Изъ Паницы въ Гифіумъ было два дня или три ночи пути, считая день въ 12 часовъ, а ночь въ 8, но Митсосъ, выѣхавъ въ 10 часовъ вечера, достигъ цѣли своего путешествія въ 20 часовъ, то-есть на восходѣ солнца на второй день. А закатъ въ тотъ же день засталъ его въ горномъ проходѣ надъ равниной, гдѣ находится Триполи, куда онъ разсчитывалъ попасть за два часа до восхода солнца, чтобъ имѣть достаточно времени для бѣгства съ Яни до пробужденія жителей. Соскочивъ съ лошади, онъ далъ ей немного отдохнуть, а самъ не присѣлъ, боясь заснуть отъ усталости, а медленно ходилъ взадъ и впередъ, грызя кусокъ чернаго хлѣба и запивая кислымъ виномъ, которымъ онъ наполнилъ свою фляжку въ Гифіумѣ. Покончивъ свою скудную трапезу, онъ закурилъ трубку, такъ какъ табачный дымъ было лучшее средство противъ сна.
Наконецъ, когда лошадь достаточно отдохнула, онъ пустился въ путь. Ночь была темная, и она не успѣла сдѣлать нѣсколькихъ шаговъ, какъ поскользнулась и упала на груду камней, сваливъ на землю Митсоса. Онъ не получилъ ни малѣйшаго ушиба и быстро вскочилъ, но у бѣдной лошади оказалась рана до кости.
-- Пресвятая Дѣва!-- воскликнулъ Митсосъ въ отчаяніи,-- что теперь дѣлать?
Еще оставалось до восхода солнца четыре часа, но половина ихъ потребовалась бы на достиженіе Триполи, а теперь съ окровавленной и раненной лошадью было невозможно это сдѣлать. Приходилось идти пѣшкомъ, несмотря на усталость и клонившій его сонъ. Но, главное, ему было жаль оставить лошадь въ пустынномъ мѣстѣ на вѣрную смерть послѣ долгихъ страданій. Поэтому онъ рѣшилъ тотчасъ покончить съ нею и, вынувъ пистолетъ, застрѣлилъ ее. Когда бѣдное животное растянулось на землѣ, Митсосъ со слезами на глазахъ пошелъ пѣшкомъ по направленію къ Триполи.
Какъ шло время, онъ не сознавалъ, а машинально шелъ, не останавливаясь, несмотря на утомленіе и напавшую на него дремоту. Только по временамъ онъ чувствовалъ нестерпимую боль въ колѣняхъ отъ удара объ острый камень и вспомнилъ свою бѣдную лошадь. Наконецъ, онъ неожиданно широко раскрылъ глаза. Небо на востокѣ отливало розовымъ оттѣнкомъ и, спустя нѣсколько минутъ, съ южной быстротой показалось надъ горами солнце, облившее своими лучами Триполи, еще отстоявшее на милю.
Митсосъ окаменѣлъ. Онъ опоздалъ. Днемъ онъ не могъ попасть въ губернаторскій домъ, а къ вечеру явятся солдаты изъ Паницы.
-- Яни! Яни!-- воскликнулъ онъ, рыдая и ломая себѣ руки.
Онъ упалъ на землю, блестѣвшую отъ ночнаго мороза. У него достало еще сознанія, чтобъ добраться на четверенькахъ за кусты, окаймлявшіе дорогу, и тамъ онъ заснулъ дѣтскимъ непробуднымъ сномъ.
Было уже далеко за полдень, когда онъ открылъ глаза. Сонъ подкрѣпилъ его силы, и онъ чувствовалъ себя совершенно свѣжимъ физически и умственно. Онъ присѣлъ и сталъ обдумывать свое положеніе. Ему нечего было упрекать себя за отдыхъ, такъ какъ это было необходимо. Хотя солдаты должны были достичь засвѣтло Триполи, но и ему необходимо было отправиться туда же, и, какъ только покажутся солдаты, попытать счастья достичь Яни окольнымъ путемъ. Онъ всталъ, быстро дошелъ до города, поѣлъ въ какой-то гостиницѣ и затѣмъ, издали осмотрѣвъ губернаторскій домъ, вернулся на большую дорогу и началъ поджидать солдатъ. Но часы шли за часами, и они не появлялись. Наконецъ, стемнѣло, и Митсосъ радостно перевелъ дыханіе.
Онъ быстро вернулся на городскую площадь, гдѣ уже по угламъ мерцали масленые фонари. Въ улицѣ, на которую выходила стѣна, сосѣдняя съ домомъ, гдѣ былъ заключенъ Яни, находилась кофейня, и Митсосу пришлось ждать, пока ея не закрыли. Тогда онъ энергично взялся за дѣло. Взлѣзть на невысокую стѣну и оттуда пробраться на крышу флигеля губернаторскаго дома было нетрудно, но по крышѣ ему пришлось полети, чтобъ не обратить на себя вниманія караульныхъ. Онъ уже добрался до того мѣста крыши, подъ которымъ по его расчету находилась комната Яни, и хотѣлъ опуститься на балконъ, какъ что-то подалось подъ нимъ. Легкая крыша, покрытая по драни черепицей, треснула подъ его тяжестью, и онъ среди дождя черепицъ провалился въ комнату, которая по счастью оказалась темницей Яни.
-- Это ты, Митсосъ,-- раздался знакомый голосъ:-- разрѣжь скорѣе веревку.
Руки Яни были связаны на спинѣ, и Митсосъ, выхвативъ изъ-за пояса ножъ, перерѣзалъ веревку. Но въ ту же минуту дверь отворилась, и тюремщикъ показался на порогѣ митсосъ бросился на него и повалилъ на землю, а Яни завязалъ ему ротъ толстымъ шарфомъ.
-- Давай веревку,-- промолвилъ Митсосъ и быстро связалъ руки и ноги своей жертвѣ.
-- Сейчасъ явится привратникъ,-- сказалъ Яни: -- запри дверь.
Для большой безопасности они заставили дверь и окно всей мебелью, бывшею въ комнатѣ. Затѣмъ Митсосъ взлѣзъ на столъ и сквозь отверстіе въ крышѣ пробрался наружу; очутившись тамъ, онъ легъ на животъ и, протянувъ руки, втащилъ туда же Яни.
-- Я былъ правъ,-- произнесъ онъ шепотомъ:-- ты очень растолстѣлъ и сталъ такой тяжелый.
Съ крыши было нетрудно спуститься на стѣну, а оттуда на улицу, теперь совершенно пустынную. Но, добравшись благополучно до городскихъ воротъ, они съ ужасомъ увидѣли, что они были заперты, и подлѣ стоялъ часовой.
Снова ихъ выручила хитрость Яни и сила Митсоса.
-- Знаешь что,-- шепнулъ первый:-- онъ откроетъ тебѣ ворота, принявъ тебя за торговца, возвращающагося хотя поздно съ базара. Ты схвати его за горло и толкни за ворота, а я возьму ключъ изъ воротъ и послѣдую за вами.
Митсосъ не понялъ, зачѣмъ Яни возьметъ ключъ, но повиновался.
Онъ подошелъ къ часовому и попросилъ отворить ворота, а Яни спрятался за уголъ дома.
-- Ты съ базара?-- спросилъ часовой.
-- Да, и я иду домой въ Тану,-- отвѣчалъ Митсосъ, называя сосѣднее селеніе.
Часовой вынулъ ключъ и отперъ ворота, а Митсосъ въ ту же минуту схватилъ его, потащилъ за стѣну, грозя убить его, если онъ крикнетъ. Почувствовавъ сильныя руки юноши вокругъ своего горла, турокъ не произнесъ ни звука. Между тѣмъ Яни выхватилъ изъ замка ключъ и поспѣшилъ за ними.
-- Брось его подальше,-- произнесъ онъ, подбѣгая къ Митсосу, который немедленно швырнулъ на дорогу турка, оказавшагося по счастью маленькаго роста.
Пока онъ лежа призывалъ себѣ на помощь пророка, Яни заперъ ворота и бросилъ ключъ въ кусты.
Оба юноши съ торжествомъ посмотрѣли другъ на друга и громко разсмѣялись. Дѣйствительно сцена вышла комичная. Но терять время было невозможно.
-- Пойдемъ, Яни,-- воскликнулъ Митсосъ: -- намъ оставаться тутъ нельзя. Пойдемъ сначала по дорогѣ и ускоримъ шагъ. Мы успѣемъ наговориться потомъ.
Два часа они быстро шли, даже частью бѣжали, хотя дѣйствительно Яни отъ мѣсячнаго заключенія очень обрюзгъ. Наконецъ они достигли на краю небольшей долины, въ горахъ, отдѣляющихъ Триполи отъ Мегалополиса, небольшей гостиницы, содержимой другомъ отца Митсоса. Въ ея окнахъ свѣтился огонь, и друзья постучались въ дверь.
Хозяинъ, котораго звали Анастасіемъ, радостно встрѣтилъ Митсоса, который разсказалъ ему объ ихъ бѣгствѣ и просилъ сказать туркамъ, если они явятся изъ Триполи, что бѣглецы пошли по дорогѣ въ Мегалополисъ.
-- Мы идемъ не туда,-- прибавилъ Яни:-- указавъ имъ ложную дорогу, мы выиграемъ время.
Это показалось очень забавно Анастасію, и онъ весело засмѣялся. Но понимая, что нельзя было терять ни минуты, онъ быстро поставилъ на столъ мясо и хлѣбъ.
Подкрѣпивъ свои силы на скорую руку, друзья бѣгомъ пустились по крутой тропинкѣ, которая вела къ Тайгету. Всю ночь они не останавливались ни на минуту и къ восходу солнца очутились у подножія Тайгета.
Хотя имъ оставалось еще идти цѣлый день до мѣста свиданія, но Яни объявилъ, что онъ не въ состояніи болѣе сдѣлать ни шага. Глаза его слипались отъ сна, и ноги подкашивались. Митсосъ долженъ былъ примириться съ необходимостью и объявилъ, что они пролежатъ въ кустахъ цѣлый день и только ночью будутъ продолжать свой путь.
-- И прекрасно,-- отвѣчалъ Яни:-- дай мнѣ прежде поспать, и потомъ мы наговоримся всласть.
Онъ бросился на землю и черезъ минуту заснулъ.
Митсосъ вскорѣ послѣдовалъ его примѣру, но первый проснулся. По положенію солнца было видно, что еще недавно пришелъ полдень, и онъ, тихонько вставъ, чтобъ не разбудить Яни, пошелъ искать воды. Невдалекѣ нашелся источникъ, и вернувшись Митсосъ засталъ Яни уже вставшимъ. Они поѣли данныхъ имъ Анастасіемъ хлѣба и мяса, а затѣмъ Яни объявилъ, что пора поговорить.
-- Ты, Митсосъ, начинай и разскажи мнѣ все, что было съ тобой,-- прибавилъ онъ.
-- Въ первую ночь,-- отвѣчалъ Митсосъ:-- я прямо отправился въ Навплію и достигъ туда около полу-ночи, а на слѣдующій день я выѣхалъ оттуда.
-- На слѣдующій день?-- воскликнулъ Яни:-- такъ-то ты любишь Зулейму? Ну, какъ она поживаетъ?
-- Это дѣло мое,-- произнесъ Митсосъ, насупивъ брови:-- будемъ говорить лучше о другомъ. На слѣдующій день....
-- Ты не видалъ Зулеймы?-- перебилъ его Яни.
-- Не видалъ.
-- Отчего же ты не подождалъ ночи и не поѣхалъ въ лодкѣ къ ней?
-- Потому, что Николай послалъ меня по дѣлу.
Яни пристально взглянулъ на друга и, положивъ ему руку на плечо, сказалъ нѣжно.
-- Милый, милый Митсосъ, я все понимаю. Ты отправился на слѣдующій день не по приказанію Николая, а въ силу твоей клятвы освободить меня какъ можно скорѣе. Но я боюсь, что ты меня возненавидишь.
-- Пустяки, яни,-- отвѣчалъ съ улыбкой Митсосъ:-- клятву нельзя нарушать, и къ тому же, что было бы со мною, еслибъ я опоздалъ въ Триполи, а вѣдь я едва поспѣлъ. Что бы я тамъ нашелъ, еслибъ явился въ Триполи сегодня ночью, а не вчера?
-- Я тебѣ объ этомъ скажу потомъ. А теперь продолжай свой разсказъ.
Митсосъ разсказалъ ему о своихъ похожденіяхъ до бѣгства отъ солдатъ.
-- Конецъ намъ повѣдаютъ дядя Николай и твой отецъ, когда мы увидимся съ ними на Тайгетѣ,-- прибавилъ онъ:-- ну, теперь твоя очередь, разсказывай.
-- Моя исторія не длинная, и слава Богу,-- началъ Яни:-- съ недѣлю или двѣ я спалъ и ѣлъ, ѣлъ и спалъ. Я видѣлъ за это время Магомета-Салика раза два, и онъ очень любезно спрашивалъ, хорошо ли мнѣ, и не нуждаюсь ли я въ чемъ. Мнѣ нужна была только свобода и свиданіе съ тобой, а такъ какъ онъ не могъ дать мнѣ ни того ни другаго, то я отвѣчалъ, что ни въ чемъ не нуждаюсь.
Потомъ съ недѣлю онъ сталъ чаще посѣщать меня, разспрашивая объ отцѣ и родичахъ, а также о томъ, былъ ли въ Паницѣ Николай. Я, конечно, отвѣчалъ, что мои родичи люди хорошіе, спокойные, мирно работаютъ въ полѣ и благодарятъ Бога, что ихъ господа, турки, такъ добры и справедливы къ нимъ; а объ Николаѣ я сказалъ, что видѣлъ его только въ дѣтствѣ. Такъ гало время, какъ неожиданно дней пять или шесть тому назадъ пришелъ ко мнѣ Магометъ и сказалъ съ хитрымъ, злобнымъ выраженіемъ лица:
-- Такъ ты говоришь, что твои родичи люди хорошіе, спокойные и благодарятъ Бога за то, что имѣютъ добрыхъ, справедливыхъ господъ. Что же ты самъ, Яни, хвалишь ихъ за это?
Я ничего не отвѣтилъ, такъ какъ я думалъ, что онъ и не ждетъ отвѣта, но онъ разсердился и, сверкая глазами, воскликнулъ:
-- Отвѣчай, или я велю содрать съ тебя шкуру, собака. Вы всѣ греки собаки, хотя и красивыя. Но собакъ надо держать на привязи. Благодари Бога, что у тебя такой добрый господинъ, и не сопротивляясь дай связать себѣ руки.
-- Зачѣмъ?-- спросилъ я.
-- Будь благоразуменъ, а то я исполню свою угрозу,-- закричалъ онъ.
Дѣлать было нечего. Пришлось подвергнуться этому униженію.
-- Вотъ такъ хорошо,-- сказалъ Магометъ, успокоившись, когда увидалъ мои руки связанными:-- мы скоро научимъ тебя быть послушнымъ, какъ твои родичи. Ты вскорѣ увидишь своего отца и Николая. Я послалъ за ними. Если они явятся сюда, то хорошо, хотя въ сущности мнѣ все равно. Я не боюсь лающихъ собакъ. Но если ихъ не приведутъ сюда, то придется подумать, что сдѣлать съ тобою. Я еще этого не рѣшилъ,-- прибавилъ онъ, смотря пристально мнѣ въ глаза:-- можно бы тебя повѣсить, но ты слишкомъ красивый мальчикъ, и я хотѣлъ бы лучше, чтобъ ты служилъ мнѣ, напримѣръ, подавалъ бы розовую воду. Я одѣлъ бы тебя въ голубую безрукавку, вышитую серебромъ, красные шаровары и желтые башмаки; но я не позволилъ бы тебѣ имѣть при себѣ ни ножа, ни пистолета за поясомъ. Ты слишкомъ злой для этого, несмотря на твою юность. Можно бы изъ тебя сдѣлать и евнуха. Во всякомъ случаѣ ты будешь моимъ слугой, и я буду добрымъ для тебя господиномъ.
Голосъ Яни оборвался, и онъ замолчалъ въ сильномъ волненіи, но черезъ минуту онъ продолжалъ:
-- И я долженъ было выслушать все это молча, я свободный грекъ, плевавшій до тѣхъ поръ на турокъ. Но я помнилъ твою клятву, Митсосъ, и зналъ, что ты меня освободишь. Вотъ почему я молчалъ. Магометъ продолжалъ меня посѣщать уже каждый день и все повторялъ:
-- Время приближается, Яни. Они должны прибыть сюда вскорѣ.
А вчера утромъ онъ сказалъ:
-- Они будутъ сегодня.
А я тогда подумалъ: "Значитъ, меня не будетъ здѣсь сегодня вечеромъ". Митсосъ меня освободитъ до того вечера. Такъ и случилось. Болѣе мнѣ нечего разсказывать. Ты меня спасъ, и я тебѣ обязанъ жизнью и сохраненіемъ моей чести,-- прибавилъ онъ, протягивая ему обѣ руки:-- такъ люблю тебя, что меня не тяготитъ благодарность къ тебѣ, но все-таки я желалъ бы отдать за тебя правую руку или правый глазъ.
Митсосъ взялъ обѣ руки Яни и произнесъ новую клятву по обычаю грековъ:
-- Да превратится для меня вода въ слезы и хлѣбъ въ соль, если я не окажу помощи, когда ты будешь въ ней нуждаться и не буду любить того, кого ты любишь, или ненавидѣть того, кого ты ненавидишь.
Солнце уже садилось за горы, на западѣ, когда они снова отправились въ путь. Ни тотъ ни другой никогда не бывали въ этой мѣстности, но они надѣялись напасть на тропинку, которая вела бы изъ Аркадской равнины въ одно изъ селеній, сосѣднихъ съ Лангардаскимъ проходомъ.
Чѣмъ болѣе они поднимались въ горы тѣмъ воздухъ становился свѣжѣе, и они шли бодро, весело. Даже Митсосъ не сожалѣлъ долгой разлуки съ Зулеймой, такъ какъ, благодаря этому, онъ спасъ своего друга.
Около полуночи они остановились для отдыха. При серебристомъ свѣтѣ луны блестѣли надъ ихъ головами снѣжныя высоты горъ, и Митсосъ вспомнивъ, что маякъ находился подъ самой снѣжной линіей, рѣшилъ, что имъ не надо болѣе подниматься на верхъ.
Собравшись съ силами, они взяли направо и шли по узенькой тропинкѣ до той минуты, какъ первые лучи восходящаго солнца показались изъ-за горъ.
-- Ужъ день,-- сказалъ Яни:-- значитъ, мы близко къ цѣли.
-- Да,-- отвѣчалъ Митсосъ: -- это и есть мѣсто для маяка. Но кто это?
И онъ показалъ на бѣжавшаго къ нимъ на встрѣчу человѣка высокаго роста.
-- Это дядя Николай!-- воскликнулъ радостно Митсосъ:-- покажемъ ему, что и мы умѣемъ бѣгать.
Спустя двѣ минуты, они оба были въ объятіяхъ Николая.