Кончался ноябрь среди холодныхъ дождей и буйныхъ вѣтровъ. Стаи глухарей налетѣли на равнину вокругъ Навпліи. Вдали, на вершинахъ горы Иліасъ виднѣлись снѣга, а туманъ и дождь заволакивали неприглядною мглой всю окрестную страну.
Митсосъ безъ умолка проклиналъ непогоду, которая не позволяла ему кататься въ лодкѣ по заливу. Если же онъ иногда выходилъ изъ терпѣнія и садился въ лодку, то въ концѣ концовъ онъ возвращался домой мокрый, не достигнувъ своей цѣли. Въ послѣднее время Константинъ удивлялся поведенію сына, но объяснялъ его непонятнымъ для самого юноши физическимъ развитіемъ и, предоставляя все волѣ Божіей, не тревожилъ его вопросами, зная, что онъ, при своей скрытной натурѣ, ничего не скажетъ. При этомъ (`то утѣшала мысль, что Митсосъ во всѣхъ отношеніяхъ развивался, и что Николай, о которомъ не было ни слуху, ни духу, по своемъ возвращеніи будетъ очень доволенъ, найдя въ немъ возмужалаго юношу.
Но отецъ не зналъ, что дѣлалось къ душѣ Митсоса. Его знакомство съ Зюлеймой, молодой гречанкой изъ гарема богатаго турка, продолжалось такъ же странно, какъ началось. Ночь за ночью онъ подъѣзжалъ въ лодкѣ къ бѣлой стѣнѣ и цѣлыми часами разговаривалъ съ нею до той минуты, когда она махала ему рукой, чтобы онъ удалился, въ виду приближенія другой дѣвушки гарема или прислуги.
Такъ дѣло шло до одного вечера, передъ самымъ началомъ непогоды, когда Митсосъ захватилъ съ собою веревочную лѣстницу. Зюлейма обѣщала прійти на террасу попозже, но зато спуститься къ нему въ лодку и покататься по бухтѣ.
Этотъ вечеръ, или, лучше сказать, ночь, остался памятнымъ на вѣки имъ обоимъ. Несмотря на страхъ, чтобы ея не поймали, Зюлейма была очень рада быть на свободѣ хотя часа дна. Она весело приподняла съ лица покрывало, по просьбѣ юноши, и обнаружила прелестныя черты этого лица. Потомъ она разсказала свою исторію, какъ много лѣтъ тому назадъ ее похитили турки, и какъ она помнила изъ своего дѣтства только то, что отецъ ея былъ высокаго роста и въ черной одеждѣ. Она очень мило, но съ затрудненіемъ говорила погречески и презабавно обращалась съ Митсосомъ, какъ съ мальчикомъ, хотя сама была моложе его на годъ. Вообще для нея эта прогулка была дѣтской забавой, хотя ему казалось, что онъ былъ на седьмомъ небѣ.
На возвратномъ пути онъ сталъ разспрашивать ее объ ея несчастной жизни, но она отвѣчала, что была очень довольна своимъ положеніемъ, хотя старый Абдулъ-Ахметъ былъ порядочной свиньей; но она жила спокойно, ничего не дѣлала, хорошо ѣла, и только изрѣдка Абдулъ сердился, а евнухъ наносилъ ей удары. Къ тому же въ гаремѣ Абдула жизнь не была такая строгая, какъ въ другихъ. Абдулъ былъ очень старъ и только хороводился съ одной изъ нихъ. Что касается Зюлеймы, то она въ сущности не принадлежала къ гарему, а была любимой служанкой главной жены Абдула. Вообще ей недурно жилось, а если бы Митсосъ по временамъ каталъ ее въ лодкѣ, то она была бы совершенно счастлива, тѣмъ болѣе, что онъ ей нравился. Въ дурную погоду ему не стоило являться, такъ какъ гаремъ былъ тогда запертъ, и она не могла выйти тогда въ садъ.
Послѣ этой очаровательной прогулки наступила непогода, продолжавшаяся двѣ недѣли. Въ это унылое время Митсосъ съ нетерпѣніемъ ждалъ, когда разгуляется погода настолько, чтобы можно было кататься въ лодкѣ. Поэтому при первой улыбкѣ природы онъ послѣ обѣда рѣшился попробовать счастья и отправиться въ лодкѣ къ бѣлой стѣнѣ. Но теперь впервые онъ сталъ заботиться о своей внѣшности. Ему было стыдно за свою старую заштопанную одежду, и онъ надѣлъ свое праздничное платье, старательно причесалъ себѣ волосы, завязалъ свои сандаліи до самаго верха и молодцевато надѣлъ на бокъ феску.
Было уже девять съ половиною часовъ, когда онъ отправился въ путь, и луна поднялась высоко. Около часа ему понадобилось для того, чтобы добраться до бѣлой стѣны. Увидавъ ее издали, онъ почувствовалъ, что его сердце сильно забилось, и онъ напрягъ свое зрѣніе, чтобы поскорѣе убѣдиться въ присутствіи любимаго созданія. Дѣйствительно, что-то бѣлѣло на стѣнѣ, и онъ живо подвелъ лодку въ каменнымъ устоямъ.
Въ ту же минуту раздался веселый голосъ:
-- Я была увѣрена, что ты явишься, такъ какъ сегодня первая звѣздная ночь. У насъ всѣ спятъ. Я подслушивала у двери Магомета и ушла только тогда, когда раздался его громкій храпъ.
Митсосъ ничего не отвѣчалъ, вскочилъ въ лодкѣ и ловко забросилъ веревку съ лѣстницей за стѣну.
-- Да, я явился сюда при первой возможности,-- сказалъ онъ,-- а все это время я проклиналъ дождь, да проститъ мнѣ Господь!
-- Какой ты сегодня нарядный,-- замѣтила Зюлейма, пристально смотря на него,-- развѣ греки всегда ловятъ рыбу въ своей лучшей одеждѣ?
Митсосъ улыбнулся и, очень довольный тѣмъ, что принарядился, отвѣтилъ:
-- Мы объ этомъ поговоримъ въ лодкѣ. Спускайся внизъ.
Когда они благополучно очутились въ лодкѣ, то Митсосъ спросилъ:
-- Куда мы поѣдемъ сегодня?
-- Въ море, открытое море, подальше отъ этого проклятаго мѣста!-- воскликнула Зюлейма со смѣхомъ,-- а гдѣ мнѣ сѣсть?
Митсосъ вынулъ изъ сѣти захваченную имъ изъ дому подушку и положилъ ее на скамейку въ кормѣ.
-- Вотъ видишь,-- продолжалъ онъ,-- я вспомнилъ, что, сидя прошлый разъ на моей сѣти, ты сказала, что она сильно пахнетъ рыбой, поэтому я и захватилъ для тебя свою подушку. Теперь ты будешь сидѣть, какъ царица.
Она молча усѣлась, а Митсосъ сдѣлалъ нѣсколько взмаховъ веслами, чтобы отойти отъ стѣны, и потомъ поднялъ парусъ. Лодка быстро понеслась къ выходу изъ бухты.
-- Что же, ты кончилъ свою работу?-- спросила Зюлейма.
-- Да. Теперь мы можемъ кататься по морю, сколько тебѣ угодно.
-- Ну, такъ садись рядомъ со мной,-- отвѣчала молодая дѣвушка.
Впродолженіе нѣсколькихъ минутъ они хранили молчаніе. Она весело улыбалась, а онъ серьезно, пристально смотрѣлъ на нее. Наконецъ она вынула изъ кармана маленькій ящикъ и открыла его.
-- Я принесла тебѣ сладкаго,-- сказала она наконецъ:-- это рахатъ-лукумъ. Я не знаю, какъ его называютъ у васъ, въ Греціи. Ты любишь сладкое?
Она отломила пальцами кусочекъ вязкой ароматной сладости и подала ему съ наивной улыбкой ребенка, угощающаго своего товарища.
-- Что же, тебѣ нравится?-- спросила, она,-- Абдулъ далъ мнѣ этотъ ящикъ вчера вечеромъ, по я, признаюсь, испугалась его любезности. Я вѣдь тебѣ говорила, что я не принадлежу къ гарему.
Митсосъ покраснѣлъ. Ему была не выносима мысль, что старый турокъ могъ дѣлать подарки Зюлеймѣ.
-- Что это ты молчишь, Митсосъ?-- продолжала молодая дѣвушка,-- разскажи мнѣ, что ты дѣлалъ все это время. Я же ничего не дѣлала, ничего, ничего. Право, мнѣ никогда не было такъ скучно.
Юноша быстро взглянулъ на нее.
-- А теперь тебѣ не скучно?-- спросилъ онъ,-- ты любишь кататься со мной?
-- Конечно,-- отвѣчала она:-- иначе я не выходила бы къ тебѣ. Я просто скучала по тебѣ, что очень странно, такъ какъ прежде я никогда ни о комъ не скучала. Я никого не люблю въ домѣ, а нѣкоторыхъ ненавижу.
-- Обѣщай мнѣ, что никогда не будешь ненавидѣть меня,-- произнесъ Митсосъ, взявъ ее за руку.
-- Это трудно обѣщать,-- отвѣчала она со смѣхомъ,-- никогдавеличайшее изъ словъ, оно больше, чѣмъ всегда, но врядъ ли я когда буду тебя ненавидѣть. Ты мнѣ понравился сразу, даже прежде, чѣмъ я тебя увидѣла, а именно когда я слышала только твой голосъ въ темнотѣ. Но пѣть подъ нашей стѣной было очень неосторожно, такъ какъ, еслибъ объ этомъ узналъ Абдулъ, то онъ незадумавшись приказалъ бы застрѣлить тебя. Вотъ еслибъ я была не я и сказала бы ему о твоемъ пѣніи, такъ тебѣ бы болѣе не пѣть.
-- Но ты этого не сдѣлала, потому что ты -- ты,-- отвѣчалъ Митсосъ,-- да и еслибъ ты была не ты, я не пѣлъ бы.
-- Ты говоришь пустяки. Но вотъ Зулейка.
-- Кто это Зулейка?
-- Это женщина, которая караулитъ, чтобъ никто не замѣтилъ нашихъ свиданій. Она старая, хотя помоложе Абдула, и ждетъ уплаты съ твоей стороны. Ты знаешь, она поставила условіемъ, чтобъ ты поцѣловалъ ее за каждое наше свиданіе. Она уже считаетъ, что мы видались съ тобой четыре раза, хотя по-моему теперь только третій. Когда же ты расквитаешься съ ней?
Митсосъ вскочилъ.
-- Что мнѣ Зулейка!-- воскликнулъ онъ гнѣвно.
Молодая дѣвушка пристально посмотрѣла на него.
-- Зачѣмъ ты сердишься, Митсосъ?-- сказала она.-- Нечего сердиться. Зулейка говоритъ, что ты красивѣе всѣхъ людей, такъ зачѣмъ же ты выходишь изъ себя?
-- Бросимъ Зулейку,-- отвѣчалъ юноша:-- говори мнѣ лучше о себѣ. Я такъ люблю слушать твой голосъ. И дай мнѣ свою руку. Я никогда не видалъ такой бѣлой и гладкой руки.
Зюлейма разсмѣялась.
-- Пустяки. Да не сжимай мнѣ такъ руки, больно. Что же мнѣ говорить о себѣ? Право, не знаю. Ничего со мной не случилось за это время. Зулейка...
-- Не говори о ней.
-- Да я и не хочу говорить о ней. Но смотри, Митсосъ, какъ мы далеко въ морѣ. Навплія осталась за нами. Вернемся.
-- Нѣтъ, еще рано.
-- Пора, пора. Понадобится добрый часъ на возвращеніе. Пожалуйста, Митсосъ, поѣдемъ назадъ.
Юноша ничего не отвѣтилъ, а послѣ минутнаго молчанія произнесъ шепотомъ:
-- Скажи, что не хочешь вернуться.
-- Конечно, не хочу. Я желала бы вѣчно быть такъ съ тобой, съ тобой однимъ.
Митсосъ вскочилъ.
-- Хорошо,-- сказалъ онъ:-- теперь мы вернемся.
Онъ повернулъ парусъ, и когда лодка быстро понеслась назадъ, то Митсосъ попрежнему сѣлъ рядомъ съ Зюлеймой.
-- Теперь пойдетъ хорошая погода,-- сказалъ онъ:-- и ты будешь выходить ко мнѣ? Ты вѣдь сказала, что тебѣ нравятся эти прогулки.
-- Да, онѣ мнѣ очень нравятся, но намъ не надо слишкомъ ихъ учащать,-- отвѣчала молодая дѣвушка, прижимаясь къ нему:-- но ты можешь ежедневно приближаться къ стѣнѣ, и я скажу тебѣ, можно ли намъ покататься. А въ будущій разъ, Митсосъ, захвати свои орудія рыбной ловли. Я хочу посмотрѣть, какъ ты ловишь рыбу.
-- Къ чорту рыбу! Я предпочитаю разговаривать съ тобою.
-- Какъ смѣшно! А мнѣ бы лучше хотѣлось смотрѣть, какъ ты ловишь рыбу; впрочемъ это не мѣшало бы намъ разговаривать. И ты позволишь мнѣ помогать?
-- Ты бы не совладала съ полной сѣтью,-- сказалъ онъ, снова взявъ ея руку:-- ты не знаешь, какъ это тяжело.
-- А сколько рыбъ въ полной сѣти?
-- По пятидесяти на каждый твой палецъ, да еще сотня на прибавку,-- сказалъ со смѣхомъ Митсосъ:-- я разъ порѣзалъ себѣ палецъ до кости веревкой отъ сѣти.
Онъ поднялъ свою загорѣлую большую руку, и Зюлейма провела своимъ маленькимъ пальчикомъ по шраму на указательномъ пальцѣ.
-- Какъ ужасно!-- воскликнула она:-- много шло крови?
-- Полъ-ведра.
Въ это время вѣтеръ посвѣжѣлъ, и Зюлейма, завернувшись въ свой бурнусъ, еще крѣпче прежняго прижалась къ Митсосу.
-- Тебѣ холодно?-- спросилъ онъ.
-- Нѣтъ, если ты будешь сидѣть смирно. Хочешь еще кусочекъ рахатъ-лукума?
-- Да, только положи мнѣ сама въ ротъ.
Спустя десять минуть, они пристали къ бѣлой стѣнѣ, и поставивъ уже одну ногу на веревочную лѣстницу, Зюлейма наклонила голову и быстро поцѣловала въ лобъ юношу.
-- Доброй ночи, милый Митсосъ,-- прошептала она и, вся вспыхнувъ, прибавила:-- не цѣлуй Зулейки: она гадкая старуха.
И, не дожидаясь его отвѣта, она взобралась по лѣстницѣ и исчезла въ темнотѣ.
Долго Митсосъ сидѣлъ неподвижно въ лодкѣ; кровь прилила къ его вискамъ. Онъ чувствовалъ, что пересталъ быть ребенкомъ, и что неожиданно въ немъ проснулся человѣкъ, съ пламенными страстями. Наконецъ онъ очнулся и съ улыбкой счастья на лицѣ отправился домой.
Но Зюлеймѣ эта прогулка обошлась недешево. Въ саду ее поймалъ евнухъ, и хотя она объяснила свой выходъ въ садъ ночью головною болью, и Зулейка не проболталась, а Митсоса никто не видалъ, ей все-таки досталось порядочная встрепка, и она рѣшила болѣе не имѣть хоть на время головныхъ болей. Такимъ образомъ въ продолженіе двухъ недѣль она не выходила на террасу. Но, благодаря счастливой звѣздѣ влюбленныхъ, старый евнухъ напился пьянъ, и Абдулъ его немедленно прогналъ. Зюлейма стала старательно присматриваться къ привычкамъ его преемника и съ удовольствіемъ замѣтила, что онъ рано ложился и спалъ крѣпко. Поэтому она рѣшила возобновить прогулки въ лодкѣ и снова вышла на террасу 1 января 1821 г.
Но она такъ же, какъ Митсосъ, за это время совершенно перемѣнилась; со времени послѣдней прогулки и поцѣлуя она сознавала, что ощущаетъ къ юношѣ какое-то особое чувство, и понимала, что онъ чувствуетъ относительно ея то же.
Выйдя на террасу за полчаса до условленнаго времени, она съ нетерпѣніемъ ждала его и даже заплакала при мысли, что онъ можетъ не явиться. Нѣтъ, онъ долженъ былъ прійти; она не могла жить безъ него. Что значило ему двѣ недѣли являться безуспѣшно; вѣдь онъ долженъ былъ понять, что она не выходила, потому что не могла. Наконецъ въ темнотѣ показался бѣлый парусъ, и лодка пристала къ стѣнѣ.
-- Это ты, Митсосъ?-- произнесла она шепотомъ, и въ ту же минуту онъ бросилъ на террасу веревку, а затѣмъ и самъ стоялъ рядомъ съ ней.
Они молча опустились въ лодку, но какъ только она сѣла на заднюю скамью, онъ подошелъ къ ней и сказалъ тихо:
-- Ты, Зюлейма, поцѣловала меня въ прошедшій разъ; могу я теперь отдать тебѣ этотъ поцѣлуй?
-- Да,-- отвѣчала она, и сердце ее переполнилось радостью.
Онъ хотѣлъ поцѣловать ее также въ лобъ, но они уже не были болѣе дѣти, и ихъ уста встрѣтились въ первомъ поцѣлуѣ влюбленныхъ.
На этотъ разъ лодка понеслась не къ морю, а къ тому мѣсту бухты, гдѣ Митсосъ когда-то ловилъ рыбу съ Николаемъ. Онъ захватилъ съ собою сѣть, острогу и факелы. Спустя полчаса, они пристали къ берегу, и Митсосъ, взявъ на руки Зюлейму, снесъ ее на песокъ и, устроивъ ей изъ тростника уютное гнѣздышко, самъ пошелъ въ воду и сталъ ловить рыбу.
Она слѣдила съ любопытствомъ за всѣми его движеніями, его красивой фигурой рельефа, освѣщенной мерцающимъ огнемъ факела. Уловъ былъ счастливый, и молодая дѣвушка весело смѣялась каждый разъ, какъ онъ ей показывалъ большую рыбу. Вскорѣ она такъ увлеклась новымъ для нея зрѣлищемъ, что покинула свое гнѣздо и стала быстро шагать взадъ и впередъ по песчаному берегу, не спуская съ глазъ Митсоса.
Наконецъ онъ присоединился къ ней съ большимъ количествомъ рыбы, и она стала съ любопытствомъ разсматривать добычу. Потомъ она вынула изъ кармана турецкій табакъ, набила его трубку и зажгла ее. Этотъ табакъ она принесла изъ гарема, гдѣ всѣ женщины курили, кромѣ нея.
Ночь была самая благопріятная для влюбленныхъ; легко дышалось свѣжимъ, майскимъ воздухомъ, луна скрылась за горами, и только звѣзды блестѣли, какъ козы на безоблачномъ небѣ. Факелъ, воткнутый въ песокъ, медленно догоралъ. Влюбленные сидѣли обнявшись, и горячій, пламенный поцѣлуй не покидалъ ихъ жадныхъ устъ.
Сколько прошло времени въ этомъ небесномъ блаженствѣ, они сами не знали, но неожиданно Митсосъ услыхалъ на берегу за высокимъ тростникомъ тяжелые шаги мула. Сердце у него ёкнуло, и онъ сталъ прислушиваться съ какимъ-то инстинктивнымъ страхомъ. Черезъ нѣсколько минутъ на дорогѣ показалась фигура всадника. Прямо противъ Митсоса, спрятаннаго въ тростникахъ, онъ остановился, высѣкъ кремнемъ огонь, закурилъ трубку и поѣхалъ далѣе.
Митсосъ узналъ въ путникѣ Николая. Лицо его поблѣднѣло, и зрачки расширились, словно онъ увидалъ призракъ.
-- Кто это?-- спросила тихо Зюлейма, нѣжно взявъ его си руку: -- онъ не видалъ насъ.
-- Это мой дядя,-- глухо отвѣчалъ Митсосъ.-- Конечно, онъ насъ не видалъ. Но я боюсь, что онъ пріѣхалъ за мною.
-- За тобой? Что это значитъ?
-- Мнѣ надо уѣхать. Но, пресвятая Богородица, я не могу покинуть тебя. Я не знаю, что онъ намѣренъ дѣлать, но онъ увезетъ меня, и, можетъ быть, мы никогда болѣе не увидимся. Нѣтъ, нѣтъ, я не могу, я не могу.
-- Не говори такъ, Митсосъ, ты терзаешь мое сердце!-- воскликнула испуганная Зюлейма, заливаясь слезами.
-- Прости меня, красавица,-- отвѣчалъ онъ нѣжно, стараясь успокоить ее.-- Все устроится, и я вернусь, да, я непремѣнно вернусь. Но я далъ слово помочь ему въ его дѣлѣ и долженъ сдержать свое обѣщаніе.
-- А развѣ ты не можешь сказать мнѣ, что это за дѣло?
-- Не могу. Одно могу тебѣ сказать, но ты дай слово никому не проболтаться. Говорятъ, что греки вскорѣ возстанутъ и выгонятъ турокъ. Такъ какъ ты ненавидишь турокъ не менѣе моего, то ты будешь рада, если это осуществится. Можетъ быть, нападутъ и на домъ Абдула, но ты не бойся. Твоя жизнь въ безопасности, если ты заявишь, что ты гречанка. Моли Бога и Пресвятую Дѣву, Зюлейма, чтобъ это случилось поскорѣе; тогда мы будемъ принадлежать всецѣло другъ другу.
-- Такъ вотъ для чего ты уѣзжаешь?
-- Нѣтъ, цѣль моего отъѣзда совсѣмъ иная,-- произнесъ Митсосъ, помня данное имъ обѣщаніе Николаю,-- Прости меня, Зюлейма, что я такъ перепугалъ тебя. Это все пустяки -- выходи на террасу, какъ можно чаще. Если я и уѣду, то не надолго, и какъ только вернусь, то сейчасъ явлюсь подъ твою террасу.
Зюлейма успокоилась, взяла обѣими руками его голову, опустила ее и покрыла поцѣлуями.
-- Я буду выходить на террасу, когда только могу, потому что ты мнѣ дороже всѣхъ на свѣтѣ. Ну, теперь неси меня на лодку, мой силачъ. Пора домой.
Митс.осъ поднялъ ее на руки, и она нѣжно обвила его руками. Но онъ не чувствовалъ прежняго блаженства: мысль о разлукѣ съ нею сокрушала его сердце. Къ чему онъ непремѣнно долженъ былъ жертвовать собою и своимъ счастьемъ родинѣ, когда у нея было столько другихъ и лучшихъ слугъ? Что ему была слава и почести, когда онъ долженъ былъ купить ихъ цѣною любви?]
Обуреваемый подобными мыслями, онъ достигъ лодки, посадилъ на скамейку миловидную дѣвушку и отвезъ ее домой. Но пока онъ тревожился, она спокойно полулежала въ лодкѣ, припавъ головой на его грудь, и, совершенно успокоенная, смотрѣла ему прямо въ глаза.
Выйдя изъ лодки, ина молча обняла его, и ихъ губы еще разъ слились въ долгомъ поцѣлуѣ. Потомъ она побѣжала къ дому, а онъ вернулся къ отцу.
Несмотря на поздній часъ, Константинъ съ Николаемъ сидѣли и о чемъ-то говорили съ жаромъ.
-- А вотъ и ты, Митсосъ,-- воскликнулъ Николай при видѣ юноши,-- насталъ часа, Тебѣ надо отправиться сейчасъ.
Митсосъ молча посмотрѣлъ на дядю и твердо сказалъ:
-- Я готовъ. Куда надо отправиться?