Въ шкурѣ еврея.-- Черкесъ -- чухонецъ.-- Витимъ.-- Телеграфъ.-- "Бывшій политическій".-- Дворянская волость.-- Разбойничій притонъ.-- Повѣсила.-- "Допущено".-- Бодайбо -- золотые пріиска.-- Кража золота.-- Лена.-- Охота.-- Паузокъ политическихъ.
Когда пароходъ, послѣ кратковременной остановки, отплылъ отъ пустыннаго станка, я замѣтилъ на верхней палубѣ новаго пассажира. Онъ былъ одѣтъ чрезвычайно странно: голова парилась въ затасканной мѣховой шапкѣ прекрасной городской отдѣлки, а на худощавомъ тѣлѣ болталась легкая выцвѣтшая блуза. Но лицо "бывшаго студента" выдѣлялось своей интеллигентностью. Онъ весело глянулъ на меня ясными, открытыми глазами и быстро подошелъ.
-- Вы ѣдете въ Якутскъ?!
-- Да.
-- На защиту по дѣлу протеста ссыльныхъ?... Мнѣ уже показали... Я политическій. Страшно радъ! Я нарочно сѣлъ на пароходъ, чтобъ проводить васъ. Ѣду цѣлый день!-- Мы будемъ говорить, не торопясь, я узнаю все, что дѣлается на родинѣ!..
-- Но вѣдь это -- самовольная отлучка, за нее по циркулярамъ генералъ-губернатора васъ могутъ сослать еще дальше!..
-- Чортъ съ ними! Кромѣ того, послѣ протеста они ослабили гнетъ. Я не въ состояніи больше сидѣть и ничего не знать о Россіи. Тоска. Вѣдь иногда я молчу недѣлями. Буквально молчу, какъ сумасшедшій меланхоликъ. А я привыкъ къ обществу, къ товарищамъ, людямъ, я хочу жить! И мы потолкуемъ обо всемъ. Мохетъ быть, вы знаете что-нибудь и о партійной жизни. Поспоримъ! Хорошо?
-- Ладно!..
-- Но какой самый крупный фактъ за послѣднее время?..
Я разсказалъ объ убійствѣ Плеве. И снова повторилось то, что происходило каждый разъ при сообщеніи этого извѣстія ссыльнымъ... Но онъ живо пришелъ въ себя и засыпалъ вопросами...
-- По какому дѣлу вы сюда сосланы, какъ ваша фамилія?-- спросилъ я въ свою очередь.
Онъ назвался. Его фамилія звучала, какъ распространенная еврейская, хотя лицо было типично русское.
-- Развѣ вы еврей?-- полюбопытствовалъ я.
Онъ засмѣялся..-- Видите-ли... Я, собственно, и русскій, и еврей, однимъ словомъ -- путаная исторія, но сосланъ сюда какъ еврей...
-- Что такъ?
-- Я -- чистокровнѣйшій русскій дворянинъ Z. Былъ арестованъ, долго сидѣлъ, Богъ знаетъ почему... Наконецъ, благодаря связямъ, меня освободили изъ тюрьмы съ условіемъ, что я навсегда уѣду за границу. Ничего не подѣлаешь: пришлось испытать прелести этой милой выдумки Плеве, какъ избавляться отъ русскихъ вѣрноподданныхъ...
Я побродилъ за границей, потолкался въ Мюнхенской колоніи, наболтался, начитался литературы, и "ле", и "не", а въ особенности "не", но наконецъ Мюнхенъ надоѣлъ мнѣ, какъ каждодневное употребленіе честной кружки пива! Я рѣшилъ вернуться въ Россію. На этотъ разъ я зналъ, что дѣлать. Паспортъ, настоящій паспортъ, раздобылъ у одного студента политехника... съ моей нынѣшней фамиліей. Другого паспорта не оказалось. Студентъ этотъ, мѣщанинъ, голый бѣднякъ, рѣшилъ пробыть въ Германіи безвыѣздно всѣ пять лѣтъ ученія. Его, какъ еврея, въ Россіи не приняли, благодаря какой-то дроби процента. И, желая хотя чѣмъ нибудь "способствовать освобожденію Россіи", онъ подарилъ мнѣ свой паспортъ и свое "незапятнанное" имя. Я благополучно перебрался черезъ границу и началъ работать въ губернскомъ городѣ, завѣдывалъ нелегальной типографіей. Вы-бы посмотрѣли, какъ хорошо у меня было поставлено дѣло! Я проживалъ въ качествѣ коми-вояжера. Въ спальнѣ находился станокъ, наборъ. Въ первыхъ-же комнатахъ все имѣло самый пристойный видъ. Старшій дворникъ -- отчаянный сыщикъ не давалъ мнѣ покоя, какъ еврею. И тогда я началъ приглашать его самъ: то посмотрѣть, нѣтъ-ли сырости въ углу, который примачивалъ водой, то подъ другими предлогами. Очевидно онъ завѣрялъ полицію, что все у меня вполнѣ благонадежно... Конечно, въ качествѣ еврея, я давалъ ему хорошо на чай...
-- Я очень скоро понялъ, какъ тяжело живется евреямъ, какъ гнусно ихъ безправіе, какое оно издѣвательство надъ самыми примитивнѣйшими правами человѣка... Меня третировали всѣ младшіе дворники, каждый полицейскій крючекъ... И всякій изъ нихъ старался придумать, почему ненавидитъ или не любитъ евреевъ... А я, шкурой попавъ въ положеніе еврея, знакомился ближе съ этой безъисходностью, приниженностью... Всякій гнетъ давитъ и душитъ только до извѣстнаго момента. Дальше онъ начинаетъ "воспитывать". И часто, думая о положеніи евреевъ, я не могъ понять, почему не всѣ до одного евреи революціонеры!
-- Помню, когда я былъ мальчикомъ, у насъ въ семьѣ не любили евреевъ и всячески высмѣивали ихъ забитость, ихъ трусость. Жидъ и трусъ -- были синонимами. Теперь отношеніе къ евреямъ перемѣнилось. Ихъ перестали обвинять въ трусости. Ихъ стали обвинять "въ нахальствѣ", точнѣе говоря, въ излишней храбрости -- зачѣмъ лѣзутъ вездѣ въ революцію! И, видя всю эту тупую несправедливость къ нимъ, эти гоненія, испытавъ на себѣ ихъ, я часто думалъ о томъ, что не могу просто и легко уйти изъ среды гонимыхъ такъ евреевъ, часто начиналъ чувствовать себя евреемъ...
-- Ну, хорошо, но развѣ окружающіе не замѣчали, что вы русскій, ничѣмъ не похожій на еврея?..
-- Какъ-же! Именно замѣчали! Оттого при мнѣ чаще завязывались отвратительные юдофобскіе разговоры и тѣмъ острѣе я чувствовалъ ихъ безобразіе, что видѣлъ скверныя перемѣны, когда назывался своей еврейской фамиліей. И мнѣ это доставляло удовольствіе. Точно дразнишь... Но каждый разъ мнѣ всѣ сразу-же, съ желаніемъ сказать пріятное, одобрительно замѣчали, что я не похожъ на еврея, и успокаивались, не заподазривая фальшивости моего паспорта! Кто-же, не будучи евреемъ, пожелаетъ назваться евреемъ?.. Впрочемъ, въ этомъ отношеніи публика удивительно безпечна... У меня былъ пріятель -- черкесъ. Онъ бѣжалъ съ Кавказа послѣ какой-то кровавой демонстраціи и долженъ былъ скрываться. Дикій человѣкъ!-- Я ему говорю, что Нева замерзнетъ и по ней люди будутъ ходить; онъ не вѣритъ, обижается, думаетъ, что надъ нимъ смѣюсь, и раздраженно замѣчаетъ: "Терекъ не замерзаетъ, Нева не замерзаетъ, смѣешься, кинжалъ въ бокъ хочешь?!" Такъ вотъ этого парня поселили съ паспортомъ чухонца -- финляндскаго уроженца. Они всѣ -- бѣлобрысые, а этотъ черный, какъ смола, смуглый, носъ двуглавымъ орломъ торчитъ, ноздри такъ раздуваются!
-- Шляется онъ по городу цѣлый день, шляется, приходитъ домой поздно ночью, а ворота заперты. Звонитъ. Дворникъ долго не отворяетъ, онъ и кричитъ ему:-- "Зачѣмъ ворота затворяешь, кинжалъ въ бокъ хочешь?!" -- И ничего! Представьте себѣ, всѣ -- и дворники, и прислуги находили, что онъ на чухонца не похожъ, очень удивлялись, но никому не пришло въ голову именно на эту сторону обратить вниманіе... Преблагополучно парень таскалъ по городу прокламаціи...
-- Что же было съ вами дальше?...
-- Да, вотъ, жилъ я точно еврей... И не знаю, какъ дальше сложилась-бы моя жизнь, если-бы не настойчивая необходимость ѣздить съ литературой по городамъ, селиться и внѣ черты еврейской осѣдлости...
Неудобно мнѣ было для такихъ городовъ мѣнять паспортъ, да и для типографіи было полезно, чтобъ на паспортѣ появлялись прописки моего комивояжерства... Однимъ словомъ, я рѣшилъ "принять православіе!" И, представьте себѣ, принялъ его по настоящему -- съ раздѣваніемъ, окунаніемъ!.. Помню, когда я былъ мальчикомъ, гимназическій священникъ, разсказывая намъ о разныхъ таинствахъ и говоря о священномъ міропомазаніи, указывалъ на то, что православный можетъ удостоиться его только одинъ разъ въ жизни, что единственное исключеніе составляетъ Государь, пріемлющій и второе міропомазаніе при коронованіи... Батюшка благоговѣйно объяснялъ, почему сіе важно... И оказалось, что я, простой смертный, нисколько не желая богохульствовать, исключительно въ виду политическихъ условій, тоже удостоился второго міропомазанія... Но я разскажу вамъ, что произошло со мною дальше... Я полюбилъ еврейку. И она полюбила меня. Ея родные были старые ветхозавѣтные, родовитые евреи. Они желали, чтобъ она вышла замужъ, соблюдая всѣ установленные обряды. Для нихъ это былъ вопросъ всего содержанія жизни. Сказать-же имъ, что я "еврей", принявшій православіе, она и подавно не могла... Однимъ словомъ получалась цѣлая трагедія... Выручилъ арестъ обоихъ. Насъ сослали. Ее отправили во внутреннюю губернію, меня -- сюда. Она просила о переводѣ. Конечно, подальше согласились. Такимъ образомъ мы и поженились. Тутъ и живемъ. Жаль мнѣ очень, что она не могла поѣхать съ вами на пароходѣ, но какъ разъ кормитъ нашего новорожденнаго мальчика... Нельзя бросить... Теперь, когда жена -- еврейка, мое "происхожденіе" ни въ комъ не вызываетъ подозрѣнія... Но я все подумываю объявить свое настоящее званіе и объ этомъ хочу съ вами посовѣтоваться...
И у насъ завязывается длинный, неумолчный разговоръ...
-- Васъ интересуетъ положеніе политическихъ ссыльныхъ, ихъ путешествіе этапнымъ порядкомъ? Объ этомъ подробно могла бы разсказать вамъ моя жена... Боже мой, чего она натерпѣлась, идя ко мнѣ сюда... Юная, неизвѣдавшая жизни, выросшая въ состоятельной семьѣ, дѣвушка "слѣдовала" ко мнѣ "на казенный счетъ" -- изъ тюрьмы въ тюрьму... До этого дома ей всегда все подавали, а она сидѣла барышней... А въ пути?.. Въ Александровской пересыльной тюрьмѣ подъ Иркутскомъ у ссылаемыхъ мужчинъ, главнымъ образомъ, товарищей-рабочихъ, было очень грязное бѣлье, а денегъ на мойку не имѣлось... И тогда жена вымыла имъ бѣлье... И у нея руки были въ крови... А потомъ передряга этаповъ на станкахъ Лены -- эти черные деревянные ящики безъ оконъ, со щелями вмѣсто нихъ... Страшные клоповники съ живой, движущейся трухлявой соломой, вмѣсто матрацовъ... Погодите, услышите еще, увидите... А это униженіе, это издѣвательство надъ интеллигентными людьми грубыхъ дикарей -- конвойныхъ офицеровъ?!.. Боже мой!..
-----
Вотъ и Витимъ! Это -- самый крупный промышленный центръ на Ленѣ -- теперь брошенная "резиденція". Онъ пріютился въ пади между двумя горами, покрытыми тайгой. Много домовъ, настроенныхъ и покинутыхъ обитателями... Точно дачи подъ Петербургомъ зимой... На плоскомъ и покатомъ берегу одинъ изъ одноэтажныхъ домиковъ украшенъ настоящимъ палисадникомъ съ насаженными деревьями, окруженъ изгородью,-- штакетомъ изъ сосновыхъ планочекъ,-- выкрашенной настоящей масляной краской... Это единственный бѣлый заборъ, видѣнный мною среди исключительно грязныхъ, темно-сѣрыхъ заборовъ всего побережья безконечной Лены... И на паузкахъ-баркахъ, и на берегу, и по улицамъ -- много разныхъ лавокъ; у нѣкоторыхъ, точно флаги, висятъ длинные шарфы съ бахромой -- это "галантерейные" магазины!... На прибережныхъ рундукахъ продается балыкъ, привезенный съ Ледовитаго океана... Въ бакалейныхъ лавкахъ, подъ видомъ кваса, охотно отпускаютъ пиво по тридцати копѣекъ бутылка... Имѣются даже лимоны -- всего по 20 копѣекъ за штуку!.. Однимъ словомъ, несомнѣнно здѣсь торговля не уступаетъ Якутской... Но улицы почти безлюдны. За то Лена полна паузковъ и другихъ судовъ, какъ нигдѣ отъ Жигаловой до Ледовитаго океана! Пароходъ, загибая противъ воды, ведетъ баржи на Бодайбо... Но не только Лена кипитъ здѣсь работой: Витимскій телеграфъ стучитъ день и ночь непрерывно... Еще четыре года назадъ телеграфъ, соединяющій этотъ далекій приленскій край съ остальной Россіей, былъ проведенъ только до Витима, а отсюда сворачивалъ на Бодайбо къ зололотымъ пріискамъ... Тутъ гремѣли на всю Сибирь "резиденціи" богатѣйшихъ золотопромышленниковъ, а рядомъ въ тайгѣ находились ихъ пріиска. Въ Витимѣ были открыты разныя конторы. Здѣсь можно было встрѣтить много иностранцевъ, видныхъ купцовъ и опытнѣйшихъ инженеровъ... Теперь жизнь перешла въ Бодайбо за триста верстъ отсюда. Раньше въ Витимѣ бывало до шести тысячъ жителей, теперь-же не больше двухъ тысячъ. Да и то половина пришлыхъ. Раньше въ Витимѣ случалось, что пріисковымъ рабочимъ негдѣ было переночевать, и они спали на улицахъ...
Политическихъ въ Витимѣ, какъ въ "очень населенномъ" пунктѣ, нѣтъ, но "бывшіе политическіе" -- встрѣчаются.
Капитанъ показалъ мнѣ пожилаго, европейски-одѣтаго господина, дѣловито толковавшаго съ его помощникомъ о какихъ-то нагрузкахъ.
-- Вотъ бывшій политическій,-- сказалъ капитанъ,-- теперь онъ довѣренный большой фирмы Г... И не подумаешь, что побывалъ на каторгѣ... Обходительный господинъ!
-- А много-ли тутъ такихъ довѣренныхъ?
-- Изъ политическихъ-то?-- Очень много.-- Ими самыя крупныя фирмы дорожатъ за честность.. Гдѣ вы тутъ честныхъ людей найдете?!-- Можетъ слышали, были такіе государственные Дейчъ и Стефановичъ? Ихъ все почему-то называютъ вмѣстѣ.-- Стефановичъ и сейчасъ довѣреннымъ состоитъ... Давнія дѣла... А хотите съ этимъ познакомлю?...
-- А какъ его фамилія?
Капитанъ назвалъ имя, котораго я, къ сожалѣнію, раньше не слышалъ, почему и уклонился отъ знакомства. Да и "бывшій политическій" былъ черезчуръ занятъ вопросами нагрузки...
О Витимѣ, по всей Ленѣ, до сихъ поръ идетъ слава, какъ о разбойничьемъ притонѣ. Спокойнѣе стало здѣсь всего лѣтъ пять назадъ... А то терлись тутъ пріискатели, бѣглые "черкесы", золотоносы...
Витимъ и по сейчасъ называютъ "дворянской волостью"... Многіе въ немъ разжились...
-- Хотите знать исторію жизни здѣшняго назначеннаго "почетнаго" мирового судьи?-- спросилъ меня витимскій докторъ Л., съ которымъ я разговорился на берегу около парохода.
-- Z. пріѣхалъ въ Витимъ почтальономъ. Затѣмъ онъ сдѣлался почтмейстеромъ. Тогда многіе ѣздили отсюда по частной надобности. Для проѣзда нужно было имѣть открытый подорожный листъ. Теперь они отмѣнены... Выдача листовъ зависѣла отъ Z. Онъ обыкновенно и объявлялъ, что листовъ нѣтъ, вышли, что нужно ждать, пока получатся новые. А ждать проѣзжающему -- некогда. Ну, Z-у и давали отъ 10 до 25 рублей за листъ. Каждый разъ случайно онъ находилъ "послѣдній листочекъ"... Потомъ Z. завелъ "кожевенный заводъ",-- сталъ дѣлать хомуты съ насѣчками и приказывалъ всѣмъ ямщикамъ покупать ихъ по 25--30 рублей за штуку, смотря по набору и "старанью". Онъ находилъ, что обыкновенные приленскіе хомуты не годятся... Если, бывало, ямщикъ явится съ простымъ хомутомъ, онъ его прогонитъ съ очереди или арестуетъ... Тогда самые большіе люди по тракту были почтмейстеръ и засѣдатель... Приходилось подчиняться. Впрочемъ, ямщики на него не жаловались: они не были въ обидѣ. Отъ Z. зависило распредѣлять казенныя деньги на станки за гоньбу. Витимцы и получали около 6.000 рублей въ годъ отъ казны, тогда какъ другимъ станкамъ Z. прописывалъ по 1.200--1.300 рублей. И витимскимъ ямщикамъ было на что купить хомуты... Потомъ Z. сдѣлался комиссіонеромъ промышленной компаніи. Ему было поручено давать пріисковымъ рабочимъ задатки. За наемъ рабочихъ ему высылали отъ каждаго паспорта по 5 рублей... Но у него что-то много было такихъ паспортовъ, по которымъ затѣмъ не являлись рабочіе... Не понравилось это промышленной компаніи... Перешелъ онъ въ акцизъ. На Витимѣ начался вѣчный праздникъ. Z. позволилъ открыть въ каждомъ домѣ кабакъ. Тогда въ Ленѣ вода была крѣпче, чѣмъ витимская водка... Тутъ-то онъ и пріобрѣлъ пароходъ... На X--скихъ пріискахъ довѣренный собралъ золото, а показать, что крадетъ по довѣренности, не хотѣлъ. Онъ и предложилъ Z-ту купить пароходъ на имя Z. Документовъ никакихъ, кромѣ росписи, не сдѣлали... Когда купили пароходъ, то довѣренный и говоритъ:
-- Да вѣдь это нашъ пароходъ!
А Z. въ отвѣтъ:
-- Какъ "нашъ?! Это мой!"
-- Да я, говоритъ, далъ деньги.
-- Какія деньги,-- спрашиваетъ Z.,-- "откуда у тебя -- довѣреннаго деньги могутъ быть?!"
Такъ пароходъ за Z. и остался. Съ тѣхъ поръ онъ и разбогатѣлъ... {Я не называю Z., т. к. нисколько не могу ручаться за фактическую достовѣрность разсказа доктора, съ которымъ, при томъ, моя встрѣча была черезъ чуръ случайна. Весьма возможно, что этотъ разсказъ -- результатъ непровѣренныхъ слуховъ. Меня онъ заинтересовалъ исключительно своими бытовыми черточками, вырисовывающими жизнь далекаго оторваннаго отъ остальной Россіи уголка...}.
"Дворянская волость" здѣсь была!...
-- Болѣе всего прославилась въ Витимѣ "гостиница" Жарова,-- разсказывалъ мнѣ о Витимѣ пароходный лакей Иванъ Яковлевичъ изъ поселенцевъ, когда уже нашъ пароходъ отплылъ.-- Домъ былъ громадный съ мезониномъ, оконъ до сорока. Кромѣ гостиницы, тутъ было и питейное заведеніе. День и ночь гремѣла музыка -- скрипка, бубны и органъ... Раньше весь пріисковый и таежный народъ изъ Олекминской системы, изъ дальней тайги, проходилъ черезъ руки Жарова, но никто не могъ просто мимо проѣхать къ Усть-Куту.. Въ то время пріисковый и таёжный народъ былъ денежный. Брали у Сибирякова и другихъ задатки по 400 рублей, а теперь и по пяти не даютъ... Случалось, что за лѣто пріисковые зарабатывали по 1.500 рублей, а ужъ меньше 800 рублей не случалось... Жизнь здѣсь стоила дорого, но и тратить деньги умѣли.. Сапоги покупали по 25 рублей, за шапки бобровыя платили по 12 рублей, а шаровары плисовыя изъ 15 аршинъ шили такія широкія, что ходить можно было, только растопыривъ ноги... Имѣли по двое часовъ и носили ихъ за каждымъ голенищемъ... Бутылка спирта шла по 25 рублей, а разведенной водой водки -- по 8 и 10 рублей. Баба зарабатывала въ день по 10 рублей. Стирка бѣлья отъ штуки обходилась по 20 копѣекъ... Придетъ пріисковый въ кабакъ и обращается къ сидѣлицѣ.-- "Мать, выпить есть?" -- Есть.-- "Дай-ка стаканчикъ!" Подаетъ. Выпьетъ, и, если баба изъ себя ничего,-- онъ ей золотомъ стаканчикъ и насыплетъ... Тогда, бывало, заходятъ въ лавку.-- "Ситецъ есть?" -- Есть.-- "Почемъ?" -- По 15 копѣекъ и по рублю.-- "Ну, такъ давай по рублю". А ему достоинство одно и то же. И стелетъ пріискатель себѣ дорожку по грязи изъ ситца... Тогда для пріискателей была вѣчная каторга. Работа въ рудникахъ тяжелая, сырая... Заработаетъ, принесетъ въ Витимъ, у Жарова деньги прокутитъ, а то оберутъ, и идетъ опять въ тайгу и снова то-же самое, снова каторга!...-- Вѣчная, безъ конца! Деньги дальше Киренска никто, бывало, не выносилъ... Вотъ этимъ и воспользовался Жаровъ. У него закусывали по комнатамъ, а прилавокъ съ буфетомъ находился отдѣльно. Онъ и устроилъ около буфета люкъ въ подполье. А оно все внутри въ большихъ острыхъ гвоздяхъ. Вотъ подходитъ пріискатель къ прилавку, вынимаетъ деньги расплачиваться, видятъ -- денегъ много, его сейчасъ и толкаютъ въ люкъ. Самъ себя и закалываетъ. Были у Жарова особые "толкалы" -- дѣлились съ нимъ... Какъ упадетъ пріискатель въ люкъ, Жаровъ и кричитъ:-- Ну, что, капуста готова?-- "Готова",-- отвѣчаютъ "толкалы",-- "изрубили капусту". Тогда тащутъ они мертваго въ Лену по подземному ходу. Эта вылазка была прямо въ рѣку... "Толкалы" на Жарова и показали. Жарова повѣсили. Домъ долгое время стоялъ пустой. Потомъ его сожгли. А лазейка подземная существуетъ и до сихъ поръ, начинается тамъ -- около часовни и пивного завода...
-- Какъ-же ихъ накрыли?
-- Съ водки началось... Когда кто-нибудь у Жарова пилъ водку и напивался, ему, вмѣсто одной бутылки, наставляли пустыхъ бутылокъ... За наливку въ 65 копѣекъ брали 25 рублей... Былъ тогда горнымъ исправникомъ Купенко... Онъ наслышался про это и пріѣхалъ въ Витимъ посмотрѣть, какъ здѣсь съ таежными обращаются. Одѣлся самъ пріискателемъ -- въ большіе сапоги, бобровую шайку, съ сумкой черезъ плечо и краснымъ шарфомъ на шеѣ, съ черной широкой опояской -- "альпакой" въ "рѣшменкѣ" -- одежѣ, вродѣ татарскаго халата... Взялъ съ собой такого-же казака и пошелъ по кабакамъ. Приходитъ къ Жарову и говоритъ цѣловальнику: -- Дайте мнѣ наливки въ 25 рублей.-- Тотъ и отвѣчаетъ:-- "есть у меня на верхней полкѣ такая".-- И подноситъ. Купенко сѣлъ пить и даетъ 100 рублей. Выпилъ и проситъ сдачу. А цѣловальникъ въ отвѣтъ: "я тебѣ отдалъ". Купенко посмотрѣлъ на него и смѣется: -- "Ага, значитъ, отдалъ, тѣмъ дѣло и кончено!" Поднялся онъ, вышелъ, записалъ себѣ домъ. А въ это время изъ кабака человѣкъ выходитъ. На ногахъ крѣпко держится, а путь въ рѣкѣ на берегъ направляетъ. На берегу ничего нѣтъ, вода въ Ленѣ уже замерзаетъ. Купенко за нимъ слѣдомъ и пошелъ. Только видитъ -- человѣкъ этотъ спокойно раздѣвается, точно дома на печкѣ, вынимаетъ деньги и кладетъ рядомъ на землю, укладывается. А день былъ ненастный, холодный. Значитъ, у Жарова водкой съ дурманомъ отравили... Тутъ только Купенко замѣтилъ, что слѣдомъ за пріискателемъ двое "толкалъ" идутъ, подходятъ обобрать. Купенко тоже подходитъ и говоритъ: "это мой товарищъ" и отнялъ его отъ нихъ, подобралъ деньги... А "толкалы" -- ничего.-- Мы,-- молъ,-- сами видѣли, что съ нимъ товарищи есть, они и сейчасъ остались у Жарова, выпиваютъ; онъ вышелъ на воздухъ, будто за нуждой, и пошелъ на берегъ, мы и погнались слѣдомъ -- спасать!... Все честь честью... Сошло... Не приди онъ съ товарищами въ кабакъ и его бросили бы въ подземелье, ну, а разъ съ товарищами -- опасно, начнутъ искать!...
На другой день Купенко приходитъ къ Жарову въ формѣ и спрашиваетъ сидѣльца:-- Гдѣ у тебя въ 25 рублей наливка?-- Тотъ и отвѣчаетъ:-- "Ваше благородіе, у насъ такой нѣтъ".
-- Какъ нѣтъ, а вчера вы мнѣ продали за 25 рублей, вотъ и не допитая!
Сидѣлецъ отказывается, а Купенко его въ морду и требуетъ сдачи 75 рублей. Сидѣлецъ 100 рублей подаетъ...-- Ну,-- говоритъ Купенко,-- ты мнѣ все-таки покажи, гдѣ у тебя наливка за 25 рублей!... Тотъ божится, что больше не будетъ обирать... Купенко ушелъ и рѣшилъ поселиться въ Витимѣ, пожить, посмотрѣть за порядкомъ. Не нагрѣли бы его самого на той наливкѣ, никогда не остался бы, и до сихъ поръ все по старому шло бы... Вотъ однажды пришли въ Жарову два крестьянина, приплывшіе для продажи сѣно. Продали его и захотѣли выпить... Много ли у нихъ было денегъ? А на нихъ тоже польстились. Тутъ какъ разъ къ одному "толкалѣ" жена его пришла, ихъ живыми видѣла, говорила съ ними... Стала она мужу совѣтовать:-- "что ты дѣлаешь?! Долго ли ты будешь еще людей убивать?" -- Тотъ въ отвѣтъ -- "не твое дѣло!..." Ночью пришелъ онъ домой. Легъ спать. Она взяла топоръ, отрубила ему голову и побѣжала заявить.-- Ты, говорятъ, пьяна!-- Вы сами пьяные,-- отвѣчаетъ,-- "я говорю правду: голову отрубила!" Не будь здѣсь Купенко, такъ все и покрыли бы. А то пошли за нимъ.-- Какъ сказали, что у Жарова грабятъ -- сразу повѣрилъ, пошелъ посмотрѣть... Она и подполье показала... Все тогда открылось, а ей ничего не сдѣлали... У "толкалъ" языки развязались...
И милый Иванъ Яковлевичъ, когда-то пришедшій на каторгу за убійство, по жребію солдатъ, жестокаго звѣря -- ротнаго командира, со страхомъ и озабоченностью начинаетъ разсказывать мнѣ о другихъ отчаянныхъ грабителяхъ Витима... Еще одна жена не выдержала злодѣйствъ мужа. Она повѣсила его соннаго, а сама побѣжала за людьми. Сосѣди прибѣжали, пока онъ еще дрыгалъ ногами, т. к. касался ими пола. Жена прибѣжала съ людьми, видитъ живъ! Она бросилась къ мужу, обняла, охватила, повисла на немъ и кричитъ: "милый мой мужъ!.." Такъ она его своей тяжестью и придушила... И она тоже по сейчасъ спокойно въ Витимѣ живетъ... Всѣ это знаютъ... Не тронули, какъ узнали, какихъ бѣдъ ея мужъ натворилъ... Дворянская волость!...
-- Въ тайгѣ, въ Бодайбо, значитъ, было "допущено "...-- убѣжденно и серьезно, безъ малѣйшаго желанія пошличать, говоритъ Иванъ Яковлевичъ.
-- Что это? Не понимаю,-- спрашиваю я.
-- А такъ что было допущено -- брать для пользованія чужую жену, если она отойдетъ въ тайгу на двадцать саженъ отъ своего дома...
-- Что -- вы?
-- Очень просто: напримѣръ, одна пойдетъ за грибами...
-- И давно это было?
-- Лѣтъ 15 назадъ... Не дальше... Конечно, не вездѣ въ Сибири, а только въ тайгѣ, на золотыхъ пріискахъ...-- На то -- Бодайбо!.. Если,-- значитъ,-- отошла отъ дому въ тайгу, то всякій и могъ повалить! И ничего за это не было... Потому, что было допущено... Иногда цѣлою толпою мужики наваливались!.. Вотъ взять-бы хотя и мою жену... Я ничего не могъ за это сдѣлать...
-- Неужели?-- изумляюсь я...
-- Что-жъ, мѣсто было дикое, бабъ не было, мужиковъ много, жаловаться некому, ну и было допущено... Чтобъ никто не обижался... Была въ тайгѣ тогда жена одного пріисковаго. Звали ее -- "царь-баба"... Сорокъ душъ могла выносить! Бывало такъ: одинъ какой-нибудь волокита добьется своего, заманитъ въ тайгу большими деньгами, дастъ, напримѣръ, сто рублей, она и пойдетъ... А ужъ тамъ десять человѣкъ ждутъ... Они и сложились на всѣ эти деньги... Въ складчину, значитъ... Ну, конечно, чужая жена молчитъ... Да оно и все равно: вѣдь было допущено... Въ Бодайбо и сейчасъ про это наслышитесь случаевъ не мало...
-- А что такое Бодайбо?
-- Какъ, вы не знаете Бодайбо? Развѣ вы никогда не были въ Сибири?
И пораженный Иванъ Яковлевичъ смотритъ на меня...
-- Да вѣдь это -- богатѣйшіе на Сибирь золотые пріиска... Еще на дняхъ провезли оттуда на почтовомъ пароходѣ 217 пудовъ золота -- на трй съ лишнимъ милліона рублей... А вы и не слышали о такомъ краѣ...
-- Какъ-же везли столько золота?
-- Везла почта въ сумахъ. День и ночь на пароходѣ стоялъ караулъ.-- Два почтальона съ револьверами и шашками. Ѣхалъ тоже почтовый чиновникъ, провѣрялъ свой участокъ и начальникъ почтоваго отдѣленія... Золото было въ слиткахъ, по пяти -- шести пудовъ, а мѣста на пароходѣ занимало всего одну кубическую сажень... Самъ видѣлъ: наши пароходы встрѣтились, остановились... У Сибирякова каждую недѣлю оттуда отправляютъ по десяти -- двѣнадцати пудовъ...-- Настоящій кладъ это Бодайбо!..
-- Кто-жъ его открылъ?
-- Лѣтъ пятьдесятъ назадъ одинъ кочующій тунгусъ... Вообще тунгусы скрывали мѣста съ золотомъ, чтобъ у нихъ не отнимали пастбища. Но тунгусъ этотъ сообщилъ таки розыскной партіи компаніи купцовъ Сибиряковыхъ, что натолкнулся на золотую розсыпь. Они бросились за нимъ и поставили столбы.. Для вѣрности подъ столбы положили камни и бумагу, а сами подали въ горный округъ заявленіе... Стали Сибиряковы разрабатывать. Три года ничего не надо ни за землю, ни въ казну платить. И оказалось, что тунгусъ указалъ имъ золота на нѣсколько милліоновъ!.. Тунгуса этого Сибиряковы кормили до самой смерти, давали ему муку, масло, мясо, подарили ружье и перстень, а его женѣ серьги... Такъ и началось Бодайбо...
-- Что-жъ оно большое?
-- Теперь это -- городъ. Собственно городомъ оно стало всего одинъ годъ назадъ... По величинѣ Бодайбо такой, какъ Витимъ, и даже домовъ меньше, но за то раскинуты они на большой площади... Мѣсто гористое, площадей немного, у рѣки Бодайбо-же, а все остальное разбросано на горѣ по склону... Кругомъ Бодайбо, какъ и вездѣ на пріискахъ, стоитъ стѣной тайга, да тянутся высокія горы... Оттого собственно, когда на Ленѣ говорятъ про населенное мѣсто -- "въ тайгѣ",-- то это значитъ на пріискахъ вообще, а теперь, когда тамъ больше всего пріискателей,-- на Бодайбо... Небольшой городовъ, а посмотрѣли-бы, какая тамъ торговля, какъ жизнь кипитъ!..
-- А много тамъ жителей?
-- Кто его знаетъ... Смѣются очень надъ Бодайбо. Изъ столицы сдѣлали его городомъ, а на мѣстѣ гласныхъ и голову найти не могутъ. Нѣтъ такихъ домовладѣльцевъ, что не были подъ судомъ. Все сосланные да инженеры. Такъ и не устроено до сихъ поръ управленія...
-- А вы тамъ бывали?
-- А кто-же тамъ изъ насъ не бывалъ, не искалъ счастія?! Только страшный то край, легко погибнуть тамъ безъ счастья за кусочекъ золота съ наперстокъ...
-- Почему?
-- Много убійствъ, грабежей... И не поймать! Тамъ богатѣютъ въ разъ.-- Будь ты хоть послѣдній ободранецъ и сори деньгами, какъ пьяный купецъ,-- никто не спрашиваетъ, откуда деньги? У васъ въ Россіи, помню, если кто, бывало, разбогатѣетъ, всѣ допытываются, гдѣ досталъ капиталъ... А здѣсь и отвѣта не надо: изъ тайги, съ пріиска... И отлично здѣсь грабежи сходятъ... Все тайга покрываетъ... И всѣхъ скорая нажива тамъ захватываетъ... Если судебному слѣдователю сейчасъ нужно оттуда послать телеграмму, то онъ отправляетъ за 200 верстъ съ нарочнымъ, хотя телеграфъ подъ бокомъ въ сосѣднемъ домѣ... Не пошлешь съ нарочнымъ,-- всѣ убійцы и грабители будутъ знать -- что слѣдователь написалъ... А какъ соображаютъ, такъ и неизвѣстно. Должно съ кѣмъ-нибудь дѣлятся... Соблазнъ всѣмъ большой... Я самъ разъ золото сдавалъ въ лабораторію. Четыре фунта въ обрывкѣ полотна, такъ тряпочка завязана, а въ ней на 1.800 рублей -- точно, ни копѣйки меньше!..
-- Какое-же оно на видъ?
-- Разное: то клочки, то слитки, самородки, какъ орѣхъ, то какъ мука... Попадаются слитки, какъ полоскательная чашка, вѣсомъ до пуда... Лазилъ я, воровски значитъ, въ брошенную шахту... Когда проводятъ шахты, то оставляютъ земляные столбы и съ нетронутымъ золотоноснымъ слоемъ... Ихъ не трогаютъ, чтобъ держали потолокъ. Я и таскался съ товарищами, выбиралъ изъ нихъ золото. По 60 рублей на брата за полъ-дня вышло... Но только страху смертнаго набрался... Ступенекъ нѣсколькихъ на лѣстницѣ не оказалось... Темнота, глубина отчаянная, сунулся, сорвался и повисъ на рукахъ... Холодъ страшный, ледъ, скользко... Внизу, точно бездна... Товарищи веревкой спасли... Думалъ, пропадать... Далъ себѣ зарокъ больше не лазить... А другіе и сейчасъ забираются, не боятся, что землей завалитъ, разбираютъ столбы... Разбогатѣютъ, на носилкахъ катаются...
-- Какъ такъ?
-- Очень просто. Сдѣлаетъ себѣ пріискатель носилки, обобьетъ плисомъ, сядетъ, обмотаетъ шею длиннымъ шарфомъ, хоть лѣто жаркое, и его несутъ на плисовыхъ подушкахъ къ шахтѣ изъ квартиры на рукахъ...-- Кругомъ съ "подъемнымъ золотомъ" поздравляютъ...
-- А это что?
-- Подъемное-то золото?-- Положеніе такое тамъ... Если работаешь въ шахтѣ и нашелъ среди песку самородокъ золота,-- онъ твой. Но подъемное золото обязанъ продать въ свою контору. Раньше давали по рублю пятидесяти копѣекъ за золотникъ, а теперь не менѣе трехъ съ полтиной. Платятъ больше, чтобъ не носили сосѣдямъ... При мнѣ одинъ паренекъ въ первый разъ въ жизни подъ землю спустился и сразу-же поднялъ на 500 рублей... Его въ тотъ-же день и убили...
-- Ну? Кто же это?
-- "Сибиряковскіе Иваны"! Много тамъ пришлаго народа, никто его не знаетъ, а есть такіе, что ихъ не знаютъ ихъ же родные... Какъ волки, на добычу съѣзжаются... Десятаго сентября на пріискахъ кончается отработный годъ, тогда они разбредаются, и Бодайбо отъ нихъ пустѣетъ... Еще, слава Богу, новый законъ вышелъ, можетъ легче станетъ...
-- А какой законъ?
-- На счетъ "хищническаго золота". Нельзя было покупать его у рабочихъ, нельзя было рабочимъ продавать его не въ контору, а прямо въ золотоплавлю. Теперь больше "хищническое" не продаютъ въ Китай... Еще наканунѣ того, какъ въ Бодайбо былъ объявленъ новый законъ, торговецъ Торминскій везъ золото въ отводахъ саней, въ которыхъ были продырявлены дыры и вставлены желѣзные пеналы. Кто-то на него донесъ. Сдѣлали обыскъ, нашли золото. Онъ его честно скупилъ у рабочихъ: у кого найденное, у кого, можетъ, и краденое... Накинулись на золото. Онъ рѣшилъ, что ему пропадать, какъ ни верти, на каторгу идти, такой законъ былъ, а на золото все состояніе ухлопалъ... Перекрестился да тутъ же и застрѣлился... А на завтра новый законъ пришелъ, что за это никакого наказанія болѣе не полагается... И законъ-то мѣсяца два назадъ вышелъ, когда Торминскій въ пеналы золото собиралъ...
-- А какъ производится работа на пріискахъ, какія тамъ шахты?
-- Я тамъ работалъ пораньше, и какъ сейчасъ,-- въ точности сказать не могу... Много новыхъ инженеровъ туда наѣхало, сами мы возили, навѣрно и перемѣна какая-нибудь есть, а только шахты устроены были такъ: въ землѣ вырытъ колодезь саженъ тридцать глубины. На верху ходятъ двѣ-четыре лошади, подымаютъ, опускаютъ двѣ бадьи. Лѣстница въ колодезь наложена колѣнами... Рабочіе опускались иногда въ бадьяхъ, да обрывались, поэтому инженеры и запрещали, требовали по лѣстницамъ спускаться. Самыя шахты, корридоры подъ землей, сказать, у Сибирякова -- высокія, въ сажень высоты, такъ что можно ходить, не сгибаясь. Подъ землей онѣ тянутся верстъ на пятнадцать! Москву тамъ у нихъ можно размѣстить... Ну, конечно, есть люки для воздуха... Надъ главнымъ колодеземъ на столбахъ навѣсъ...
-- А какія условія работы?
-- Платили намъ за бадью съ пуда, по 2 копѣйки за пудъ песку. Подъ землей работали съ пяти часовъ утра до шести часовъ вечера. Работали съ факелами...
-- А лампочекъ особыхъ отъ подземнаго газа развѣ не было?
-- Нѣтъ, только факелы... За то въ шахтахъ воздухъ стоялъ ужасный, задыхаешься бывало... Факелъ хорошій, а едва горитъ... Въ носу всегда черно отъ копоти. Кашлянешь и слюна -- какъ деготь!
-- Какъ же находили золото?
-- А есть такіе рабочіе, которые сразу узнаютъ золотоносный пластъ. Пусть самородокъ "въ рубашечкѣ" -- въ черномъ грифелѣ что-ли, онъ его тотчасъ замѣтитъ!...
-- Какъ же въ шахтахъ, сыро?
-- Есть шахты, гдѣ съ потолка точно дождь льетъ!-- Слабый грунтъ. Тогда даютъ особыя кожаныя шляпы съ большими полями... Тяжелая работа, и говорить нечего!
-- А какое это Бодайбо изъ себя?
-- Резиденція, пріиска, казармы для рабочихъ, магазинъ находится на рѣкѣ Витимѣ... Есть тамъ телеграфъ и электрическое освѣщеніе... По вечерамъ граммофонъ въ домахъ играетъ и поетъ... Купецъ Дубняковъ туда первый привезъ... Еще на пароходѣ, какъ везъ, завелъ... Такъ, будто цѣлый хоръ поетъ! Диво то какое! Среди такихъ глухихъ береговъ, такого страшнаго безлюдья, на маленькомъ пароходѣ цѣлый хоръ цыганокъ любовь славитъ!... Вся команда сбѣгалась слушать, пароходъ чуть о камень не распороли... Что вы слыхали когда-нибудь живого Тартакова -- "торреодоръ смѣлѣе въ бой"?...
-- Слыхалъ... видѣлъ не разъ...
-- Ну, и мы его здѣсь между скалами, у темной путаной тайги слышали, хоть и не видѣли никогда... Хорошо поетъ, такъ въ дѣтствѣ я соловьевъ слушалъ... Серебряный голосъ!...
-- А что, кромѣ золота, еще что-нибудь въ Бодайбо добываютъ?
-- А какъ же! Отъ Бодайбо до Ешевки черезъ Бодайбинскій мостъ дорога на серебряные рудники ведетъ... Всего верстъ сорокъ... Только дорога туда страшная, надъ пропастями...
-- И зимой работаютъ?
-- Да, и лѣтомъ, и зимой, иногда и днемъ, и ночью въ двѣ смѣны...
-- А какъ промываютъ золото?
-- Въ бутарѣ жолоба сдѣланы зарубки-плинтусы. Золотой песокъ идетъ по жолобу съ водой. Золото тяжеле и застреваетъ въ зарубкахъ... Раньше за эту работу платили рабочимъ помѣсячно, по 20--25 рублей въ мѣсяцъ на всемъ хозяйскомъ -- и квартира, и харчи, и баня... Какъ сейчасъ платятъ, не знаю... Только знаю хорошо одно: нигдѣ нѣтъ такого пьянства, какъ на Бодайбо... Одни сторожа на отработанныхъ пріискахъ развѣ не пьютъ...
-- Что такъ?
-- Да какъ отработаетъ пріискъ, выберутъ все золото или станетъ его мало, невыгодно работать, тогда компанія бросаетъ все: и резиденцію, и постройки, и казармы... Всѣ уходятъ отсюда прочь, и среди горъ оставляютъ одного сторожа. Безлюдье страшное... Тутъ водки не достанешь! Питается тѣмъ, что компанія оставила въ запасъ, а какая компанія станетъ своего же сторожа поить?!.. Да-а... Интересный это край и никто его до сихъ поръ изъ газетчиковъ не посмотрѣлъ, не описалъ... Инженеръ одинъ оттуда ѣхалъ съ нами и все говорилъ: и есть же у насъ въ Россіи своя Америка, своя Калифорнія, и никто о ней даже не знаетъ, ничего не слышалъ!
-----
За Витимомъ Лена мѣняется. Рѣка становится еще болѣе широкой, еще болѣе могучей... Прибрежныя горы идутъ волнистой линіей. Куда ни глянь, всюду громадные "курганы", сверху до низу покрытые густой мохнатой тайгой... А за ними разноцвѣтная даль такихъ же громоздящихся горъ... Я проѣхалъ на лодкѣ весь Днѣпръ отъ Кіева до Александровска, промчался съ лоцманами въ челнѣ черезъ Днѣпровскіе пороги, проплылъ всю Волгу отъ Рыбинска до Астрахани и съ захватывающимъ восторгомъ глядѣлъ на ихъ красочные берега... И чтоже? Самые лучшіе виды Днѣпра подъ Кіевомъ и у пороговъ подъ Екатеринославомъ, никогда не забываемые Жигули Волги -- здѣсь на Ленѣ -- самый обычный, самый заурядный видъ рѣки... На нихъ даже перестаешь обращать вниманіе...
Теперь горы тянутся выше къ небу, то отступаютъ отъ берега, то нависаютъ надъ нимъ... Внизу онѣ заросли все той же тайгой, то, по прежнему, густой, то жидкой изъ тоненькихъ, какъ палочки, елей. Камни покрыты мохомъ темно-малиновымъ и свѣтло-зеленымъ, точно осенью спокойно дремлющее подъ пологомъ ряски луговое озеро родной Украйны..
Посреди горъ отдѣльныя скалы, будто навсегда покинутыя людьми страшныя руины древнихъ замковъ, осыпались отъ бурь и ненастья мелкимъ сѣрымъ камнемъ... А на самомъ верху горъ красуется остроконечной щетиной тайга... Иногда горы -- тяжелыя, темной грудью навалившіяся на рѣку -- кажутся какими-то чудовищами... То въ падяхъ и логахъ между горами новыя горы стоятъ сейчасъ-же преграждающей каменной стѣной, то сами пади густо покрыты тайгой и далекой щелью вытягиваются къ синѣющимъ на горизонтѣ сопкамъ... Среди этихъ необъятныхъ пространствъ рѣдко-рѣдко на той сторонѣ рѣки покажется небольшая деревушка, придавленная, темно-сѣрая, чуть пестрѣющая точками болѣе новыхъ крышъ, сбитая въ кучу, какъ далекій табунъ лошадей... Она жмется на расчищенномъ отъ тайги плоскомъ берегу. Сбоку ея желтѣютъ посѣвы и снова тайга... Небо -- либо свѣтло-голубое, безоблачное, либо сѣрое, нависшее надъ рѣкой клочьями ваты... Вода у берега -- почти черная, переливаясь, ярко блеститъ зигзагами быстраго теченія... Тамъ, дальше, гдѣ горы перестаютъ отражаться въ водѣ, Лена кажется стальной...
Посреди рѣки плаваютъ громадные бѣлые лебеди... Черныя гагары, едва завидѣвъ пароходъ, поднимаются и медленно, тяжело летятъ надъ поверхностью рѣки, касаясь ея глади и оставляя послѣ себя серебряный слѣдъ, пересыпанный хрустальными брызгами...
-- Посмотрѣли-бы вы сколько на Ленѣ дикихъ утокъ и гусей осенью, такъ въ концѣ августа,-- говоритъ помощникъ капитана. Плыветъ пароходъ, а они несутся впереди тысячной стаей, садятся у берега; пароходъ подплываетъ, они срываются, летятъ и снова садятся... Кто охотникомъ никогда не былъ, начинаетъ охотиться! Въ прошломъ году ѣхали мы послѣднимъ рейсомъ. На пароходѣ возвращались конвойные солдаты. Отвезли партію политическихъ... Ну, конечно, ружья у нихъ съ собою, патроновъ боевыхъ запасъ изрядный... Увидали они несмѣтную стаю гусей и глаза просто разгорѣлись. Рады-бы мы охотиться, говорятъ, да нельзя, потому что патроны -- казенные, за растрату судить будутъ; уже отправили рапортъ, что партію благополучно доставили, не скажешь, что выстрѣляли, а скажешь, тебя самого съ конвойными сюда повезутъ! Ходятъ они и, какъ волки хищные, только поглядываютъ на гусей.. Первый не выдержалъ Александръ Сергѣевичъ, пассажиръ такой съ нами ѣхалъ... Тихій, скромный человѣкъ, поглядѣть -- святой, мухи не убьетъ! Сбѣгалъ онъ къ себѣ въ каюту за револьверомъ и началъ палить... Всѣ патроны выпустилъ... Ничего, конечно, не убилъ -- далеко очень. Капитанъ услыхалъ выстрѣлы, спустился за своимъ ружьемъ, принесъ и тоже принялся стрѣлять... Только Александръ Сергѣевичъ вдругъ снова бѣжитъ въ себѣ въ каюту. Приноситъ новые патроны.-- Я, говоритъ, хотѣлъ ихъ оставить, чтобъ на лошадяхъ ѣхать не съ пустыми руками!-- И началъ палить... Будь-что будетъ, авось проѣду благополучно и безъ револьвера... Увидѣли это конвойные и не выдержали. Началась охота. По пятидесяти копѣекъ за выстрѣлъ платили имъ желающіе... А потомъ и на рубль за выстрѣлъ перешли. Убили таки гуся. Остановили пароходъ, спустили лодку, достали. Вечеромъ пассажиры каютные его и съѣли. А на завтра снова охота... Разгорѣлись страсти. Только вдругъ кто-то кричитъ:-- "господа, смотрите, смотрите, коршунъ утку давитъ!" Глядимъ, дѣйствительно, въ когтяхъ коршуна утка бьется.-- Надо спасти ее, смотрите, какъ напалъ! И что вы думаете?-- Сами минуту назадъ въ утокъ стрѣляли, а тутъ настоящую тревогу подняли.-- Вопятъ, горланятъ, въ ладоши хлопаютъ, на воздухъ выстрѣлили, чтобы испугать! Не отпускаетъ подлецъ, бьется утка подъ его клювомъ, да и баста!-- Остановить пароходъ, спустить лодку, надо ѣхать отбивать,-- сказалъ рулевой. И, представьте себѣ, иначе и быть не могло. Остановили пароходъ. Спустили лодку, сѣли въ нее матросы, солдатики и поѣхали... Какъ подплыли, коршунъ бросилъ. Утку подняли и привезли. Часа полтора на это потратили... А утка -- почти безъ дыханія. Шея перекушена. Кухарка пароходная увидала и говоритъ:-- "вотъ и прекрасно, надо-бы ее зарѣзать сейчасъ, къ вечеру на ужинъ будетъ"... Выругали тутъ ее, и снова на пароходѣ поднялся крикъ: "надо утку залѣчить!" Самъ капитанъ бросился къ себѣ въ аптеку, принесъ іодоформу. Засыпали ей шею, перевязали. Политическая одна изъ фельдшерицъ возвращалась съ Алги, она ей и перевязку дѣлала... Вотъ она -- природа людская: какъ увидитъ человѣкъ, что на одного навалилась сила, отбить всегда хочется... Вечеромъ-то кухарка потихоньку къ уткѣ подобралась, незамѣтно зарѣзала и зажарила. И всѣ мы ее ѣли, и барышня ѣла, и никто не замѣчалъ... На утро хватились, а утки нѣтъ. Да ужъ всѣ остыли...
Пароходъ бѣжитъ. Мы нагоняемъ какую -то странную, многолюдную "посудину" -- паузокъ.
-- Смотрите,-- говоритъ капитанъ,-- вѣдь это паузокъ съ политическими. Сколько ихъ везутъ, и куда везутъ!
Четыреугольная каюта -- ящикъ съ плоской крышей паузка по бокамъ украшена зелеными вѣтвями деревъ. На крышѣ толпится, точно на вечеринкѣ, молодежь. Завидя пароходъ, всѣ они тѣснятся у борта крыши.
Я снимаю шляпу и начинаю раскланиваться. Пусть знаютъ, что и среди пароходныхъ пассажировъ есть люди, имъ сочувствующіе... Они отвѣчаютъ... На носу и кормѣ паузка внизу стоятъ угрюмые часовые...
Нашъ пароходъ проѣзжаетъ мимо и мы уже далеко впереди... Но съ крыши паузка все еще доносится пѣніе о томъ, что нѣтъ на Руси такого угла, гдѣ-бы русскій мужикъ не стоналъ... Вечерѣетъ... Надъ крышей паузка взвивается дымокъ...
-- Обѣдъ себѣ государственные варятъ,-- объясняетъ капитанъ.-- Тамъ у нихъ на крышѣ ящикъ съ землей лежитъ, на немъ костеръ разводятъ и варятъ себѣ сами, какъ на маевкѣ... Теперь послѣ бунта въ Якутскѣ ихъ положеніе полегчало, а то -- не то, что на берегъ -- на крышу не выпускали... Задыхайся цѣлый мѣсяцъ въ этомъ ящикѣ безъ оконъ, точно въ гробу живой...