Петровій быстро воспользовался одержаннымъ успѣхомъ. Теперь очевидно было, что грекамъ нечего было бояться столкновенія съ турецкими силами, сосредоточенными въ Триполи. Но если турки не могли выбить грековъ изъ ихъ сильной горной позиціи, то съ другой стороны и грекамъ нельзя было противостоять туркамъ въ равнинѣ, гдѣ могла дѣйствовать кавалерія. Но и оставаться въ Вальтезѣ грекамъ было нельзя, такъ какъ ихъ силы постоянно увеличивались отъ прибывавшихъ со всѣхъ сторонъ новыхъ отрядовъ, и являлась необходимость создать другое звено въ желѣзной цѣпи, долженствовавшей сковать въ концѣ концовъ Триполи.
Къ западу отъ этого города и на разстояніи ружейнаго выстрѣла съ его стѣнъ находились три отвѣсныхъ горныхъ отрога, извѣстныхъ подъ названіемъ: Три Корфа. Соединены были эти три вершины плоскогоріемъ, и Петровій рѣшилъ создать новую укрѣпленную позицію. Дѣло пошло быстро, и турки не мѣшали возведенію укрѣпленій. Такимъ образомъ, въ началѣ іюня гарнизонъ Вальтезы раздѣлился на двѣ части: аргосцы остались въ старомъ гнѣздѣ, подъ начальствомъ Димитрія, а Петровій съ майнотами занялъ сѣверный пикъ въ новой позиціи, Николай съ аркадцами -- южный, а спартанцы со своимъ вождемъ Понирополусомъ -- средній.
Между тѣмъ со всѣхъ концовъ страны получались свѣдѣнія уже не о рѣзнѣ беззащитныхъ турокъ въ отдѣльныхъ хижинахъ, а о правильныхъ осадахъ турецкихъ городовъ, частью увѣнчанныхъ побѣдой, частью еще продолжавшихся. Нѣкоторые изъ греческихъ острововъ, какъ ІІсара, Спеція и Гидра, возстали и выслали цѣлый флотъ для охраны береговъ и уничтоженія турецкихъ судовъ, прекращая тѣмъ всякую доставку турками подкрѣпленій людьми, оружіемъ и припасами. Уже въ маѣ мѣсяцѣ греческій флотъ отличился нѣсколькими смѣлыми подвигами, въ числѣ которыхъ наиболѣе славно было уничтоженіе турецкаго флота, на которомъ везли изъ Малой Азіи людей и оружіе. Греки остановили этотъ фрегатъ близъ Навпліи, и послѣ отчаянной защиты онъ былъ взята и преданъ огню.
Два дня спустя послѣ этого морского боя, два гидріотскіе брига нагнали турецкое судно, шедшее изъ Константинополя въ Египетъ съ богатыми подарками отъ султана къ Магомету-Али. Всѣ турки на суднахъ были безжалостно перебиты, а богатая добыча до того растлила греческихъ моряковъ, что они забыли клятву отдавать половину добычи для веденія войны за независимость и, вкусивъ прелестей легкой добычи, сдѣлались не бойцами за свободу, а пиратами. Они вернулись на Гидру, попрятали свою добычу и снова вышли въ море, уже съ одной цѣлью набивать себѣ карманъ. Однако и среди гидріотовъ были истинные патріоты, даже патріотки, какъ, напримѣръ, прекрасная Капсина, которая сама командовала кораблемъ, отважно боролась съ турецкими судами и, чтобы загладить вину своихъ земляковъ, ничего изъ добычи не брала себѣ, а все отдавала на военные расходы.
Три судна изъ Спеціи явились къ пелопонезскому берегу для оказанія помощи спартанцамъ, осаждавшимъ съ сухого пути Монемвазію. Этотъ городъ славился своимъ богатствомъ, и начальникъ осаждающихъ, видя невозможность довести городъ до капитуляціи, пока онъ получалъ съ моря припасы, пригласилъ на помощь флотъ. При этомъ онъ условился, что одна треть добычи пойдетъ солдатамъ, другая флоту, а третья національному казначейству; но какъ только прибыли суда, то начались постоянные споры между сухопутными и морскими силами. Солдаты обвиняли матросовъ въ томъ, что они хотѣли стакнуться съ турками и отвезти ихъ въ Малую Азію на своихъ судахъ, причемъ вся добыча досталась бы въ ихъ руки, а напротивъ моряки обвиняли солдатъ въ томъ, что они намѣревались сдѣлать ложный штурмъ и выпустить на свободу осажденныхъ за выдачу имъ всей добычи. Каждый думалъ только о себѣ, и никто не заботился объ интересахъ націи, но всего невыносимѣе для солдатъ было поведеніе трехъ епископовъ, которые принимали на себя надменный тонъ турецкихъ властей, а хотя возбужденная война имѣла отчасти религіозный характеръ, но поселяне не желали мѣнять однихъ горделивыхъ владыкъ на другихъ.
Дѣйствительно, сановники церкви, которые до турецкаго владычества пользовались не только духовной но и свѣтской властью, вздумали теперь вернуть свое прежнее положеніе. Многіе изъ нихъ, подобно Герману изъ Натраса, искренно трудились въ дѣлѣ освобожденія родины и теперь, когда народъ начиналъ пользоваться ихъ трудами, также желали получить свою награду. Но никогда подобное требованіе не было предъявляемо столь не кстати, такъ какъ военачальники оказывали, естественно, противодѣйствіе притязаніямъ духовенства, и между ними происходили непріятныя столкновенія, сѣя всюду недовѣріе и подозрѣніе. Духовныя особы прямо упрекали военныхъ предводителей въ томъ, что они заботились лишь о собственныхъ интересахъ, а съ своей стороны военные упрекали духовныхъ въ томъ, что они выходили изъ своей области.
Послѣднее обвиненіе ставилось рѣзче и усложняло отношенія между военными и духовными, когда служители алтаря, какъ, напримѣръ, Германъ, принимали личное участіе въ войнѣ съ мечомъ въ рукахъ.
Значительное вліяніе, которымъ пользовались Петровій и Николай, умѣряло означенное зло въ арміи подъ Триполи; но и они оба чувствовали, что ихъ положеніе не прочное и зависѣло отъ ихъ популярности въ народѣ. Когда явился въ лагерь Германъ съ вооруженнымъ отрядомъ, то дѣло приняло критическій оборотъ. Надо ему отдать справедливость, что онъ руководился не желаніемъ личной власти, а стремленіемъ къ господству церкви. Какъ служитель алтаря и викарій Господа, онъ считалъ себя выше всѣхъ и совершенно забылъ завѣтъ Господній о смиреніи.
Въѣздъ Германа въ лагерь подъ Триполи нимало не напоминалъ входа въ Іерусалимъ Іисуса Христа. Передъ Германомъ шелъ отрядъ вооруженныхъ людей, за которыми слѣдовали шесть послушниковъ съ кадильницами и священникъ съ большимъ серебрянымъ крестомъ, который былъ купленъ Германомъ на доставшуюся ему добычу. Наконецъ, самъ архіепископъ двигался торжественно, сидя на креслѣ, которое несли четыре монаха. Голова его была обнажена, такъ какъ въ рукахъ онъ держалъ золотые причастные сосуды, подаренные императоромъ Палеологомъ Мегаспелайонской обители. По его плечамъ ниспадали его длинные черные волосы, съ легкой просѣдью. Бѣлая шелковая риза, съ красной каймой, покрывала его съ шеи до ногъ, а въ верху была закрѣплена золотой застежкой съ крупнымъ изумрудомъ. За Германомъ шло остальное духовенство, неся хоругви. Вся его свита состояла изъ трехсотъ человѣка..
Конечно, вести войну въ такомъ видѣ было безуміемъ, но это безуміе не лишено было возвышенной идеи, такъ какъ Германъ только думалъ о славѣ и достоинствѣ церкви. Пять дней продолжалось его шествіе изъ Калавриты, и всѣ греческіе посты встрѣчали его съ глубокимъ уваженіемъ; но отъ пріема въ арміи подъ Триполи зависѣлъ успѣха, предпринятаго имъ дѣла, такъ какъ майноты всегда смотрѣли презрительно на духовныхъ лицъ. Съ его точки зрѣнія онъ явился туда, чтобъ закрѣпить господство церкви надъ православными, и въ исполненіи своей обязанности онъ не могъ допустить ни малѣйшей уступки.
Яни и Митсосъ издали увидѣли приближеніе торжественнаго шествія, и первый, знаменательно свистнувъ, сказалъ:
-- Быть бѣдѣ. Германъ добрый и преданный родинѣ человѣкъ, но не всѣ духовные походятъ на него.
-- Хорошо бы было, если бы они не вмѣшивались въ наши дѣла,-- отвѣчалъ Митсосъ.-- Они всѣхъ увѣряютъ, что борьба ведется во славу Божію. Положимъ, это такъ; но для борьбы необходимы воины, а попы -- плохіе воины. Однако, посмотри, Яни, какъ великолѣпенъ Германъ. Жаль, что я не родился архіепископомъ.
Шествіе поровнялось съ молодыми людьми и, увидавъ, что Германъ держитъ въ рукахъ Святые Дары, они оба упали на колѣни. Яни сталъ набожно креститься, а Митсосъ насупилъ брови.
Петровій встрѣтилъ архіепископа съ глубочайшимъ уваженіемъ и устроилъ для него шалашъ рядомъ со своимъ. По всему лагерю было заявлено, что на другой день рано утромъ греки обязаны присутствовать на обѣднѣ, которую будетъ совершать архіепископъ. Но наканунѣ, послѣ ужина, Петровій и Николай пригласили къ себѣ Германа для откровенной бесѣды, а къ величайшему удовольствію Митсоса ему было поручено, съ двадцатью охотниками, сдѣлать набѣгъ на сосѣднюю турецкую позицію. Германъ относился къ нему очень милостиво, и потому онъ благословилъ его на путь.
-- Ты всегда отличался умѣньемъ обращаться съ людьми,-- сказалъ архіепископъ, обращаясь къ Николаю: -- и, надо отдать тебѣ справедливость, ты сумѣлъ подготовить къ жизненной дѣятельности лучшаго юношу Греціи. Но намъ нужно переговорить о совершенно иныхъ вещахъ, и прежде всего дай мнѣ пожать тебѣ руку, потому что, можетъ быть, мои слова тебѣ не понравятся. Мы вѣдь, не правда ли, съ тобой друзья?
-- Старые друзья,-- отвѣчалъ съ улыбкой Николай: -- и дай Богъ, чтобы мы вѣчно остались друзьями.
-- И я на это надѣюсь,-- продолжалъ Германъ: -- впрочемъ извѣстіе, которое я принесъ, можетъ только скрѣпить нашу старую дружбу. Нашъ патріархъ Григорій, котораго ты, вѣроятно, знавалъ, казненъ въ Константинополѣ, по приказанію султана.
Николай и Петровій вскочили со своихъ мѣстъ.
-- Не можетъ быть!-- воскликнули они оба въ одинъ голосъ.
-- Да, онъ казненъ, и самымъ позорнымъ образомъ. Его повѣсили на воротахъ патріаршаго дома. Но Божія кара вскорѣ настигнетъ нечестивыхъ, и смерть этого святого мученика вопіетъ къ небу! Дай-то Богъ, чтобы это печальное событіе связало насъ еще большими дружескими узами. Злобные турки не довольствовались преданіемъ святого человѣка смерти, а оставили въ продолженіе трехъ дней его трупъ висѣть на улицѣ, такъ что его дергали и кусали собаки; а затѣмъ этотъ трупъ былъ выданъ евреямъ, которые хуже собакъ. Они проволокли его но всѣмъ улицамъ и бросили въ море. Но набожные люди спасли тѣло святого человѣка, отвезли его къ Одессу и тамъ предали землѣ по уставу церкви. Несмотря на свою смерть, Григорій совершалъ чудеса на кораблѣ, на которомъ его тѣло было доставлено въ Одессу. Среди людей, находившихся на этомъ кораблѣ, была одна женщина, пораженная параличемъ, и какъ только ее поднесли къ тѣлу патріарха, то она немедленно выздоровѣла.
-- Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ!-- воскликнулъ Николай: -- этотъ мученикъ будетъ нашимъ заступникомъ передъ Господомъ.
-- Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ!-- повторилъ Петровій крестясь:-- но, отецъ, разскажи, какъ это случилось.
-- Онъ умеръ за насъ,-- отвѣчалъ Германъ: -- онъ умеръ, защищая свободу грековъ! Вамъ извѣстно, что онъ дѣйствовалъ заодно съ патріотами, и его письма къ членамъ клуба были перехвачены. Богъ какимъ путемъ турки узнали о его патріотической дѣятельности и отомстили ему. Послѣ его казни назначены были выборы новаго патріарха, и выбранъ Евгеній, изъ Писидіи. А этотъ выборъ утвержденъ убійцей Григорія.
-- Я не хочу повиноваться такому выбору!-- воскликнулъ Николай, ударяя кулакомъ по столу: -- церковь не игрушка для дьяволовъ турокъ.
-- И хотѣлъ узнать твое мнѣніе,-- продолжалъ Германъ: -- а ты, Петровій, раздѣляешь взглядъ родича? Но все-таки, вѣдь церковь остается безъ главы.
-- А какъ слѣдуетъ поступать послѣ смерти патріарха?-- спросилъ Николай.
Германъ молчалъ впродолженіе нѣсколькихъ минутъ, а потомъ продолжалъ:
-- Почему я не сразу отвѣтилъ на этотъ вопросъ: дѣло въ томъ, что, по уставу церкви, до выбора новаго патріарха вся власть сосредоточивается въ рукахъ старшаго архіепископа.
-- И прекрасно!-- воскликнулъ Николай, вставая:-- нѣтъ человѣка достойнѣе тебя, и я готовъ признать твою власть и повиноваться тебѣ во всемъ, что касается духовныхъ дѣлъ, во славу Божію.
Николай и Петровій подошли подъ благословеніе Германа, и онъ осѣнилъ ихъ крестнымъ знаменіемъ.
-- Я отчасти для того и прибылъ сюда,-- сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія:-- чтобы побудить греческую армію признать главенство святой церкви. Среди постоянныхъ стычекъ мы не должны забывать, что мы сражаемся не только за свободу, но и во славу Божію. Повѣрьте мнѣ, друзья мои, я вполнѣ сознаю, что недостоинъ того высокаго положенія, которое случайно выпало на мою долю; но помогите мнѣ устоять отъ соблазна, отказаться отъ непосильной мнѣ тяготы. Я знаю, что вы оба пользуетесь большимъ вліяніемъ, а потому можете оказать мнѣ громадную помощь. Вѣдь если я подчинюсь волѣ Божіей и возьму на себя тяжелую отвѣтственность быть главою греческаго народа, возставшаго за свою свободу, то я буду ревниво защищать свою власть не изъ личнаго самолюбія, а изъ ревниваго служенія Господу.
Николай хотѣлъ отвѣтить Герману, но Петровій незамѣтнымъ знакомъ удержалъ его, и архіепископъ продолжалъ:
-- Подъ чьимъ началомъ мы боремся, если не подъ Божьимъ? Отъ кого зависитъ побѣда, какъ не отъ Бога? А я, смиренный его служитель, являюсь пастыремъ Божьяго стада. Не истолкуйте, друзья, моихъ словъ во зло, я говорю не за себя, а за Бога. Уже среди насъ возникли враги не хуже турокъ. Въ Калавритѣ и Монемвазіи, но я надѣюсь не здѣсь, появились корыстные, нечестивые люди, которые сами дѣйствуютъ и побуждаютъ своихъ сторонниковъ дѣйствовать лидіь съ цѣлью наживы и достиженія своихъ самолюбивыхъ замысловъ. Эти недостойные люди равняются разбойникамъ, которые грабятъ беззащитныхъ.
-- Прости меня, отецъ,-- отвѣчалъ Петровій:-- но если подобные люди встрѣчались на греческихъ судахъ, то еще ничего подобнаго не видно въ арміи. Половину нашей добычи мы отдаемъ на расходы войны, а, другую половину справедливо дѣлимъ между тѣми, которые ее пріобрѣли.
-- Ты, другъ мой, именно затронулъ тотъ вопросъ, о которомъ я хотѣлъ говорить,-- произнесъ Германъ: -- по твоимъ словамъ, вы откладываете половину на расходы войны, и хотя, я полагаю, это слишкомъ большая доля, но не будемъ объ этомъ говорить. Я хочу обратить ваше вниманіе на совершенную несправедливость дѣлежа остальной половины между всѣми воинами. За что мы боремся: за пріобрѣтеніе богатства или за свободу? Конечно, за свободу и во славу Божію. Значитъ, бороться за такое дѣло и даже погибнуть за него выше всякой награды. Поэтому все, что мы пріобрѣтаемъ своей борьбой, должно идти во славу Божію, то-есть святой церкви. Вѣдь Богъ, а не кто иной даетъ намъ силу побороть турокъ, и что же -- каждый человѣкъ получаетъ свою долю, а только церкви ничего не даютъ. Поэтому намъ слѣдуетъ подумать о Богѣ и о церкви съ ея служителями. Имъ слѣдуетъ отдать половину добычи, а не дѣлить ее между всѣми.
Петровій и Николай слушали его молча, потому что они уважали въ немъ и человѣка и архіепископа. Въ его искренности и честности они также не сомнѣвались; но проповѣдываемая имъ теорія была самая непрактичная: неужели онъ думалъ, что грубые, необразованные люди вели бы войну ради интересовъ церкви? Уже и то духовныя лица дѣлали много зла, придавая себѣ неимовѣрную важность и возбуждая неудовольствіе грековъ въ томъ, что они входили въ сдѣлки съ турками, которые покупали свою жизні* уступкой имущества. Самъ Германъ вполнѣ добросовѣстно и безкорыстно проводилъ мысль объ отчисленіи половины добычи церкви, но другія духовныя лица на него не походили, а главное, какъ могли Петровій въ качествѣ главнокомандующаго и Германъ, пастырь Божьяго народа, явиться въ толпѣ смѣлыхъ молодцовъ и сказать имъ:
-- Вы рисковали своею жизнью вчера, рискуете ею сегодня и будете рисковать завтра только для того, чтобы обогатить церковь и ея служителей, а вы сами, если не умрете на полѣ брани, то останетесь попрежнему бѣдняками.
Однако, несмотря на всю честность Германа, Петровій и Николай понимали, что, дѣйствуя во славу Божію, онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, стремился и къ удовлетворенію своего самолюбія. Онъ отличался неимовѣрной жаждой власти и если его выбрали бы на мѣсто убитаго патріарха, то его силѣ и могуществу не было бы ничего равнаго къ странѣ. Что подобная мысль приходила ему въ голову и не давала ему покоя, доказали послѣдующія слова:
-- И какое великое дѣло,-- продолжалъ онъ: -- быть во главѣ такой церкви, имѣющей верховную власть духовную и свѣтскую. Я не промѣнялъ бы такого положенія на роль самого папы. Духъ захватываетъ думать, что я, недостойный, могу до этого возвыситься!
-- Отецъ,-- перебилъ его Николай, насупивъ брови: -- зачѣмъ ты это говоришь? Вѣдь, стремясь къ усиленію церкви во славу Божію, ты не думаешь ни о чемъ другомъ.
-- Ты правъ,-- отвѣчалъ Германъ послѣ минутнаго молчанія:-- я стремлюсь только къ возвеличенію церкви Божіей.
-- Я еще хотѣлъ сказать тебѣ, отецъ,-- продолжалъ Николай:-- мы съ Петровіемъ должны думать и о другихъ интересахъ, кромѣ интересовъ церкви. Въ послѣднее время у насъ въ арміи, хотя и меньше, чѣмъ въ другихъ отрядахъ, возникли распри, что можетъ вызвать самыя ужасныя послѣдствія. Въ нашемъ лагерѣ есть духовныя лица, которыя говорятъ солдатамъ то же самое, что ты, но не съ столь безкорыстной цѣлью. По ихъ словамъ, мы начали войну изъ-за религіи и должны преклоняться передъ духовными лицами, но наши молодцы не хотятъ ихъ слушать. Тогда они пускаются на хитрость и увѣряютъ, что бѣдные солдаты проливаютъ кровь за то, чтобъ обогащались ихъ начальники. Клянусь Богомъ! Это гнусная клевета, но нельзя поручиться, что если дѣла не измѣнятся, то дѣйствительно можетъ произойти нѣчто подобное. Вотъ, напримѣръ, въ Менемвазіи уже теперь творится недоброе: туда стекаются отряды съ заранѣе выбранными начальниками, и эти начальники прямо говорятъ, что если духовныя лица, ничего не дѣлая, хотятъ присвоить себѣ добычу, то лучше же имъ взять эту добычу себѣ, такъ какъ они несутъ всю тяжесть борьбы. И вотъ такимъ образомъ происходитъ внутренняя распря между духовными лицами и военными предводителями, а мало-по-малу и солдаты начинаютъ дѣйствовать каждый въ свою пользу. А во всемъ виновато духовенство. Ему не мѣсто въ нашей средѣ. Прежде чѣмъ духовные появились въ лагеряхъ, не было и помину о чемъ либо подобномъ. Вотъ все, что я хотѣлъ сказать.
Николай говорилъ съ жаромъ, и глаза его гнѣвно блестѣли. Неужели побѣда будетъ вырвана изъ рукъ грековъ по милости ихъ самихъ, а онъ зналъ, что какъ ни близка была гибель Триполи, но съ деморализованной арміей ничего нельзя было сдѣлать.
-- Ты не правъ, Николай!-- воскликнулъ Германъ, выходя изъ себя: -- ваша армія не достаточно уважаетъ духовныхъ лицъ и скорѣе походитъ на толпу мальчишекъ, вырвавшихся изъ-подъ учительской ферулы, чѣмъ на храброе войско, повинующееся и уважающее какъ слѣдуетъ.
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Николай: -- первый долгъ солдата -- повиноваться своимъ начальникамъ, и въ этомъ отношеніи наши молодцы безупречны.
-- Но ваши солдаты -- люди, а первый долгъ человѣка -- повиноваться тѣмъ, которые поставлены надъ ними Богомъ!
-- Но, отецъ!-- воскликнулъ Николай:-- теперь не время говорить объ этомъ. Конечно, ты правъ: люди должны уважать служителей Бога, но во время войны духовнымъ лицамъ не слѣдуетъ возбуждать распри. Я не спорю, что мы ведемъ борьбу во славу Божію, но не мѣшайте намъ, дайте намъ свободу дѣйствовать!
-- Вамъ никто и не мѣшаетъ, если вы стремитесь дѣйствительно къ славѣ Божіей.
Николай ничего не отвѣчалъ, а только покачалъ головой.
-- Теперь не время ссориться,-- сказалъ Петровій, молчавшій до тѣхъ поръ:-- поговоримъ серьезно и практично. Николай правъ, что въ нашихъ войскахъ священники сѣютъ смуту. Поговори съ ними, отецъ. Убѣди ихъ, что не слѣдуетъ возбуждать солдатъ противъ начальниковъ, а напротивъ ихъ долгъ проповѣдывать среди солдатъ уваженіе къ предводителямъ.
Петровій очень ловко поставилъ вопросъ, и Герману нельзя было съ нимъ не согласиться, но съ другой стороны исполнить его совѣтъ значило признать неправильность дѣйствій со стороны духовенства. Нѣсколько минутъ Германъ колебался, а потомъ сказалъ:
-- Я не хочу выходить изъ своей области, я глаза церкви, а не военачальникъ, поэтому не могу вмѣшиваться въ то, что касается арміи.
-- Если ты не можешь, то какъ же могутъ это дѣлать твои подчиненные!-- воскликнулъ Николай: -- скажи имъ, отецъ, чтобы они слѣдовали твоему разумному примѣру.
Германъ не зналъ, что отвѣчать.
-- Вотъ видишь,-- продолжалъ Николай:-- ты только что просилъ нашей помощи, а теперь мы просимъ, чтобы ты намъ помогъ. Если ты не хочешь говорить своимъ священникамъ, то поговори съ начальниками отрядовъ, можетъ быть, они тебя послушаются.
-- Во всякомъ случаѣ я не просилъ вашей помощи для усмиренія моихъ подчиненныхъ,-- отвѣчалъ Германъ гнѣвно: -- а если вы хотите, чтобы я помогъ вамъ противъ вашихъ людей, то я могу только сказать...
Онъ остановился, и во время, такъ какъ хотѣлъ сказать нѣчто очень оскорбительное.
Петровій тяжело вздохнулъ, а Николай отвѣтилъ саркастически:
-- Если ты думаешь, что наши дѣла находятся въ безпорядкѣ, то къ чему же ты просишь нашей помощи? Позволь мнѣ повторить твои же слова и сказать, что я дѣйствую не въ своихъ интересахъ, а въ интересахъ арміи, которая борется за святое дѣло. Къ тому же, я убѣжденъ, что Богъ на нашей сторонѣ.
Германъ задумался и черезъ нѣсколько минутъ сказалъ мягкимъ тономъ:
-- Конечно, Богъ стоитъ за такого человѣка, какъ ты, Николай. Не будемъ болѣе ссориться: я виноватъ, я первый затѣялъ ссору. Поговоримъ хладнокровно. Нельзя ли положить конецъ тѣмъ распрямъ, которыя, по твоимъ словамъ, возникли въ войскахъ. Ты взводишь всю вину на духовныхъ лицъ, не такъ ли это?
-- По крайней мѣрѣ, до ихъ появленія въ лагеряхъ все было спокойно,-- отвѣчалъ Николай.
-- Я придумалъ планъ, чтобы выйти изъ затрудненія. Духовныя лица и военачальники раздѣлили нашу армію на два лагеря. Нельзя ли помочь горю назначеніемъ верховнаго совѣта изъ военачальниковъ и духовныхъ лицъ?
-- Это только усугубитъ путаницу,-- отвѣчалъ Николай, качая головой: -- намъ теперь предстоитъ осада Триполи, и какое участіе могутъ принять въ ней духовныя лица? Хорошъ я былъ бы, если бы меня посадили въ синодъ!
Глаза Германа засверкали. Онъ понялъ, что предложенный Петровіемъ общій совѣтъ могъ доставить ему первенствующую роль, и тотчасъ принялся уговаривать Николая согласиться на этотъ проектъ.
-- Любезный другъ,-- сказалъ онъ,-- я очень сожалѣю, что ты не засѣдаешь въ синодѣ, и, конечно, ты достигъ бы этого, если бы пошолъ въ священники; но ты избралъ другое поприще, на которомъ ты выше всякихъ похвалъ. Но подумай, Николай, вѣдь это движеніе національное, а церковь національное учрежденіе и всегда имѣла голосъ въ національныхъ дѣлахъ. Не бойся, мы не станемъ вмѣшиваться въ военныя дѣла, и ни одинъ изъ насъ не поведетъ атаки, или не возьмется руководить огнемъ противъ непріятеля. Тебѣ, конечно, извѣстно, что въ Англіи существуетъ двѣ палаты: въ одной сидятъ лорды, не имѣющіе иниціативы, но сдерживающіе другую палату, состоящую изъ представителей народа. Вы, военные начальники,-- избранники народа, а мы -- сдерживающее начало. Ты видишь, Николай, я иду на сдѣлку. Теперь не время толковать о главенствѣ церкви. Дайте намъ только голосъ въ вашихъ совѣтахъ, и намъ больше ничего не нужно. Если начальники военные и духовные будутъ дѣйствовать заодно, то Греція спасена!
-- Хорошо, если этотъ планъ предложенъ Петровіемъ, то я согласенъ,-- отвѣчалъ Николай.
Германъ не выказалъ своего торжества и поспѣшилъ перемѣнить разговоръ. Онъ сталъ говорить о скоромъ прибытіи въ Пелопонезъ князя Димитрія Ипсиланти, котораго гетерія, или клубъ патріотовъ сѣверной Греціи, назначила на мѣсто его неспособнаго измѣнника брата. До сихъ поръ этотъ клубъ дѣйствовалъ тайно, чрезъ немногихъ своихъ агентовъ въ родѣ Николая и Германа, но въ виду успѣха войны таиться было не къ чему, и члены клуба, обнаруживъ свою дѣятельность, стали открыто вести дѣло освобожденія Греціи. Но словамъ Германа, Петровій и Николай пользовались большимъ уваженіемъ клуба, и князь Димитрій былъ очень расположенъ къ нимъ. Онъ также заявилъ, что князь не хотѣлъ вмѣшиваться въ веденіе войны, находя, что греческіе военачальники были люди опытные и способные, а самъ намѣревался играть роль гетеріи, организовавшей войну, а также нашедшей для нея финансовыя средства.
-- Ни вполнѣ убѣжденъ,-- прибавилъ Германъ,-- что князь Ипсиланти одобритъ наше рѣшеніе образовать національный сенатъ, главою котораго онъ, безъ сомнѣнія, сдѣлается самъ.