I.
Съ августа мѣсяца Николай исколесилъ Пелопонезъ, и вездѣ его принимала съ распростертыми объятіями, какъ одного изъ всѣми признаваемыхъ вожаковъ народнаго движенія. Турки, давно уже подозрѣвавшіе его и знавшіе, что подготовляется возстаніе, по своей фаталистической безпечности ничего не предпринимали противъ того и другого, а надѣялись, что слухъ о его смерти охладитъ революціонный пылъ, овладѣвшій страной. Но греки, по вѣрному замѣчанію Германа, знали, что "Николай былъ не изъ тѣхъ людей, которые умираютъ, и хитрость турокъ, помогавшихъ распространять вѣсть объ его смерти, обратилась только противъ нихъ самихъ. Она давала ему возможность болѣе свободнаго передвиженія, и въ октябрѣ, находясь снова въ Кориннѣ, онъ самъ вырѣзалъ небольшой деревянный крестъ съ своимъ именемъ и надписью: "Трубный гласъ раздастся, и мертвые возстанутъ"; въ сумеркахъ онъ пошелъ на греческое кладбище и водрузилъ этотъ знаменательный памятникъ на свѣжую могилу. Когда объ этомъ узнали, то греки смѣялись, но турки не поняли всей ироніи этой шутки. Впрочемъ, они не смѣли нарушить покой греческаго кладбища, такъ какъ мертвецы пользовались ихъ уваженіемъ, тогда какъ живыхъ они не ставили ни въ грошъ, и потому около года простоялъ этотъ странный крестъ надъ могилой живого человѣка.
Декабрь и половина января были проведены Николаемъ среди своихъ родственниковъ къ югу изъ Спарты, и оттуда онъ бѣжалъ въ Навплію, узнавъ, что его присутствіе въ Майнѣ стало извѣстно туркамъ, и что губернаторъ Триполи, Магометъ-Саликъ, потребовалъ отъ греческаго бея этого округа Петроса Мавромихили, болѣе извѣстнаго подъ именемъ Петровія, выдачи Николая по старому обвиненію его въ разбойничествѣ. Петровій такъ же, какъ Германъ, имѣлъ высокое положеніе, и турки, повидимому, не подозрѣвали, что они стояли во главѣ народнаго движенія.
Конечно, получивъ такую бумагу, онъ сталъ совѣтоваться съ Николаемъ, что дѣлать. Николай полагалъ, что ему слѣдовало офиціально увѣдомить Магомета-Салика о смерти Николая и погребеніи его на коринѳскомъ кладбищѣ, гдѣ возвышается крестъ надъ его могилой. Но Петровій держался другаго мнѣнія. По его словамъ, онъ могъ приносить большую пользу дѣлу возстанія, пока турки не подозрѣваютъ его участія въ движеніи, и считалъ, что всего лучше было Николаю удалиться куда нибудь, гдѣ его не станутъ искать, а онъ, Петровій, начнетъ офиціально его разыскивать, чтобъ доказать свою преданность турецкому правительству. Вѣдь у Николая былъ зять въ Навпліи, и трудно было придумать лучшаго убѣжища, такъ какъ вообще люди, а турки въ особенности, никогда не производятъ розыска у себя подъ носомъ. Но имъ необходимо было лице, на которое можно было бы вполнѣ положиться для поддержанія между ними постоянныхъ сношеній. Николай говорилъ не разъ о своемъ племянникѣ, жившемъ въ Навпліи, и Петровій совѣтовалъ ему тотчасъ отправиться въ Навплію, а въ Майну прислать своего племянника, который могъ быть тамъ очень полезенъ.
Николай согласился, и немедленно Петровій написалъ Магомету-Салику очень любезное письмо, въ которомъ заявляя, что его домъ все равно, что домъ Магомета-Салика, и что онъ считаетъ за честь исполнять его приказанія, онъ сообщилъ о слухахъ насчетъ пребыванія Николая недавно въ Майнѣ. Однако, прибавилъ онъ, такъ какъ съ другой стороны говорили, что Николай похороненъ надняхъ въ Коринѳѣ, то, можетъ быть, эти слухи ложны; во всякомъ случаѣ онъ послать двадцать развѣдчиковъ во всѣ стороны, которые, конечно, поймаютъ эту адскую собаку, если онъ живъ, и доставятъ въ Триполи.
Петровій былъ главой многочисленнаго и могущественнаго рода Мавромихали, который составлялъ ядро народнаго возстанія. Хотя истый гребъ, онъ былъ губернаторомъ округа Майны и получилъ это назначеніе отъ султана по той причинѣ, что родъ Мавромихали не дозволилъ послѣднимъ тремъ губернаторамъ изъ турокъ просуществовать болѣе мѣсяца. Его братья, родные и двоюродные, были головами и землевладѣльцами окрестныхъ сельскихъ общинъ; подобно семьѣ Николая, ихъ кровь не была запятнана никакой смѣсью съ турецкой, и такъ какъ Николай былъ имъ родственникъ, то они принимали горячее участіе въ его несчастьѣ и жаждѣ мести. Поэтому, когда онъ вызвалъ своего зятя Димитрія и сказалъ ему при пяти посланныхъ, принесшихъ письмо Магомета-Салика, что ихъ проклятый родственникъ Николай Видалисъ разыскивается турками, то Димитрій не вѣрилъ своимъ ушамъ, а посланные были пріятно поражены. Спустя часъ, они еще съ большимъ удовольствіемъ увидѣли, какъ двадцать конныхъ развѣдчиковъ поскакали на югъ съ приказаніемъ во что бы то ни стало розыскать Николая. Въ тотъ же вечеръ они сами отправились обратно въ Триполи съ отвѣтомъ Петровія, который на прощанье напоилъ ихъ.
Послѣ ихъ отъѣзда они съ Николаемъ поужинали. Рѣшено было, что въ эту ночь онъ покинетъ Паницу, чтобъ достигнуть на слѣдующее утро Гинтіи.
-- Я сожалѣю, другъ,-- сказалъ Петровій:-- что я не могу самъ тебя проводить или послать съ тобою одного изъ нашихъ родственниковъ, по это было бы неблагоразумно.
-- Мнѣ никого не надо,-- отвѣчалъ Николай:-- въ два или три дня я достигну Навпліи и тотчасъ пришлю тебѣ Митсоса. Ты можешь вполнѣ положиться на него. Я тебѣ, кажется, говорилъ о выдержанномъ имъ искусѣ.
-- Да. Онъ будетъ намъ очень полезенъ, потому что пора пускать въ ходъ мельницы, а такой юноша можетъ свободно ходить по всей странѣ, не возбуждая подозрѣній. Ну, дорогой родственникъ, я нарушу свои обычаи и выпью за твое здоровье и скорѣйшее осуществленіе твоей мести.
Они чокнулись, опорожнили стаканы и снова наполнили ихъ виномъ.
-- Я не забываю обиды, и турки меня не забудутъ,-- сказалъ Николай:-- зерно уже колосится, и жатва будетъ богатая. Твое здоровье, родичъ, и въ память той, которую мы оба не забываемъ.
Водворилось молчаніе, такъ какъ Петровій зналъ, что Николай говорилъ о своей женѣ.
Когда они выпили кофе, то лошадь Николая привели къ двери Онъ дошелъ съ Петровіемъ до конца селенія, и тамъ они простились
-- Я, вѣроятно, не увижу тебя до славнаго пира,-- сказалъ Николай:-- тогда мы насытимся вдоволь. Прощай, родичъ.
Они поцѣловались, и Николай уѣхалъ.
Спустя недѣлю, прибылъ въ Паницу Митсосъ, благополучно проѣхавшій чрезъ Триполи и Спарту. Слѣдуя указаніямъ Николая, онъ остановился въ Триполи въ греческой гостиницѣ и весь превратился въ слухъ, благодаря чему узналъ кое-что. Случайно онъ встрѣтился съ однимъ изъ турецкихъ посланныхъ къ Петровію, и тотъ разсказалъ, что Магометъ-Саликъ остался очень доволенъ письмомъ Петровія и оставилъ въ его рукахъ, какъ надежнаго человѣка, все дѣло Николая. Кромѣ того, до его слуха дошло, что собраніе примасовъ и епископовъ, обыкновенно созываемое въ апрѣлѣ, состоится въ мартѣ, а также что городскія стѣны поспѣшно укрѣпляются.
Вторую ночь юноша провелъ въ Спартѣ, третью въ Марафинизи, береговомъ городѣ, а около полудня четвертаго дня онъ приблизился къ Паницѣ. Лошадь его устала отъ долгаго пути, и юноша, соскочивъ, повелъ ее подъ уздцы вверхъ въ гору, на которой гнѣздилось селенье.
Въ это время Петровій сидѣлъ передъ кофейней при въѣздѣ въ Паницу и, увидавъ красиваго юношу, пристально посмотрѣлъ на него.
-- Это онъ,-- произнесъ Петровій, обращаясь къ сидѣвшему рядомъ съ нимъ молодому человѣку:-- Николай не ошибся въ своемъ выборѣ.
И они послѣдовали за Митсосомъ, который, увидавъ ихъ, остановился.
-- Гдѣ живетъ Петросъ Мавромихали?-- спросилъ онъ.
-- А къ чему онъ тебѣ?-- отвѣчалъ Петровій.
Митсосъ взглянулъ холодно на незнакомаго ему человѣка и пожалъ плечами.
-- Вотъ видишь, другъ,-- произнесъ онъ:-- у меня свое дѣло, а у тебя свое дѣло. Если ты мнѣ скажешь, гдѣ живетъ Петросъ Мавромихали, то хорошо, если же нѣтъ, то я спрошу объ этомъ у кого нибудь другаго.
Петровій разсмѣялся.
-- Ты, конечно, Митсосъ,-- сказалъ онъ:-- привѣтствую тебя радостно, дорогой родственникъ, ради Николая и тебя самого.
-- Мнѣ очень жаль, что я поступилъ съ тобой грубо, но вѣдь я не могъ догадаться, кто ты!-- воскликнулъ юноша.-- Я прибылъ изъ Навпліи. Дядя Николай прибылъ къ намъ благополучно.
-- Это хорошо и хорошо, что ты также прибылъ сюда здравымъ и невредимымъ. Это мой сынъ Яни и твой родичъ. Яни, возьми его лошадь.
-- Благодарю,-- отвѣчалъ Митсосъ, нерѣшительно смотря на Яни:-- но я самъ отведу лошадь на конюшню, только укажите мнѣ, гдѣ она. Отецъ велѣлъ мнѣ никогда не довѣрять никому своей лошади. Въ Триполи смѣялись надо мной за это.
-- Неужели? Я никогда не смѣялся бы надъ тобой,-- замѣтилъ Петровій:-- что же ты сдѣлалъ съ насмѣшниками въ Триполи?
-- Я одного повалилъ на землю, а другіе болѣе не смѣялись.
-- Не бойся, отдай лошадь Яни, дитя мое.
Митсосъ повиновался, и они вошли въ домъ, гдѣ былъ уже накрытъ столъ; у Петровія обѣдъ былъ важнымъ дѣламъ, и оставивъ обоихъ юношей на верандѣ, онъ пошелъ на кухню посмотрѣть, чтобъ поваръ не испортилъ поросенка.
-- Надо всегда заглянуть самому,-- объяснилъ онъ возвращаясь:-- можешь себѣ представить, въ прошлый разъ этотъ дуракъ поваръ начинилъ поросенка чеснокомъ,-- какой ужасъ!
Яни засмѣялся, а Петровій прибавилъ:
-- Да, и мой сынокъ хорошъ: онъ не отличитъ куропатку отъ глухаря и закуриваетъ, не допивъ вина. Ну, ребята, за столъ. Мы потомъ наговоримся. Ну, глупая саранча, подавай,-- закричалъ онъ, отворяя дверь въ кухню.
За обѣдомъ Петровій очень мало говорилъ, придерживаясь правила, что рѣчь портить трапезу. Онъ ѣлъ тихо, смакуя каждый кусокъ, а когда подали жаренаго поросенка, то онъ принялъ серіозный, озабоченный видъ, какъ бы опасаясь, что кожа не будетъ достаточно хрустѣть.
-- Ничего,-- сказалъ онъ, прожевавъ:-- кожа хорошо хруститъ, хотя могла бы и больше.
Митсосъ обнаружилъ необыкновенный апетитъ и этимъ снискалъ одобреніе Яни.
-- Ты хорошій человѣкъ, потому что хорошо ѣшь,-- сказалъ онъ.
Послѣ обѣда они втроемъ усѣлись на верандѣ.
-- Твой дядя Николай,-- произнесъ Петровій: -- сказалъ, что я могу слѣпо довѣриться тебѣ, и я имѣю тебѣ сообщить много такого, которое если ты передашь туркамъ, будетъ стоить жизни мнѣ и многимъ другимъ.
-- И мнѣ между прочимъ, не забывай этого,-- прибавилъ Яни, растянувшійся на соломенномъ матѣ.
Но Митсосъ ничего не отвѣтилъ, а только пристально посмотрѣлъ на Петровія, который продолжалъ:
-- Недолго терпѣть намъ дьяволовъ турокъ; они исчезнутъ, какъ снѣгъ весною. Тебѣ и Яни придется ходить по селеніямъ и сообщать нѣчто извѣстнымъ личностямъ. Первое ваше странствіе, которое начнется завтра, займетъ двѣ недѣли, и вамъ придется плохо ѣсть, да, быть можетъ, вамъ все равно. Покончивъ дѣло, вы вернитесь. Помни, Митсосъ, что вы вдвоемъ должны сдѣтать то, на что неспособенъ ни одинъ изъ насъ, такъ какъ два мальчика съ мулами съ грузомъ апельсиновъ могутъ проникнуть всюду. На первый разъ Яни будетъ тебя сопровождать, потому что онъ хорошо знаетъ мѣстность, но затѣмъ каждый изъ васъ получитъ особое порученіе. Вы войдете въ дома указанныхъ вамъ лицъ и спросите: "Вы мелете зерно?" Вамъ отвѣтятъ: "Зерна для голодныхъ или для турокъ?" Тогда вы скажите: "Черное зерно для турокъ; если вы еще не начинали, то начинайте и живо".
-- Что это значитъ?-- спросилъ Митсосъ.
Петровій улыбнулся, вынулъ изъ-за пояса пороховницу, высыпалъ немного пороху на руку и, подбросивъ его на воздухъ, сказалъ:
-- Славное черное зерно для турокъ!
-- Вотъ теперь я понимаю,-- со сверкающими глазами сказалъ Митсосъ.
-- Для первой экспедиціи этого будетъ достаточно. Яни будетъ съ тобой, и тебѣ не представится никакихъ затрудненій. Потомъ тебѣ придется уже странствовать одному, между прочимъ ты посѣтишь Навплію, гдѣ найдешь Николая, а Яни отправится въ Триполи.
-- Чортъ бы побралъ Триполи!-- воскликнулъ Яни.
-- А зачѣмъ ты пошлешь Яни въ Триполи?-- спросилъ Митсосъ.
-- Можетъ быть, дѣло обойдется безъ этого, но если онъ отправится въ Триполи, то будетъ тамъ заложникомъ за мою вѣрность. Турціи. Не таращи глазъ, Митсосъ, его не убьютъ, потому что я начну вести себя дурно только послѣ его возвращенія. А, право, я даже сожалѣю, что не могу быть на его мѣстѣ: у Магомета-Салика чудный поваръ! Во всякомъ случаѣ отъѣздъ Яни въ Триполи зависитъ отъ того, начнутъ ли меня подозрѣвать турки или нѣтъ: но смотри, Митсосъ, объ этомъ никому ни слова. Вообще не отвѣчай ни на какіе вопросы объ мнѣ или Николаѣ. Еще помни: исполнивъ свое порученіе, не оставайся ночевать въ деревнѣ, а спи днемъ въ лѣсахъ; путешествуй же по ночамъ, но въ селенія входи днемъ, какъ простой поселянинъ; наконецъ, будь всегда готовъ скрыться отъ сильнѣйшаго врага и вступить въ бой съ равнымъ себѣ. Ты, я думаю, предпочелъ бы сражаться со всѣми, но это не благоразумно. Вообще, прежде старайся скрыться отъ всякаго врага и уже въ крайности вступай въ бой. Гораздо полезнѣе для дѣла, если твои экспедиціи обойдутся мирно.
-- А я предпочелъ бы хорошую драку,-- сказалъ съ улыбкой Митсосъ.
-- Я въ этомъ увѣренъ,-- замѣтилъ Яни: -- но я не понимаю, отецъ, зачѣмъ ты говоришь о дракѣ и о бѣгствѣ? Вѣдь ты насъ посылаешь къ друзьямъ, и намъ придется только передать имъ твое порученіе, а потомъ продолжать путь.
-- Дай Богъ, чтобы все обошлось мирно,-- отвѣчалъ Петровій:-- но вѣдь тѣ, кого мы считаемъ друзьями, могутъ оказаться предателями. Однако довольно. Мнѣ надо пойти къ Димитрію, а ты, Яни, познакомь Митсоса съ другими его родичами. Вечеромъ мы еще поговоримъ.
Оставшись наединѣ, молодые люди быстро подружились. Яни былъ красивый, хорошо сложенный грекъ, выше средняго роста. Всѣ его движенія поражали быстротой и ловкостью, а веселая добродушная улыбка играла на его лицѣ.
-- Я очень радъ, что мы отправимся вмѣстѣ съ тобой,-- сказалъ Митсосъ, пока Яни набивалъ трубки себѣ и гостю.
-- И я также. Работать или охотиться вдвоемъ гораздо пріятнѣе, чѣмъ одному; непріятности кажутся вдвое меньше, а удовольствія вдвое больше. Попробуй этотъ табакъ. Онъ турецкій и гораздо лучше нашего. Отецъ не куритъ, и когда турки присылаютъ ему въ подарокъ таканъ, то онъ достается мнѣ. Ты никогда не курилъ турецкаго табаку?
-- Курилъ надняхъ,-- отвѣчалъ Митсосъ, покраснѣвъ при воспоминаніи о томъ, отъ кого онъ получилъ этотъ табакъ: -- и онъ мнѣ очень понравился. Но разскажи мнѣ поподробнѣе о нашей предстоящей экспедиціи.
-- Мы одѣнемся бѣдными поселянами и поѣдомъ на старыхъ мулахъ, но отецъ дастъ но двухствольному пистолету, а муловъ нагрузитъ апельсинами. Пойдемъ на другую сторону дома; оттуда видна мѣстность, по которой мы поѣдемъ въ первый день пути.
Паница ютилась на откосахъ Тайгета, на вершинахъ котораго виднѣлись обнаженные утесы. Въ шестнадцати миляхъ къ сѣверу возвышалась наибольшая изъ нихъ, гора Иліасъ, покрытая снѣгомъ. Изъ Наницы тропинка извивалась на протяженіи пяти или шести миль, по краю откоса, до соленія Каливіи, гдѣ, по словамъ Яни, они должны были сдѣлать первый привалъ. Затѣмъ тропинка пересѣкала ущелье и опускалась съ другой стороны къ морю. Цѣлый день имъ понадобится для достиженія Плацы, гдѣ они ночуютъ.
-- Ты увидишь, Митсосъ, какая это будетъ славная прогулка!-- воскликнулъ Яни послѣ всѣхъ этихъ объясненій.
Но Митсосъ невольно вспомнилъ о Навпліи и вздохнулъ, хотя Петровій и обѣщалъ ему, что онъ вскорѣ вернется туда.
Вообще онъ былъ очень доволенъ, что будетъ продолжать путь не одинъ, а съ юношей, одинаковыхъ съ нимъ лѣтъ, такъ что не будетъ возможности всецѣло предаваться грустнымъ мыслямъ о покинутой красавицѣ. Эти мысли въ первые дни, когда онъ ѣхалъ одинъ, такъ угнетали его, что онъ не разъ приходилъ въ отчаяніе и даже хотѣлъ вернуться назадъ. Только мысль, что онъ не только влюбленный юноша, но и преданный сынъ родины, останавливала его. Теперь же, собираясь въ дальнѣйшій путь, съ пріятнымъ товарищемъ, онъ уже не такъ мрачно смотрѣлъ на жизнь. Дѣйствительно, когда на слѣдующее утро Митсосъ и Яни выѣхали изъ Паницы, то первый съ легкимъ сердцемъ и искренней веселостью насвистывалъ пѣснь винодѣловъ.