"Изъ огня въ полымя".
Былъ холодный день. Ноги вязли въ сугробахъ снѣга. Вѣтеръ раздувалъ полы моего пальто. Я быстро шелъ, но вдругъ мое вниманіе привлекли слова стоявшаго на тротуарѣ извозчика: "ахъ ты, букашка ты маленькая! Золотое сердце"!
Возлѣ извозчика стояла едва примѣтная дѣвочка съ посинѣлымъ личикомъ, закутанная въ одинъ "материнскій" платокъ. Въ сжатой рукѣ она держала бумажный кулекъ.
Я глядѣлъ на извовчика и на дѣвочку...
-- Вотъ, баринъ,-- обратился ко мнѣ извозчикъ,-- доброе сердце... Слѣзъ я съ козелъ, бѣгаю отъ морозу, ногами притоптываю, а она изъ лавочки бѣжитъ, остановилась и жалостливо говоритъ: что, дядя, холодно?!. Ахъ ты, букашка, сама застыла, дрожитъ, а о старикѣ не забываетъ... Бѣги домой!..
Прошло около мѣсяца, и у меня сидѣлъ этотъ самый извозчикъ въ качествѣ кліента. Я сразу-же узналъ его, не смотря на то, что вмѣсто кучерского армяка на немъ была обычная одежа чернорабочаго: кафтанъ изъ сѣраго, потертаго крестьянскаго сукна.
-- Такъ это вы, баринъ, и есть адвокатъ?-- спросилъ онъ, добродушно улыбаясь...
-- А что?
-- Да я извозчикомъ раньше былъ, стоялъ около разъѣзда, васъ и примѣтилъ, да не зналъ, что это вы... А привелъ Господь и мнѣ судиться!..
-- Что такъ?
-- Обидѣли очень, тоска взяла... Какъ въ извозчикахъ состоялъ,-- господа все ругались; бывало и такъ, что день поѣздишь на часы, а сѣдокъ въ проходной дворъ и убѣгетъ, полиція тоже штрафы все писала, а только никто за шиворотъ, какъ загаженнаго котенка, не таскалъ, да по мордѣ не билъ... Старъ, батюшка... А тутъ на свою голову я и задумалъ въ заводскіе пойти -- Жалованіе вѣрнѣе, отработалъ сколько слѣдуетъ и свободенъ... Вотъ и поступилъ въ чернорабочіе на котельный заводъ. Поднимали мы на цѣпяхъ коробку котла. Тянулъ я за цѣпь, какъ другіе, старался по совѣсти. Этотъ разъ самъ директоръ распоряжался... Вдругъ, подскочилъ онъ ко мнѣ и накинулся съ послѣдними словами: Я тебѣ подлецъ, разлетъ дамъ!-- кричитъ, а я, знай, молча работаю, налягаю. Отвяжется собака, думаю. Отошелъ... Только снова вдругъ подскочилъ ко мнѣ, схватилъ за шарфъ на шеѣ, сдавилъ мнѣ горло и потащилъ. Шаговъ 10 къ двери волокъ, далъ въ ухо и швырнулъ о полъ... За что этакая напасть случилась, и самъ не знаю... Ну, думаю, какъ былъ я извозчикомъ, полиція меня все штрафовала, знаю я полицейскіе ходы, можетъ, хоть теперь полиція заступится... Отправился я въ участокъ къ приставу, а онъ и впрямь распорядился все какъ слѣдуетъ: далъ мнѣ записку къ полицейскому врачу... Только тотъ черезъ три дня осмотрѣлъ меня, ну, а бумагу выдалъ. Вотъ она,-- произнесъ старикъ.
Я пробѣжалъ свидѣтельство. Въ немъ говорилось, что у крестьянина Селифантова полицейскій врачъ не нашелъ ни перелома костей, ни вывиха, ни наружныхъ знаковъ...
-- Да, но вѣдь у васъ ничего не было найдено?!.-- спросилъ я.
-- За три дня хоть какая плюха сойдетъ,-- резонно замѣтилъ Селифантовъ,-- только на висѣльникѣ веревчатый слѣдъ такъ и остается, а я слава Богу живъ остался. За три дня всѣ примѣты разошлись... И за что, господинъ, онъ такъ обидѣлъ меня, понять не могу... Оттого и хочу закономъ осудить, а то очень горестно...
Я написалъ Селифантову жалобу къ судьѣ съ просьбой привлечь директора за оскорбленіе словами, дѣйствіемъ и за насиліе.
Къ разбору дѣла на судъ явился самъ директоръ. Когда судья удалилъ свидѣтелей въ отдѣльную комнату, директоръ сначала объяснилъ, что Селифантовъ взялся не за ту цѣпь отъ блока, не за поднимающую, а опускающую, и онъ, боясь, чтобъ коробка не поддалась и не задавила кого-либо изъ людей, схватилъ Селифантова и отвелъ отъ коробки, при чемъ сгоряча ругнулъ его. Но черезъ двѣ минуты, директоръ попросилъ разрѣшеніе сдѣлать поправку.
-- Я испугался, господинъ судья,-- заявилъ онъ,-- что коробка опустится и задавитъ самого Селифантова, потому, желая спасти его, я дѣйствительно схватилъ и оттолкнулъ, онъ-же споткнулся и упалъ...
Я обернулся на Селифантова. Старикъ стоялъ со строгимъ застывшимъ, блѣднымъ лицомъ и упорно молчалъ.
Начали выходить свидѣтели -- сосѣди по работѣ. Всѣ они поголовно показывали, что ничего не видали и не слыхали... Одинъ объяснилъ, что изъ-зa котла не было видно, другой,-- что онъ оглохъ отъ клепки, вату въ ушахъ носитъ, и ничего не слыхалъ...
И все это словно заучено...
Вышелъ еще послѣдній свидѣтель и съ разбѣгу произнесъ:
-- Я ничего не видалъ и не слыхалъ, господинъ судья!.. Впрочемъ, нѣтъ,-- горячо спохватился онъ.-- По правдѣ, по совѣсти покажу!.. Все видѣлъ и слышалъ... Тащили мы коробку, всѣ за одну цѣпь, и Селифантовъ за нее же тащилъ, только онъ не поворотливъ малость, деревенскій или не привычный, кто его знаетъ. Онъ и тянулъ послабѣе... Господинъ директоръ пришелъ на заводъ не въ духахъ, всѣхъ въ этотъ день ругалъ... Ну и на него набросился, а потомъ, вдругъ, за шиворотъ хватилъ, поволокъ да о полъ и бросилъ, а чтобы билъ, того я не видалъ...
Я задалъ свидѣтелю вопросъ, была ли опасность Селифаитову.-- Отвѣтилъ "нѣтъ" и разсказалъ, что подъ котломъ были подставлены лежни въ родѣ высокихъ скамей; если бы даже котелъ сорвался съ цѣпи, то и тогда не придавилъ бы...
Судья отпустилъ свидѣтелей.
-- Послушайте,-- обратился онъ ко мнѣ,-- это дѣло надо кончить миромъ... Вѣдь знаете,-- работа горячая, тутъ некогда гостиныя выраженія подбирать... Ну, какая честь можетъ быть у такого простого, сѣраго мужика? Это вы ему честь сами сочинили, именно придумали. Ему нужны деньги, да кусокъ хлѣба. Кончайте дѣло миромъ, господинъ директоръ его обратно приметъ...
Я отрицательно кивнулъ головой.
-- Не согласны?.. какъ угодно,-- повернулся судья къ директору.-- Ну такъ дайте, господинъ Дмитріевъ, ему (судья указалъ на Селифантова) рубля три, и дѣлу конецъ... Стоитъ ли возиться...
-- Спросите самого Селифантова,-- замѣтилъ я.
-- Ничего мнѣ вашего не надо и рублевъ я не возьму,-- вдругъ гнѣвно произнесъ старикъ,-- съ голоду подохну, а не возьму... Я самъ штрафы платилъ и не кланялся!.. Отказываюсь!
Еще нѣсколько минутъ и мировой судья объявилъ,-- увы!-- оправдательный приговоръ директору...
Мы вышли на улицу.
Я разсказалъ Селифантову, что дѣло можно дальше передать и въ съѣздѣ навѣрно выиграть.
-- Не надо,-- отвѣтилъ онъ рѣшительно,-- плюнемъ на него! Спасибо вамъ... Видѣлъ, какъ старались... Э-эхъ, и судья! ѣздилъ я, знаете, одно время на слѣпой кобылѣ, ничего она не видѣла, глядишь, бывало, въ оба, чтобъ не наскочила... Черное ей бѣлымъ казалось, а яма гладкой дорогой... Слушалъ я этого самаго судью и о кобылѣ своей вспомнилъ... Очень мнѣ досадно стало!.. Нѣтъ, уйду я отъ заводовъ подальше, снова въ извозчики наймусь, тамъ лучше...
Я кончилъ о Селифантовѣ, но мнѣ хочется сидзать еще два слова о мировыхъ судьяхъ. Когда я повидалъ университетъ и мечталъ объ адвокатурѣ, я очень идеализировалъ ихъ. Мнѣ казалось, что выборные судьи должны быть превосходны, что коронные, наоборотъ,-- безжалостные и сухіе формалисты... Практика сказала иное. Размышляя только теоретически, я забывалъ о томъ, кто избираетъ этихъ "выборныхъ" судей? А избирателями ихъ является не все общество, а "городскіе избиратели" -- трактирщики, купцы, домовладѣльцы... Въ то время, какъ коронные судьи -- исключительно образованные юристы, въ мировые -- сплошь и рядомъ попадаютъ разные корнеты, разные командиры, отставные педагоги, неудачники врачи или юристы изъ самой закорузлой купеческой и мѣщанской среды... И въ область великихъ судебныхъ уставовъ, въ область равенства всѣхъ передъ закономъ они вносятъ грозный окрикъ, юнкерскую команду или педагогическія, тошнотворныя сентенціи... Коронный судъ (я говорю объ Окружномъ и палатѣ, ибо ихъ лишь и знаю) неизмѣримо выше. И только у немногихъ мировыхъ судей я видѣлъ такое же участливое отношеніе и къ простому люду, какое такъ обычно здѣсь, почему-то особенно въ гражданскихъ отдѣленіяхъ.