъ вдребезги стекло въ одномъ изъ люковъ. Въ туже секунду лодку отбросило въ сторону, и Митсосъ прыгнулъ въ нее, держа высоко фонарь.
-- Скорѣе, скорѣе,-- промолвилъ онъ:-- я не могу.
И онъ передалъ фонарь Яни. Тотъ мгновенно открылъ фонарь и сунулъ его въ облитый терпентиномъ хворостъ, который вспыхнулъ, какъ спичка. Еще минута, и весь капкъ, зацѣпившись мачтой за разбитое стекло въ люкѣ корабля, представлялъ громадный костеръ. Между тѣмъ Митсосъ отрѣзалъ веревку, которой лодка была привязана къ каику, и они оба взялись за весла. Горѣвшій каикъ скрывалъ ихъ отъ турокъ, и спустя пять минуть лодка отошла отъ корабля на такое разстояніе что была внѣ всякой опасности. Тогда Митсосъ бросилъ весло и упалъ на дно лодки, какъ мертвый.
На темномъ горизонтѣ рельефно вырвался столбъ огня. Пылавшій каикъ поджегъ корабль, и онъ загорѣлся со всѣхъ сторонъ. Крики и вопли неслись изъ каютъ и съ палубы, гдѣ толпились объятыя ужасомъ женщины, дѣти. Матросы пытались спустить лодку, но насмоленная веревка загорѣлась, и лодку унесло, прежде чѣмъ въ нее попали спасавшіеся люди. Между тѣмъ огонь пожиралъ внутренность и палубу корабля, а затѣмъ длинными языками поднялся по мачтамъ къ парусамъ. Прошло еще нѣсколько минутъ, и наступила конечная катастрофа. Огонь достигъ пороховаго магазина, послышался страшный взрывъ, корабль разлетѣлся на части, и все исчезло въ темнотѣ и бушующихъ волнахъ.
Взрывъ заставилъ очнуться Митсоса, и, поднявъ голову, онъ промолвилъ:
-- Это что?
-- Все кончено,-- отвѣчалъ Яни:-- корабль взорвало на воздухъ, и остатки его погружаются въ море.
-- Слава Богу, что все кончено,-- произнесъ едва слышно Митсосъ и снова опустился на дно лодки.
Яни налегъ на весла: ему было очень трудно грести противъ вѣтра. Но все-таки, спустя часъ онъ причалилъ къ берегу противъ дома Константина.
-- Мы дома,-- сказалъ онъ, взявъ за плеча Митсоса.
Послѣдній всталъ и молча послѣдовалъ за Яни. Войдя въ домъ, онъ сѣлъ къ окну и безсмысленно устремила, глаза въ темноту.
Прошло нѣсколько минутъ, и кто-то постучалъ въ дверь. Яни спросилъ:
-- Кто тамъ?
-- Я, Леласъ,-- отвѣчалъ голосъ за дверью. Яни неохотно отперъ дверь, и въ комнату вошелъ веселый, толстый содержатель кофейни.
-- Гдѣ вы пропадали?-- произнесъ онъ съ улыбкой.-- Вы потеряли прекрасное зрѣлище. Турецкій корабль сгорѣлъ въ морѣ и низвергнулся послѣ страшнаго взрыва въ мрачную пучину, такъ что ни одна душа не спаслась. Жаль, что на немъ не было свиньи Абдула съ его бабами.
-- Что? Какого Абдула!-- громко воскликнулъ Митсосъ, схватывая за плеча Леласа и неистово встряхивая его.
-- Что съ вами, оставьте меня!-- завопилъ толстякъ:-- я говорю о проклятомъ Абдулѣ-Ахметѣ, который вчера уѣхалъ со всѣми домочадцами въ Триполи.
Митсосъ преобразился. Глаза его сверкали радостью, и онъ смотрѣлъ на Яни, какъ безумный. Наконецъ онъ обнялъ Леласа и сталъ цѣловать его на обѣ щеки.
-- Ай да толстякъ!-- воскликнулъ онъ:-- вотъ молодецъ. Я тебя люблю за эту радостную новость. Яни, напоимъ его въ сласть. Я принесу вина.
И онъ выбѣжалъ изъ комнаты.
-- Что Митсосъ сошелъ съ ума?-- спросилъ Леласъ, ничего не понимая.
-- Да, совсѣмъ, но только отъ радости,-- отвѣчалъ Яни.
И онъ выбѣжалъ за нимъ. Митсосъ стоялъ на порогѣ, и лицо его сіяло счастьемъ. Яни молча обнялъ его. Они понимали другъ друга и не нуждались въ словахъ.