Въ странѣ Борку.
Послѣ долгаго и утомительнаго странствія Ауладъ-Солиманы достигли, наконецъ, предѣловъ страны Борку. Жители ея сильно страдали съ тѣхъ поръ, какъ Ауладъ-Солиманы повадились приходить къ нимъ за финиками. Прежде они жили себѣ въ своихъ оазахъ довольно спокойно и въ мирѣ съ сосѣдями. Но Ауладъ-Солиманы, появлялись у нихъ каждый годъ для сбора финиковъ, въ свободное время занимались набѣгами на сосѣдей, а эти мстили за это жителямъ Борку, когда поработители и покровители уходили съ финиками во свояси. Такимъ образомъ, жители Борку попадали изъ огня да въ полымя. Тѣмъ не менѣе они пріучились смотрѣть на Ауладъ-Солимановъ какъ на "друзей" и радовались ихъ приходу въ надеждѣ участвовать вмѣстѣ съ ними въ грабительскихъ набѣгахъ на сосѣдей. Ауладъ-Солиманы разбили свою стоянку въ пальмовой рощѣ глубокой впадины Нгурръ. Финики еще не созрѣли, и чтобы заполнить свободное время арабы задумали сдѣлать набѣгъ (радію) на сосѣдей. Къ сотнѣ арабовъ присоединилось столько же туземцевъ Борку, и вся партія на лучшихъ верблюдахъ исчезла изъ лагеря. По уходѣ воиновъ въ лагерѣ воцарилось тревожное ожиданіе. Вѣдь не всякая радія кончается успѣшно. Все зависитъ отъ случая, и въ этой игрѣ каждый долженъ быть готовъ потерять имущество, свободу и жизнь. Двѣ недѣли не было никакихъ извѣстій, какъ вдругъ въ полдень 1 іюля Нахтигаль услыхалъ въ арабскомъ лагерѣ ужасные крики. Выскочивъ изъ шатра, онъ увидѣлъ раздирающую душу сцену: арабскія женщины со стонами и воплями метались изъ стороны въ сторону; онѣ шатались, приплясывали, ломали руки, рвали на себѣ волосы, платье и посыпали голову пескомъ. Вскорѣ къ нимъ присоединились другія женщины, и весь лагерь наполнился воплями. Нахтигаля поразило, что крики и движенія, выражавшіе горе, производились въ извѣстномъ порядкѣ: стоны и вопли походили на пѣсни, движенія -- на пляску. Никто не могъ сказать толкомъ, что случилось. Говорили, что разнесся слухъ, будто весь отрядъ, отправившійся въ набѣгъ, уничтоженъ врагами. Оставшіеся дома мужчины повскакали на коней и полетѣли въ сосѣднія селенія узнать правду. Вѣсти, доставленныя ими, оказались не такъ ужасны, но все же не сулили ничего хорошаго. Вотъ что узналъ отъ нихъ Нахтигаль.
Выступивъ въ походъ, партія вскорѣ раздѣлилась пополамъ, чтобы напасть на враговъ съ двухъ сторонъ. Отрядъ нашихъ Ауладъ-Солимановъ проникъ въ сосѣднюю долину, гдѣ имъ посчастливилось отбить большое стадо верблюдовъ. Выбравъ изъ своей среды 24 человѣка слабыхъ и больныхъ, они поручили имъ отвести стадо въ укромное мѣсто и стеречь его тамъ. Но тѣ не послушались и погнали добычу домой. Ограбленные прослѣдили ихъ, напали врасплохъ, кого избили, кого взяли въ плѣнъ, а добычу вернули обратно. Скоро стали извѣстны имена убитыхъ и взятыхъ въ плѣнъ, и вмѣстѣ съ этимъ въ лагерѣ убавилось воплей и стоновъ. Но все же крики и плачь раздавались то здѣсь, то тамъ. Особенно допекала Нахтигаля сосѣдняя палатка, гдѣ жила семья одного погибшаго въ этой схваткѣ мурабида. Жена и дочь днемъ и ночью издавали вопли и стоны. Жалобы ихъ звенѣли въ тишинѣ и уединенія ночи, какъ тихая пѣснь, прерываясь время отъ времени дикими вскрикиваніями и завываніями.
Черезъ нѣсколько дней въ лагерѣ появились спасшіеся бѣглецы, которые подтвердили печальныя вѣсти. Черезъ двѣ недѣли явились вражескіе послы торговаться объ цѣнѣ выкупа плѣнныхъ. За кого они требовали 10 верблюдовъ, а съ бѣдныхъ довольствовались меньшимъ числомъ. Къ удивленію Нахтигаля, въ числѣ выкупленныхъ оказался мурабидъ, о смерти котораго такъ сильно горевали его жена и дочь.
Принужденный жить среди этихъ разбойниковъ и быть зрителемъ ихъ грабительскихъ подвиговъ, нашъ путешественникъ жестоко страдалъ. Онъ негодовалъ и волновался отъ всякой несправедливости. Нѣсколько разъ онъ пытался убѣдить своихъ спутниковъ, что имъ жилось бы гораздо лучше и спокойнѣе, еслибы они бросили свои набѣги и занялись бы земледѣліемъ въ плодородномъ оазисѣ.
-- Да, мы съ тобой согласны!-- отвѣчали Ауладъ-Солиманы.-- Это точно, что мы живемъ насиліемъ и грѣхомъ, но какъ иначе добыть намъ средства къ жизни, если мы не хотимъ работать. А работать мы не можемъ -- предки наши не работали и намъ завѣщали не позорить свое благородное происхожденіе грубой работой. Ну, да вѣдь и то сказать -- на что же созданы проклятые керада (негры), какъ не для того, чтобы работать на господъ!
Къ этимъ непріятностямъ присоединялись еще лишенія голода: запасы зерна приходили къ концу, припасы стоили дорого, а одними финиками не пропитаешься. Даже истые кочевники не могутъ жить одной этой пищей. Несчастные туземцы Борку, обобранные своими "друзьями", рыскали всюду, какъ голодные шакалы, и крали, что только могли ухватить. Путешественникъ вполнѣ изучилъ бытъ кочевниковъ и туземцевъ, бесѣды съ этими грубыми людьми не выходили изъ круга разговоровъ о верблюдахъ и набѣгахъ, такъ что дни и недѣли проходили среди томительной скуки. Иногда Нахтигалю удавалось съѣздить куда нибудь въ интересное мѣсто; такъ, однажды онъ посѣтилъ уединенное ущелье въ горахъ, гдѣ лежало мѣстечко Тарака. Посреди селенія возвышался громадный утесъ съ отвѣсными боками, который служилъ жителямъ естественной крѣпостью. При вражескомъ нашествіи они взбирались на вершину его по длинной лѣстницѣ, связанной изъ пальмовыхъ стволовъ. Большую часть времени Нахтигаль проводилъ въ пальмовой рощѣ возлѣ своей палатки, мечтая о времени, когда Ауладъ-Солиманы пустятся въ обратный путь въ Борну. Хотя онъ прожилъ съ ними не мало времени, однако, не могъ чувствовать себя въ полной безопасности. Каждый день могла разыграться исторія вродѣ той, о которой мы сейчасъ разскажемъ.
Ауладъ-Солиманы ожидали посѣщенія шейха родственнаго племени Шередатъ. Этого шейха сопровождали фанатики сенусія. Одинъ изъ нихъ послалъ сказать шейху Ауладъ-Солимановъ Абд-эль-ІІІлилю, что не намѣренъ посѣтить ихъ, потому что считаетъ всѣхъ, якшающихся съ христіанами, не лучше ихъ.
Вмѣстѣ съ этимгь онъ науськивалъ туземцевъ на путешественника, открыто подстрекая ихъ убить его, такъ что Нахтигаль не осмѣливался выходить изъ шатра безъ вооруженныхъ провожатыхъ. Туземцы, дѣйствительно, остервенились и были не прочь завоевать себѣ мѣсто въ раю угоднымъ Аллаху убійствомъ христіанина, но видавшіе виды арабы не настолько вѣрили сенусію, чтобы нарушить обычаи гостепріимства, хотя и среди нихъ было не мало точившихъ зубы на "невѣрнаго".
Разглагольствованія сенусія вывели, наконецъ, Хацаца изъ терпѣнія, и въ одинъ прекрасный день онъ сѣлъ на коня и поскакалъ въ деревню, гдѣ пребывалъ святой мужъ. Онъ засталъ его проповѣдующимъ свое ученіе кучкѣ арабовъ, сидѣвшихъ кругомъ его съ видомъ робкихъ дѣтей. Хацацъ слѣзъ съ коня и смѣло направился къ проповѣднику.
-- Очень жалѣю,-- началъ онъ, -- что наше знакомство начинается съ того, что мы съ тобой расходимся во мнѣніяхъ. Вотъ при нихъ спрашиваю тебя -- правда ли, что ты объявилъ насъ невѣрными за то, что мы приняли христіанина? Правда ли, что убійство его ты считаешь святымъ дѣломъ, за которое убійца удостоится рая?
-- Да, я такъ думаю и говорилъ такъ!-- отвѣтилъ благочестивый и ученый мужъ.
-- Жалѣю,-- продолжалъ Хацацъ, -- что мало начитанъ въ Писаніи для спора съ такимъ ученымъ святымъ, какъ ты. Но объясни мнѣ, пожалуйста, слѣдующее: выдѣляя наше племя изъ числа правовѣрныхъ, какъ ты оправдаешь нашего "калифа", султана въ Стамбулѣ, хедива въ Египтѣ и множество другихъ правовѣрныхъ государей и ученыхъ въ Марокко, Тунисѣ, Каиро и Багдадѣ, которые уже много лѣтъ открыто общаются съ христіанами? Если ты, ученый мужъ, проповѣдуешь здѣшнимъ невѣждамъ убійство христіанина, то мнѣ, сыну пустыни, трудно опровергнуть тебя, но все-таки я думаю, что наше исповѣданіе допустило бы такое убійство только во время войны за вѣру. Въ прочее же время Коранъ не учитъ насъ измѣннически убивать гостя, ввѣрившаго себя нашему покровительству. Даже, наоборотъ,-- Богъ велитъ брать такихъ беззащитныхъ, безродныхъ людей подъ свою защиту!
Сенусія полѣзъ было въ Коранъ и пытался опровергнуть слова Хацаца разными хитрыми толкованіями, но Хацацъ не далъ поймать себя въ ловушку и шагъ за шагомъ, рядомъ понятныхъ всѣмъ объясненій, заставилъ "ученаго" отказаться отъ своего мнѣнія. Присутствовавшіе арабы молча, но съ видимымъ одобреніемъ слѣдили за горячими и убѣдительными доводами Хацаца. Ихъ гордости льстило, что одинъ изъ ихъ среды съ такимъ успѣхомъ побилъ въ спорѣ "ученаго", "святого", а сверхъ того они были рады не пятнать своей совѣсти убійствомъ гостя.