Рыба.
Теперь гулкій, металлическій звонъ чаще раздавался въ уедименной трещинѣ скалы, чаще вился оттуда столбъ чернаго дыма, потому что Митя съ увлеченіемъ работалъ надъ изготовленіемъ нужныхъ орудій.
Всего труднѣе досталось неопытному кузнецу изготовленіе клещей, безъ которыхъ невозможна была никакая кузнечная работа. Онъ долго ломалъ голову, чѣмъ держать раскаленное желѣзо. Всякія деревянныя выдумки не годились -- онѣ загорались раньше, чѣмъ кузнецъ успѣвалъ сдѣлать нѣсколько ударовъ.
Попытка присоединить къ дереву такой матеріалъ, какъ камень, также кончилась неудачно.
Наконецъ, Митя открылъ въ природѣ естественныя клещи. Эту службу ему оказали двустворчатыя раковины молюсковъ, которыя не лишились еще своего упругаго тылового тяжа и въ изобиліи валялись на берегу, раскрывъ створки, точно жадные птенцы, ожидающіе, что мать сунетъ имъ въ глотку кусочекъ пищи. Митя набралъ цѣлую кучу ихъ. Онѣ держали желѣзный предметъ, который онъ ковалъ, довольно плохо, зато не горѣли. Съ великими усиліями ему, наконецъ, удалось выковать неуклюжія клещи, которыя однако служили сносно. Съ помощью ихъ и уже гораздо быстрѣе Митя выковалъ молотокъ. Ему жалко было тратить на это желѣзо, но каменный молотокъ былъ слишкомъ плохъ: онъ часто выскакивалъ изъ зажима, грозилъ треснуть отъ сильнаго удара, а конецъ его очень страдалъ отъ высокой температуры накаленнаго желѣза, котораго онъ постоянно касался. Остального желѣза хватило только на долото, нѣсколько рыболовныхъ крючковъ разной величины и на три десятка гвоздей. Но вѣдь и то уже составляло цѣлое богатство по сравненію съ тѣмъ, чѣмъ обладалъ Митя, когда судьба кинула его сюда. Новыя орудія удесятеряли силу и повышали качество его труда.
Между тѣмъ время не шло, а летѣло. Трудно изобразить, какое множество усилій, сколько изобрѣтательности и остроты ума тратилъ поселенецъ на такія вещи, которыя стоятъ у насъ гроши. На каждомъ шагу его стѣсняло отсутствіе практическихъ знаній и навыковъ, и если упорный трудъ приводилъ его все-таки къ цѣли, то это доставалось не иначе, какъ цѣной огромной затраты времени. Всякая поставленная цѣль увлекала Митю до самозабвенія, и онъ успокаивался не раньше, какъ задача, какой бы трудной она ни представлялась, оказывалась рѣшенной. Каждое новое орудіе расширяло кругъ примѣненія его силъ. У него вмѣстѣ съ долотомъ появилась деревянная посуда; внизу у рѣчки появился небольшой балаганъ, срубленный изъ бревешекъ, съ крышей изъ бересты, которая не пропускала дождевой воды. Возлѣ балагана, ближе къ морю, Митя устроилъ небольшую градирню, резервуаръ которой онъ сложилъ изъ камней, скрѣпленныхъ самодѣльнымъ цементомъ изъ песка и толченаго известняка. Неуклюжее сооруженіе это требовало меньше времени, а снабжало его большимъ количествомъ соли, которую Митя копилъ съ мыслью употребить ее на засолку рыбы. Вечеромъ, когда онъ въ видѣ отдыха сидѣлъ на вершинѣ утеса, любуясь моремъ и живописнымъ устьемъ рѣчки, взоръ его невольно скользилъ по кривымъ верхушкамъ лиственницъ, озаренныхъ послѣдними лучами заходившаго солнца, и онъ мысленно выбиралъ изъ нихъ ту самую высокую, изъ ствола которой собирался выжечь или выдолбить челнокъ взамѣнъ утлаго плотика, на которомъ не рѣшался пускаться въ море даже въ самую тихую погоду. Его пугала мысль о береговомъ теченіи, объ отливѣ, когда струя отступавшаго моря могла унести его далеко отъ берега, отъ этого мѣста, съ которымъ онъ уже свыкся, которое успѣлъ полюбить.
Холодныя ночи и участившаяся непогода все чаще и чаще наводили его мысли на ужасную гостью, на зиму, которая рано или поздно должна была наступить. Приближеніе ея будило въ Митѣ серьезную тревогу. Онъ не представлялъ себѣ ясно, что ожидаетъ его на этомъ обнаженномъ, открытомъ дуновенію полярныхъ вѣтровъ берегу. Еще не испытавъ нашествія страшной гостьи, Митя заранѣе страшился ея приближенія. Особенно тревожили его два вопроса: жилище и запасы. Было ясно, что въ той на живую руку сложенной хижинѣ, которая, худо ли, хорошо ли укрывала его пока отъ непогоды, нечего было и думать зимовать. Надо было заранѣе построить что-нибудь солидное. Размышляя о матеріалѣ, Митя пришелъ къ заключенію, что лучше всего остановиться на камнѣ. Рубить бревна, а главное втащить ихъ наверхъ, туда въ щель, которая представляла прекрасную защиту отъ вѣтра, нечего было и думать, а жить въ лѣсу Митя не хотѣлъ, -- онъ все еще боялся его угрюмой чащи. Каменная землянка представлялась тѣмъ болѣе удобной, что для сооруженія ея было достаточно двухъ стѣнъ, даже одной, такъ какъ остальныя составляла естественная стѣна утеса.
И вотъ все свободное время Митя сталъ тратить на заготовку строевого матеріала. Неровный характеръ мѣстности и крутой склонъ осыпи заставили Митю пользоваться парой полозьевъ, скрѣпленныхъ въ формѣ самыхъ первобытныхъ дровней. Къ счастью матеріалъ, именно, камень, былъ подъ рукой и лежалъ часто въ непосредственной близости жилья. Мохъ, которымъ Митя думалъ замѣнить цементъ, онъ нашелъ въ изобиліи въ тундрѣ. Это былъ бѣлый, какъ сливки, пушистый оленій ягель, всегда мягкій и слегка влажный благодаря сырому климату побережья. Теперь тѣсный дворъ его жилья представлялъ безпорядочную картину груды моха, которая росла съ каждымъ днемъ, и цѣлой кучи неровныхъ каменныхъ плитъ, такъ какъ именно такіе обломки представлялись Митѣ всего болѣе подходящими для намѣченной постройки. На мѣстѣ разореннаго шалаша, который Митя перенесъ пока за ограду, медленно росла теперь солидная каменная стѣна. Текущія работы не позволяли заняться постройкой всецѣло, и это было досадно. Неопытный каменьщикъ не разъ принужденъ былъ снимать уже сложенные ряды камней, потому что неровно выведенная стѣна грозила рухнуть или развалиться.
Въ самомъ разгарѣ, когда въ головѣ наивнаго строителя, послѣ опыта многихъ неудачъ, уже сложились главные принципы архитектурнаго искусства, работу внезапно пришлось бросить.
Это было въ концѣ лѣта. Рано утромъ въ послѣднихъ числахъ іюля Митя сталъ спускаться къ рѣчкѣ, намѣреваясь заняться обычной рыбной ловлей. День былъ пасмурный и, какъ исключеніе, тихій. Тѣмъ страннѣе показался Митѣ видъ рѣчного устья. На всемъ пространствѣ въ морѣ и въ самой рѣкѣ вода рябила и серебрилась тысячью блестокъ, будто поверхность ея привелъ въ это странное состояніе вѣтеръ, или какъ будто какая-то подводная сила будоражила воду. Въ первое мгновеніе Митѣ пришла въ голову дикая мысль: не начинается ли здѣсь подводное изверженіе, не кипитъ ли вода подъ внезапнымъ пробужденіемъ подземнаго огня? Вѣдь стоитъ же на всемъ побережьи Тихаго океана множество вулкановъ? Странное явленіе не прекращалось. Митя послѣ короткаго колебанія тронулся съ мѣста и сталъ спускаться, не отрывая глазъ отъ удивительной картины. Вода въ рѣкѣ и въ морѣ положительно кипѣла, а между тѣмъ надъ поверхностью ея не замѣтно было ни малѣйшаго слѣда пара. Что это такое? Подгоняемый любопытствомъ, Митя кинулся со всѣхъ ногъ къ берегу. Въ водѣ густой, сплошною массою шла небольшая серебристая рыба. Это была сельдь, которая двигалась въ рѣку метать икру, обычный ходъ ея, о которомъ Митя слыхалъ, но котораго ему никогда не приходилось видѣть собственными глазами. Рыба не плыла, а "перла" такою густой толпой, что вода рѣки выступала изъ береговъ. Тамъ и сямъ сплоченная масса вздымалась серебристымъ, выпуклымъ щитомъ надъ водой, и тогда множество рыбъ, очутившихся внѣ родной стихіи, прыгало въ воздухѣ, сверкая стальными полосками, пока судорожныя движенія не увлекали ихъ снова въ воду. Такой ужасающей массы рыбы Митя никогда не видалъ. Туча чаекъ, баклановъ и другой морской птицы, собравшейся ни вѣсть откуда, висѣла надъ добычей. Каждое мгновеніе десятки птицъ съ рѣзкимъ, веселымъ крикомъ кидались внизъ, взлетали съ серебристой бившейся добычей въ когтяхъ, снова падали, взлетали или уносились но направленію хмурыхъ стѣнъ утеса. Гомонъ, крикъ и суетливое движеніе наполняли воздухъ. Митя вошелъ въ воду. Голыя ноги его испытывали тысячи толчковъ тупыхъ рыбьихъ рылъ, слѣпо тыкавшихся въ новое препятствіе. Не стоило хватать добычу руками. Митя сбѣгалъ въ балаганъ и притащилъ лопату, которою принялся, какъ ковшомъ, кидать рыбу на берегъ вмѣстѣ съ водою. Но черезъ пять минутъ онъ прекратилъ это занятіе, потому что на пескѣ лежала груда шевелившейся и плясавшей рыбы. Куда дѣвать такую добычу? Что дѣлать съ нею? Митя недоумѣвалъ. А между тѣмъ рыба шла и шла, какъ будто морскія нѣдра извергали все свое богатство и втискивали его въ тѣсные предѣлы рѣки.
Это замѣчательное явленіе наблюдается во многихъ рѣчныхъ устьяхъ. На Сахалинѣ и на всемъ побережьи Восточной Сибири оно принимаетъ необыкновенные размѣры и представляетъ въ концѣ концовъ такой особенный характеръ, что извѣстный изслѣдователь Сибири, ученый Миддендорфъ далъ ему названіе "ходъ до смерти". Наиболѣе рѣзко выраженъ этотъ ходъ для всѣхъ породъ лососевыхъ рыбъ. Въ концѣ лѣта рыбы этой породы, именно кета и горбуша, огромными, густыми стаями входятъ въ рѣки и поднимаются далеко вверхъ, преодолѣвая самое быстрое теченіе. Онѣ перепрыгиваютъ водоскаты, пороги и водопады, стремясь все дальше и дальше отъ моря, забираясь иногда въ самые истоки рѣкъ на тысячу верстъ отъ устья. Достигнувъ цѣли, онѣ забираются въ затоны, въ заводи или въ проточныя озера съ чистой холодной водой и мечутъ тамъ икру. Долгій подъемъ, борьба, съ теченіемъ не обходятся рыбѣ даромъ. Напряженно работая мышцами, рыба въ это время почти ничѣмъ не питается, и потому по мѣрѣ хода она тощаетъ все сильнѣе и сильнѣе. Самый видъ ея измѣняется до неузнаваемости: кожа покрывается мелкими бугорками напоминающими сыпь, на чешуѣ появляются ярко-красныя пятна, а у самцовъ на челюстяхъ выростаютъ крючки, располагающіеся такъ, что ротъ остается постоянно открытымъ. Вслѣдствіе исхуданія, мясо рыбы становится сухимъ, дряблымъ и, вмѣсто обычнаго для лососей розоваго цвѣта, дѣлается бѣлымъ; чѣмъ выше по рѣкѣ, тѣмъ въ большей степени обнаруживается истощеніе рыбы... Она уже не можетъ сопротивляться самому слабому теченію. Выставивъ спинной плавникъ изъ воды, ткнется такой изнуренный лосось гдѣ-нибудь въ песокъ около самаго берега или за карчей и стоитъ неподвижно, какъ мертвый. Ее можно взять въ руки, и она не въ силахъ сопротивляться. Рыбы, попавшіе въ струю теченія, уносятся силой его назадъ, и гдѣ-нибудь ниже волна выкидываетъ ихъ обезсиленныхъ на берегъ, такъ что края его бываютъ усѣяны трупами ея, издающими тяжелое зловоніе. Метаніе икры въ конецъ изнуряетъ рыбу, и послѣ него лососи погибаютъ, такъ что изъ всего множества рыбы, которая ежегодно входитъ въ рѣки, ни одна не возвращается назадъ. Молодые, выклевавшіеся изъ икры лососки еще въ тотъ же годъ скатываются по теченію въ море, чтобы черезъ нѣкоторое время войти въ рѣку взрослыми особями и въ свою очередь погибнуть.
За сельдью пошла кета и горбуша. Митя положительно растерялся отъ этого изобилія. Однако нельзя было терять времени, потому что рыба. могла обезпечить его запасами на всю зиму. Но солить или коптить рыбу Митя не могъ и остановился на мысли вялить ее на воздухѣ. Онъ устроилъ возлѣ балагана на скорую руку цѣлый рядъ подставокъ въ родѣ тѣхъ, какія употребляютъ рыбаки для высушиванія сѣтей, и въ нѣсколько дней навѣсилъ на нихъ сушиться столько рыбы, сколько могъ не наловить -- ловля не представляла затрудненій, -- а вычистить. Увы, надеждамъ на обильное обезпеченіе не суждено было осуществиться вполнѣ! Сильная влажность этого проклятаго, сырого климата была, должно быть, причиной, почему на вывѣшенной рыбѣ уже черезъ два дня завелись въ неописуемомъ множествѣ громадные, бѣлые черви. Они шевелились въ цѣломъ лабиринтѣ проѣденныхъ ими отверстій и сотнями падали внизъ на землю, на которой копошились и ползали во всѣ стороны. Митя не зналъ, что дѣлать отъ досады. Оставалось утѣшаться, что хоть часть богатаго улова могла служить пропитаніемъ, какъ ни противно было бы натыкаться въ рыбьемъ мясѣ на засохшіе, скрюченные трупы червяковъ.
Должно быть, ходъ рыбы и необычайное обиліе ея въ рѣкѣ вызвали на берега ея всѣхъ наличныхъ обитателей тайги, потому что, къ своему ужасу, Митя обнаружилъ въ одно утро обильные медвѣжьи слѣды кругомъ своего балагана и тамъ, гдѣ лежалъ вытащенный на берегъ плотъ его. Казалось, съ нимъ хотѣла познакомиться цѣлая семья, и появленія членовъ ея у самыхъ дверей своего жилья Митя могъ ожидать со дня на день. Онъ опасался, какъ бы звѣри, дѣйствительно, не перестали церемониться съ нимъ. Они легко могли утерять естественный страхъ къ человѣку, вслѣдствіе того, что привыкли въ теченіе лѣта къ стукотнѣ его, къ дыму костра и къ другимъ проявленіямъ человѣческаго сосѣдства.
Побуждаемый этими соображеніями, а также медленнымъ, но неизбѣжнымъ наступленіемъ холодовъ, Митя съ лихорадочной поспѣшностью продолжалъ сооруженіе своего дома. Неудачи продолжали преслѣдовать его. Крыша, надъ устройствомъ которой онъ потратилъ много усилій ума, два раза провалилась и въ оба раза сильно повредила уже выведенныя стѣны. Также не ладилось дѣло съ печью или очагомъ, предметомъ усиленныхъ заботъ, такъ какъ только огонь могъ спасти несчастнаго отъ всѣхъ ужасовъ невѣдомой, пугавшей его зимы. Дожди и страшная осенняя сырость не давали высыхать цементу, какъ ни старался помочь тому Митя, раскладывая внутри постройки огонь, на которомъ сжигалъ цѣлые груды хворосту.
Теперь дѣятельность новаго Робинзона представляла не спокойную планомѣрную работу, какъ въ серединѣ лѣта, когда онъ переходилъ отъ предпріятія къ предпріятію, а являлась какимъ-то лихорадочнымъ, безпорядочнымъ метаньемъ отъ одного дѣла къ другому, среди опасливыхъ мыслей, какъ бы не опоздать съ тѣмъ, съ другимъ. Неудачи и опасенія совсѣмъ было разстроили Митю. Иногда въ головѣ его даже мелькала мысль, не уйти ли отсюда, пока не настала зима. Но когда онъ оглядывался кругомъ на вещи и предметы, которыхъ прежде не было, которые "создалъ" онъ, и начиналъ представлять себѣ картину странствованія навстрѣчу неизвѣстному, передъ нимъ вставало воспоминаніе похода черезъ тайгу, вставала каторга... Правда, тамъ были люди, но не самъ ли онъ бѣжалъ отъ нихъ.
Однако малодушіе или даже уныніе не могли продолжаться долго: предаваться размышленіямъ было некогда, слишкомъ много заботъ и труда осаждало со всѣхъ сторонъ.
Уже въ серединѣ августа, именно 15 числа, начались ночные морозы. Утромъ иней лежалъ бѣлымъ покровомъ на травѣ, облѣплялъ деревья и кусты, хотя на высоту, гдѣ находилось жилье одинокаго поселенца, морозъ еще не проникалъ. Въ серединѣ дня теперь стояла обыкновенно прекрасная погода: дожди и туманы прекратились, яркое солнце освѣщало землю, прозрачный, какъ то бодрившій свѣжій воздухъ вселялъ въ душу радость и разгонялъ сомнѣнія.
Митя дѣятельно готовился къ зимѣ. Онъ не зналъ, какая она здѣсь, но ожидалъ самаго худшаго. Она представлялась ему косматымъ, злымъ чудовищемъ, живущимъ гдѣ-то вдали кругомъ полюса. Каждый новый день Митя съ нароставшей тревогой смотрѣлъ на востокъ, откуда должна была появиться въ бѣломъ уборѣ крутящагося снѣга, предшествуемая завываніемъ мятелей, страшная гостья.
Онъ перетащилъ свои запасы сильно попорченной рыбы наверхъ и сложилъ ихъ на дворѣ, словно полѣнницу дровъ, надѣясь, что морозъ скоро превратитъ вяленыя рыбины въ твердыя доски. Тутъ же лежала груда морской капусты, сколько только ему удалось запасти этого овоща, въ которомъ вмѣстѣ съ ягодой онъ видѣлъ свое спасеніе отъ цынги. Въ ясные дни сморщенные листья этой водоросли приходилось раскладывать на солнопекѣ, чтобы въ нихъ не завелось слишкомъ много гнили. Груда сухого валежника, сложенная вдоль изгороди, представляла складъ топлива и вмѣстѣ съ тѣмъ стѣну, которая могла встрѣтить первый напоръ какого-либо врага, будетъ ли то человѣкъ или звѣрь, выгнанный голодомъ изъ тайги. Скудный запасъ одежды принудилъ Митю тронуть сумку съ патронами, которые онъ берегъ пуще зенницы ока. Штукъ пять большихъ тюленей, за которыми Митя тщетно охотѣлся, подстерегая ихъ на лежбищѣ близь устьевъ рѣки съ самодѣльной острогой въ рукахъ, пали, наконецъ, жертвой его выстрѣловъ, звуки которыхъ въ первый разъ огласили тайгу. Одинъ тюлень, къ немалой досадѣ охотника, затонулъ было на глубокомъ мѣстѣ прежде, чѣмъ Митя успѣлъ добраться до него, но черезъ нѣсколько дней, возвращаясь съ кладью моха и ягоды съ тундры, Митя нашелъ его выкинутый трупъ на берегу. Мясо его, правда, уже не годилось въ пищу, но шкура -- самое цѣнное, и подкожный жиръ для будущей лампы должны были пойти въ дѣло.
Прежде чѣмъ замерзла рѣчка, Митя совершилъ еще одно плаваніе, чтобы заготовить запасъ глины на зиму, такъ что, когда давно ожидаемая стужа, наконецъ, грянула, Митя увидѣлъ себя окруженнымъ разными матеріалами: складами пищи, топлива и другихъ вещей, которыя должны были поддерживать его жизнь и давать работу въ долгіе часы вынужденнаго сидѣнья подъ кровомъ.
Зима наступала быстрыми шагами. Ночные морозы пудрили бѣлымъ налетомъ окрестность. задергивали воду блестящимъ зеркаломъ гладкаго льда, который таялъ потомъ въ послѣполуденные часы, если свѣтило солнце. Въ морѣ появлялись отдѣльныя плавучія глыбы, которыя приливъ пригонялъ нерѣдко къ берегу, гдѣ холодъ постепенно уширялъ кайму ледяной забереги. Вмѣстѣ съ метелями съ сѣвера и сѣверо-запада, стало сыпать снѣгомъ; бѣлое одѣяло его покрыло ровнымъ слоемъ тундру, засыпало лѣсъ и скрало границу между сушей и моремъ. Темная полоса открытой воды виднѣлась теперь лишь на восточномъ горизонтѣ; въ этомъ направленіи тянулось безобразно изуродованное хаотическими скопленіями льдинъ ледяное поле. Оно, точно живое, стонущее лицо земли, страшно трещало и грохотало при каждомъ приливѣ, когда подпиравшая ледъ вода шевелила весь ледъ, словно гигантскую скатерть.
Утромъ, когда багрово-красный шаръ солнца сквозилъ сквозь густой морозный туманъ, висѣвшій надъ моремъ, яркій отблескъ розовыхъ лучей его игралъ на льдистыхъ краяхъ приподнятыхъ льдинъ. Въ тихіе дни туманъ не только не расходился, но, казалось, ползъ къ сушѣ вмѣстѣ съ ледяной струей холода, и тогда мутный пологъ его надолго окутывалъ всю окрестность. Въ морозной тишинѣ слышно было, какъ кололся ледъ, лопалось съ трескомъ дерево, сочная древесина котораго не выдержала мороза. Громко, словно пушечный выстрѣлъ, трескалась замерзавшая почва.
Первые морозы уже принесли съ собой. невыразимыя страданія. Каменная хижина оказалась холодной клѣткой, въ которой жалкій обитатель ея находилъ пріютъ лишь возлѣ печи, когда въ ней трещалъ огонь. Но и то ледяной потокъ воздуха, устремлявшійся сквозь щели плохо сколоченной двери, свободно гулялъ по тѣсному и слабо освѣщенному пространству, такъ что пламя грѣло, только пока горѣли дрова и лежала куча тихо тлѣвшихъ угольевъ. Тюленьи шкуры, плохо очищенныя, покоробленныя морозомъ, лежали еще въ углу, ожидая своей очереди превратиться въ неуклюжую одежду, и хотя Митя надѣвалъ всю имѣвшуюся у него одежду, онъ дрогъ невыносимо. Первая обильная снѣгомъ метель обнаружила, какою ужасною западней могло оказаться жилище, которое Митя заложилъ въ расщелинѣ горы въ надеждѣ найти здѣсь укрытіе отъ вѣтра. Правда, вѣтеръ залеталъ сюда порывами, но, когда поднялась ужасная метель съ сѣверо-запада, вѣтеръ погналъ крутящіеся столбы снѣга съ тундры на пологіе сѣверные скаты гряды съ края которой въ пропасть валились настоящіе снѣгопады. Катастрофа произошла ночью. Митя проснулся во мракѣ. Вмѣсто слабаго свѣта, который обыкновенно просвѣчивалъ утромъ сквозь перепонку рыбьей кожи, натянутой въ маленькомъ оконцѣ, внутри хижины царилъ мракъ, среди котораго вой и свистъ вѣтра звучали хватающе за душу тоскливо. Сперва Митя думалъ, что ночь не прошла еще. Но время шло, а не становилось свѣтлѣе. Онъ поднялся со своего мохового ложа, дрожа и нервно зѣвая отъ холода, высѣкъ огонь и попытался растопить печь немногими сухими полѣшками. Отъ нихъ повалилъ густой дымъ, который вмѣсто того, чтобы тянуть въ трубу, волнами заходилъ кругомъ. Задыхаясь и кашляя. Митя кинулся къ двери. Она чуть-чуть поддалась подъ его плечомъ, словно снаружи ее завалило чѣмъ-то мягкимъ и тяжелымъ. Въ образовавшуюся узкую щель ввалился свѣжій бѣлый снѣгъ. Митя въ отчаяніи и не понимая еще, что случилось, навалился на дверь изо всей мочи, но она не поддавалась, а только скрипѣла. Онъ схватилъ пригоршню снѣга и прижалъ имъ тлѣвшій, сильно дымившій костеръ. Кашляя и жмурясь отъ дыма, несчастный кинулся въ постель лицомъ въ мохъ, задыхаясь въ полномъ мракѣ, который не позволялъ судить о массѣ наполнявшаго хижину дыма. Такъ лежалъ онъ около часу, пока не стало легче дышать. Не было сомнѣнія, что его завалило снѣгомъ. Но какъ велика была груда его? Митя принялся разгребать снѣгъ въ дверную щель, стараясь пріотворить ее шире и шире. Послѣ долгихъ часовъ упорнаго труда, заваливъ хижину снѣгомъ, мокрый, въ мерзлой одеждѣ, невольный плѣнникъ увидѣлъ, наконецъ, брезжущій свѣтъ въ томъ узкомъ и длинномъ туннелѣ, который онъ прорѣзалъ сквозь снѣговой завалъ. Счастье, что главную массу снѣга вѣтеръ сваливалъ не на крышу, а нѣсколько дальше отъ карниза горы, на дворъ, иначе обвалившаяся подъ невыносимымъ грузомъ кровля еще этою же ночью придавила бы Митю. Нечего было и думать удалить снѣгъ сегодня. Митя удовольствовался тѣмъ, что залѣзъ на крышу и прочистилъ трубу. Это позволило ему зажечь небольшой огонекъ и обогрѣть полузамерзшее тѣло.
Опасаясь, чтобы новая метель не вызвала окончательной катастрофы, Митя не могъ придумать ничего иного, какъ накрыть устье своей щели наверху горы помостомъ изъ толстыхъ жердей. Эта вторая крыша оказалась очень остроумной выдумкой, потому что послѣ устройства ея снѣгъ сыпался не на крышу хижины и даже не на дворъ, а валился въ высокій сугробъ, который, подобно высокому валу, отрѣзалъ поселокъ отъ остального міра, Теперь казалось, будто хижина съ вившимся изъ трубы ея жидкимъ дымкомъ стояла въ какой-то ямѣ, вѣрнѣе, въ пещерѣ, и ходъ туда приходилось часто прочищать сквозь груды свѣже наметаемаго снѣга.
О, какое это было ужасное время, эти первые мѣсяцы зимы! Какъ жестоко страдалъ Митя въ своей берлогѣ отъ холода и сырости! Ничто не помогало! Огонь, пылавшій въ печи, не прогрѣвалъ стѣнъ, и отъ теплоты его, отъ присутствія человѣчьяго тѣла, отъ пара, подымавшагося при варкѣ пищи, по стѣнамъ и вездѣ въ укромныхъ углахъ намерзали цѣлые маленькіе ледники, которые надо было ежедневно скалывать топоромъ, а на стѣнахъ сырость выступала въ видѣ чудныхъ, ледяныхъ кристалловъ, позволявшихъ мечтать, что то не жалкая хижина, а хрустальный дворецъ. Но было не до мечтаній. Промерзавшая труба не отводила дыма, и утромъ при каждой топкѣ густые клубы его выгоняли несчастнаго обитателя на морозъ. Въ жалкой фигурѣ, гомозившейся среди сугробовъ снѣга, въ этомъ обвязанномъ, обмотанномъ чѣмъ попало существѣ съ красными, потрескавшимися руками, съ обвѣтреннымъ лицомъ, на которомъ слезились красные глазки, врядъ ли кто узналъ бы теперь того бѣглаго каторжника, который спокойной походкой, съ ружьемъ за спиной шелъ лѣтомъ по морскому берегу или работалъ у себя на дворѣ. Страданія и борьба съ холодомъ поглощали пока всѣ силы одинокаго поселенца. Онъ обрѣзалъ полы дранаго бушлата и употребилъ лоскутья на онучи для обматыванія ногъ. Изъ оставшагося куска Митя скроилъ и пришилъ къ своей каторжной шапкѣ задникъ, закрывавшій затылокъ и уши, Вся имѣвшаяся на-лицо одежда далеко не защищала его отъ стужи. Лѣтомъ онъ могъ купаться и такимъ образомъ поддерживать чистоту тѣла, теперь же приходилось оставить даже обычное мытье, такъ какъ отъ него кожа на морозѣ трескалась до крови. Отъ грязи портилась одежда. Она липла къ тѣлу, раздражала кожу, даже сдирала ее. Только рыбій и тюленій жиръ, которымъ Митя обтирался, пользуясь мохомъ, вмѣсто губки, до извѣстной степени спасали его тѣло отъ полнаго загрязненія.
Главной заботой дня являлась пища. Митя питался вареной и сырой рыбой, мерзлой тюлениной, которую поглощалъ въ сыромъ видѣ, и cогрѣвался, вмѣсто чая, кипяткомъ. Вмѣстѣ съ сонливостью, которая напала на него вначалѣ зимы, Митя ощущалъ въ себѣ пробужденіе остраго аппетита. Онъ утолялъ голодъ, страдая отъ мысли, хватитъ ли запасовъ пищи до весны.
Его тянуло на жиръ, и онъ безъ отвращенія сцарапывалъ съ изнанки своихъ тюленьихъ шкуръ оставшееся еще на нихъ сало, отправляя его прямо съ ножа въ ротъ.
Онъ спалъ значительную часть сутокъ, очень мало выходилъ наружу, только чтобы наколоть дровъ, выбросить соръ и сцарапанный ледъ, принести снѣгу въ горшкѣ, достать запасъ пищи. Изрѣдка, когда бывало тихо, Митя выбирался изъ щели и подымался на вершину утеса. Но рѣзкій вѣтеръ, дувшій тамъ всегда, и мертвый, бѣлый пейзажъ всей окрестности быстро прогоняли его назадъ. Да и сугробы снѣга бывали такъ глубоки, что безъ лыжъ трудно было двигаться. А лыжъ еще не было, потому что первою заботою была теперь одежда, которую Митя мечталъ сшить изъ тюленьихъ шкуръ. Этому занятію онъ посвящалъ все остававшееся отъ сна, приготовленія пищи и другихъ хлопотъ время. Надежда на теплое, уютное жилье обманула его, и теперь всѣ упованія лѣпились около мѣховой одежды; которая позволитъ надолго покидать хижину и бродить по тайгѣ.
Когда, синія и фіолетовыя тѣни накрывали сугробы снѣга, и лощина постепенно утопала во мракѣ, надъ которымъ, какъ кресты на церквахъ, горѣли въ заходящихъ лучахъ изукрашенныя морозомъ кривыя верхушки лиственницъ и елей, и, наконецъ, наступала морозная ночь съ молчаливо и холодно искрящимися звѣздами, Митя запирался въ хижинѣ. Онъ по цѣлымъ часамъ сидѣлъ, скорчившись, обхвативъ руками колѣни, возлѣ жалкаго огня и съ тупой апатіей упорно смотрѣлъ въ беззвучно шевелившіеся языки догоравшаго пламени, на груду тлѣвшихъ угольевъ. На него нападала какая-то сонливая апатія. То было не бодрствованіе и не сонъ, а состояніе, въ которомъ душа какъ бы уносилась изъ тѣла и витала среди туманныхъ образовъ и настроеній. Внезапный глухой трескъ съ моря или шелковистый шорохъ порыва вѣтра по снѣгу на время пробуждалъ мечтателя, и тогда онъ прислушивался, повернувъ голову и уперевъ почти безумный взоръ расширенныхъ глазъ въ каменную стѣну, гдѣ по искрившемуся инею скользили слабыя тѣни.
Но шумъ стихалъ, и сидѣвшій въ полумракѣ одинокій человѣкъ снова слышалъ только тихое гудѣніе времени въ ушахъ.
Немало усилій стоило Митѣ стряхнуть съ себя эту апатію и приняться, наконецъ, за иглу. Онъ долго скоблилъ изнанку приготовленныхъ шкуръ ножомъ, теръ по мездрѣ пескомъ и золой, проминалъ шкуры въ рукахъ, долго выбиралъ подходящія сухожилія, такъ какъ другихъ нитокъ , у него не было. Пяти довольно большихъ тюленьихъ шкуръ должно было хватить на эскимосскую одежду, какъ ее представлялъ себѣ Митя: рубаха, мѣхомъ внутрь и наружу, двойные штаны и высокіе двойные сапоги. Митя, какъ не трудно себѣ представить, былъ не мастеръ кроить, тѣмъ болѣе шить, но жестокая необходимость великій и строгій учитель. Долгія ночи напролетъ провелъ онъ, пригнувшись къ глиняной плошкѣ, въ которой при помощи скрученнаго изъ моха фитиля ровнымъ свѣтомъ горѣлъ, слабо потрескивая, тюленій жиръ, возлѣ огня, на который онъ не жалѣлъ дровъ, чтобы не коченѣли отъ холода пальцы. Однообразный и долгій трудъ опять оздоровилъ его душу, прогнавъ навѣянное холодомъ и мракомъ уныніе. Постепенно въ теченіе двухъ недѣль онъ облачался въ новую одежду, каждая часть которой послѣдовательно избавляла его тѣло отъ страданій холода. Сперва были изготовлены штаны и рукавицы, и, благодаря имъ, Мити получилъ возможность работать на воздухѣ. Онъ обложилъ стѣны своей хижины толстымъ слоемъ снѣга, нарубилъ въ тайгѣ кольевъ и вывелъ изъ этого матеріала и снѣга махонькія сѣнцы, отъ которыхъ днемъ въ хижинѣ стало еще темнѣе, зато сдѣлалось значительно теплѣе; потомъ онъ тщательно выскребъ и вычистилъ жилье, такъ какъ отъ накопившихся тамъ отбросовъ и объѣдковъ воздухъ становился вонючимъ; онъ началъ даже помышлять о сооруженіи бани у заметеннаго снѣгомъ балагана, куда въ прорубленной во льду рѣчки дырѣ вела съ горы протоптанная въ сугробахъ снѣга тропа. Морозъ, отъ котораго кругомъ замерло все живое, меньше допекалъ его теперь. Было ли то дѣйствіе теплой одежды, или само тѣло естественно приспособилось къ перемѣнъ времени года, только морозъ, когда стояла ясная погода, скорѣе побуждалъ Митю къ кипучей дѣятельности. Онъ нарубилъ и натаскалъ въ гору много дровъ. Потомъ возлѣ хижины появилась пара грубо оструганныхъ изъ гибкаго еловаго дерева лыжъ. Даже кузница, занесенная-было снѣгомъ, пришла въ дѣйствіе и нѣтъ-нѣтъ изъ горной щели раздавались отраженные морознымъ эхомъ звонкіе удары желѣза. Словомъ, несмотря на жестокіе холода, Митя ожилъ, въ немъ снова пробудилась энергія, а вмѣстѣ съ нею разгорались надежды, и зрѣли новые планы.
А морозы бывали, дѣйствительно, жестокіе. У Мити не было термометра, но по временамъ ему казалось, что холодъ доходилъ до 35--40°. Въ такіе дни густой туманъ застилалъ всю ложбину. Вѣроятно, туда стекалъ и тамъ застаивался холодный воздухъ, потому что на горѣ не было тумана и было нѣсколько теплѣе, чѣмъ внизу. Въ такіе дни Митя почти не выходилъ. Онъ ѣлъ и спалъ, накрывшись всѣмъ, что только было изъ одежды. Извѣстно, что въ Сибири климатъ даже по берегамъ Тихаго океана чисто материковый, съ суровой зимой и жаркимъ лѣтомъ. Такъ какъ Сахалинъ лежитъ близко отъ материка, то неудивительно, что на островѣ климатъ носитъ такой же материковый характеръ съ тою, однако, разницею, что сосѣдство холоднаго моря, на которомъ ледяныя поля плаваютъ до половины лѣта, и проходитъ холодное теченіе, сильно понижаетъ температуру лѣта. Побережье, гдѣ Митя провелъ зиму, находилось въ южной половинѣ острова, но такъ какъ это былъ восточный берегъ, то есть полоса съ гораздо болѣе неблагопріятными климатическими условіями, чѣмъ западная кайма, то неудивительно, что вмѣсто малороссійскаго лѣта весь іюнь, іюль и августъ здѣсь стояла погода, напоминавшая скорѣе Олонецкую или даже Архангельскую губернію. Сосѣдство моря вліяло еще другимъ не благопріятнымъ образомъ, именно влажность воздуха была очень велика; ясные дни составляли довольно рѣдкое исключеніе. Чаще моросилъ дождь, а если не было его, то непроглядный туманъ окутывалъ и берегъ, и море. Неудивительно поэтому, что здѣсь, гдѣ по широтѣ могли бы зрѣть арбузы и виноградъ, раскинулась тундра, а въ рѣчныхъ падяхъ -- хмурая, сѣверная тайга. Тайга покрываетъ большую часть острова. Въ ней водятся почти всѣ сибирскіе лѣсные звѣри. Медвѣдь, громадныхъ размѣровъ, съ почти чернымъ мѣхомъ и очень свирѣпый, волки, лисицы, соболь, куница и бѣлка, бурундукъ, рысь, кабарга, россомаха, сѣверный олень -- вотъ обитатели сахалинской тайги, въ числѣ которыхъ нѣтъ только лося или сохатаго, какъ его зовутъ сибиряки, и марала или благороднаго оленя. Изъ птицъ по опушкамъ тайги, кромѣ разныхъ дятловъ, синицъ, соекъ и славокъ, порхаетъ немало рябчиковъ и встрѣчаются также восточно-сибирскіе глухари и дикуши. Дикуши -- это черные рябчики, ближайшіе родичи которыхъ встрѣчаются въ Америкѣ, именно въ Канадѣ. Зимой многіе изъ этихъ звѣрей линяютъ. Сильные холода загоняютъ иныхъ звѣрей, какъ, напр., медвѣдя, въ глубокія берлоги и норы, рябчики и глухари по цѣлымъ днямъ лежатъ, зарывшись въ снѣгъ, а сѣверные олени, избѣгая глубокихъ снѣговъ горныхъ долинъ, цѣлыми стадами выходятъ на ровную тундру, и отыскиваютъ тамъ мѣста, гдѣ сильные вѣтры сдуваютъ снѣгъ и обнажаютъ необходимый имъ для питанія мохъ.