Собака.
Это случилось въ первыхъ числахъ декабря. Стоялъ сильный морозъ безъ вѣтра, но съ морокомъ, какъ сибиряки называютъ льдистый туманъ, который въ большіе холода затягиваетъ своимъ бѣлымъ покровомъ пади и ложбины. Митя стоялъ на колѣняхъ, припавъ лицомъ къ землѣ, и силился раздуть въ очагѣ огонь, который никакъ не хотѣлъ разгорѣться, какъ вдругъ явственно услыхалъ собачій лай. Онъ привсталъ и съ изумленнымъ видомъ началъ напряженно прислушиваться. Лай, хриплый и болѣзненный, повторился гдѣ-то совсѣмъ близко. Тогда Митя стрѣлой кинулся въ дверь, выскочилъ на дворъ и во мгновеніи ока очутился за предѣлами его. Внизу, подъ откосомъ, шагахъ въ пятидесяти, стоялъ жалкій, лохматый песъ. При видѣ внезапно появившагося человѣка собака метнулась въ сторону, отбѣжала неловкимъ галопомъ шаговъ тридцать и стала, какъ вкопанная, устремивъ взоръ на Митю. Кромѣ нея, не было видно никого, "Вѣрно, хозяинъ гдѣ-нибудь внизу, у рѣчки", подумалъ Митя и съ сильно бьющимся сердцемъ сталъ спускаться внизъ. Собака, отбѣгая и останавливаясь, отступала передъ мимъ. "Бѣлка, Бѣлка!" сталъ ее кликать Митя. Но песъ, видимо не довѣряя незнакомому человѣку, продолжалъ попрежнему соблюдать почтительное разстояніе. Митя быстрыми шагами вернулся въ хижину, схватилъ ружье, патроны и кинулся назадъ. Не обращая пока вниманія на собаку, онъ спустился къ рѣкѣ, но туманъ не давалъ видѣть далеко. Тогда Митя крикнулъ. Но звукъ его голоса прокатился недалеко и какъ-то быстро замеръ въ ближайшей окрестности. Митя опять вернулся къ себѣ, сопровождаемый въ отдаленіи собакой, внимательно и упорно слѣдившей за нимъ. Онъ надѣлъ лыжи и, должно быть, часа два потратилъ на тщетные поиски слѣдовъ человѣка, которому могла принадлежать собака. На крикъ, на стукъ о дерево палкой не отзывался никто. Собачьи слѣды, одинокіе, какъ будто съ нею не было никого, вились по снѣгу на серединѣ рѣки, и, слѣдуя имъ, Митя убѣдился, что животное забѣжало въ его владѣнія откуда-то сверху рѣки. Онъ повернулъ домой, усталый и разочарованный, не переставая подкликать къ себѣ животное, но песъ, хотя и слѣдовалъ упорно за нимъ, ни за что не соглашался приблизиться. Митѣ, когда онъ вернулся въ пустую и холодную хижину, стало даже жутко, точно въ этомъ первомъ живомъ существѣ, нарушившемъ уединеніе и молчаливую пустоту его жилища, воплощался какой-то лѣсной духъ. Онъ досталъ твердую, какъ доску, серебрившуюся инеемъ рыбину и вышелъ съ нею навстрѣчу своей гостьѣ въ надеждѣ подманить ее лакомымъ кускомъ. При видѣ человѣка собака вытянула морду кверху и жалобно завыла. Она была страшно худа, желтовато-бѣлая шерсть ея была взъерошена, тощее тѣло сильно дрожало на поджатыхъ лапахъ. Тогда Митя размахнулся и кинулъ ей добычу. Собака въ испугѣ отскочила, но, убѣдившись, что ничто не угрожаетъ ей, съ подозрительною медлительностью приблизилась, быстро схватила рыбу и отбѣжала подальше. Тамъ она, жадно давясь, принялась пожирать ее. Видно было, что несчастное животное долго голодало. Митя стоялъ и смотрѣлъ на нее, волнуясь отъ мысли, что внезапно, какъ съ неба упавшая гостья, утоливъ свой голодъ, покинетъ его и умчится къ хозяину. Замѣтивъ что рыбина быстро исчезаетъ въ хрустящей пасти, Митя сходилъ за второй и попытался подманить ею собаку. Но "Бѣлка" не поддавалась на хитрость. Она опять добилась того, что Митя кинулъ ей пищу. Такъ послѣдовательно онъ скормилъ ей четыре рыбы, не снискавъ со стороны пугливаго животнаго ни малѣйшаго знака довѣрія. Проголодавшись самъ, но не ощущая голода отъ сильной радости и. тревожнаго волненія, Митя предоставилъ собаку самой себѣ и удалился въ хижину. Между дѣломъ онъ нѣсколько разъ выходилъ провѣдать гостью и могъ при этомъ убѣдиться, что она, повидимому, не собиралась покинуть мѣста, гдѣ ее встрѣтилъ ласковый пріемъ и кусокъ пищи. Митя всякій разъ видѣлъ ее свернувшеюся въ калачикъ въ укромномъ мѣстѣ подъ утесомъ. Она лежала, прикрывъ пушистымъ хвостомъ свою лисью мордочку, настороживъ острыя стоячія уши, и всякій разъ при видѣ человѣка подымала голову и какъ бы готовилась пуститься на утекъ. Такъ прошелъ день, наступила ночь, которую Митя провелъ почти безъ сна, ворочаясь и страдая отъ холода и безпокойной мысли, не убѣжала ли собака. Утромъ, когда онъ рано вышелъ, стукнувъ дверью, онъ къ великой радости увидѣлъ ее снова. Собака шарахнулась со двора, гдѣ она лежала у полѣнницы дровъ. Сегодня она была менѣе недовѣрчива: виляла хвостомъ, подпускала ближе и, видимо, колебалась, не подойти ли къ манящей рукѣ. Однако прошелъ еще день, въ теченіе котораго Митя окончательно убѣдился, что никакое человѣческое существо не нарушило его уединенія. Только на третій день ему удалось погладить новаго друга.
Можно ли описать радость, какую онъ ощущалъ, когда гладилъ и трепалъ "Бѣлку" по худымъ бокамъ и, глядя ей въ разнаго цвѣта глаза, -- почти всѣ гиляцкія собаки отличаются этой особенностью -- говорилъ и слушалъ самъ звуки вернувшейся къ нему человѣчьей рѣчи. Первые дни онъ разговаривалъ съ псомъ, почти не умолкая. "Бѣлка" слушала его, повидимому, безъ скуки. Она виляла хвостомъ, слѣдовала за нимъ всюду, сидѣла по вечерамъ въ хижинѣ возлѣ огня рядомъ съ новымъ хозяиномъ и нерѣдко тихо повизгивала отъ удовольствія.
Какъ досадно было Митѣ, что песъ не могъ говорить и разсказать ему, какимъ чудомъ онъ очутился тутъ вдали отъ всякихъ поселеніи, и кто такіе его прежніе хозяева -- были ли то гиляки, или песъ забѣжалъ сюда изъ поселенческой деревни. Наблюдая своего новаго друга, оказавшагося, кстати сказать, довольно смѣтливымъ и добронравнымъ, Митя склонялся къ мысли, что собака гиляцкая: всѣ повадки, да и самая нерѣшительность, съ какою установилось знакомство, доказывали, что европеецъ съ его, внѣшнимъ видомъ, запахомъ и манерами представлялъ для нее нѣчто новое.
Четвероногій "Пятница" внесъ необыкновенное оживленіе въ однообразную жизнь поселенца. Помимо того, что теперь въ хижинѣ и на дворѣ стало весело, присутствіе сторожа и помощника разсѣяло страхъ, какой Митя питалъ къ лѣсу, и который не позволялъ ему углубляться въ тайгу. Теперь оба пріятеля нерѣдко проводили цѣлые дни тамъ. "Бѣлка" оказалась промысловой собакой и чувствовала себя въ лѣсу, какъ дома. Благодаря ей жизнь многочисленныхъ обитателей тайги превращалась постепенно для Мити въ большую книгу, въ которой онъ почти каждый день прочитывалъ новую для себя страницу. Надо было видѣть, какъ быстро и увѣренно "Бѣлка" отыскивала звѣря! Обыкновенно въ лѣсу она покидала Митю, но спустя короткое время онъ уже слышалъ вдали ея возбужденный, рѣзвый лай. Въ лаѣ ея было столько разнообразныхъ оттѣнковъ, что Митя безъ труда и очень скоро научился различатъ, кого нашла собака.
Если это была бѣлка, куница или соболь, которыхъ собака загоняла на дерево, она лаяла быстро и отрывисто, не спуская съ добычи глазъ, пока на сцену не являлся хозяинъ. Кажется, поведеніе Мити вначалѣ сильно смущало собаку: повидимому, она не могла понять, почему хозяинъ не пользуется ея усердіемъ, не стрѣляетъ звѣря, котораго она выслѣдила для него. Къ сожалѣнію, Митя не могъ растолковать ей, что у него всего два десятка патроновъ, которые онъ не считалъ возможнымъ тратить на звѣря вродѣ соболя. Когда "Бѣлка" подымала кабаргу или оленей, лай ея былъ заливистый и по замиравшему вдали звуку его, по треску ломаемыхъ сучьевъ, Митя могъ слѣдить, куда бѣжалъ вспугнутый звѣрь. Также легко находила она зарывшихся въ снѣгъ тетеревовъ, которыхъ выпугивала, такъ что взлетѣвшая стая съ громкимъ хлопаньемъ крыльевъ, сыпя снѣгомъ, уносилась въ чащу. На первыхъ же порахъ друзья-пріятели открыли нѣсколько медвѣжьихъ берлогъ.
Медвѣдь ложится въ берлогу осенью, около Воздвиженья, а если осень холодная и снѣжная, то позже. Иной не успѣетъ залечь, какъ уже насыплетъ снѣга. Тогда звѣрь этотъ прибѣгаетъ къ хитрости -- прячетъ свои слѣды и, прежде чѣмъ доберется до берлоги, которую приготовилъ гораздо раньше, по черностопу, дѣлаетъ петли, т. е. проходитъ нѣсколько разъ по одному мѣсту, скачетъ въ стороны, иногда черезъ громадные кусты и валежины, и потомъ уже подходитъ къ берлогѣ. Сначала, пока тепло, мѣдвѣдь лежитъ на берлогѣ или возлѣ, а потомъ, когда хватитъ морозъ, залѣзаетъ внутрь ея и лежитъ тамъ головой ко входу, который не затыкаетъ, пока не установится зима, пока не грянутъ сильные морозы. Тутъ медвѣдь затыкаетъ лазъ изнутри мохомъ и, закупорившись такимъ образомъ, лежитъ до тепла. Медвѣдь всегда обитаетъ въ берлогѣ одинъ, но медвѣдица нерѣдко оставляетъ при себѣ медвѣжатъ, и тогда въ одной берлогѣ зимуетъ нѣсколько звѣрей. Зимній сонъ медвѣдя не похожъ на "спячку", которой подвергаются другія животныя -- ежи, летучіе мыши, сурки. Медвѣдь не находится въ оцѣпенѣніи. Онъ полуспитъ, полудремлетъ, и если не видитъ, то зато слышитъ. Что медвѣдь дышетъ въ берлогѣ -- нѣтъ никакого сомнѣнія, потому что въ сильные холода около берлоги на окружающихъ кустикахъ и деревцахъ, рано по утрамъ, бываетъ куржакъ, т. е. иней, который образуется отъ подымающагося изъ берлоги теплаго дыханія медвѣдя.
Въ теченіе всей зимы звѣрь ничего не ѣстъ; запасенный съ осени жиръ медленно впитывается, и потому весной, когда медвѣдь около Благовѣщенія вылѣзаетъ изъ берлоги, онъ бываетъ худой и тощій. Зимній сонъ медвѣдя такъ чутокъ, что иногда, заслышавъ шумъ, поднятый неосторожными охотниками, звѣрь выскакиваетъ изъ берлоги раньше, чѣмъ его ожидаютъ. Вѣроятно, по этой причинѣ "Бѣлка" не лаяла, когда находила берлогу, а приближалась къ ней медленно, осторожно нюхая воздухъ.
Связываться съ громаднымъ звѣремъ Митя не имѣлъ никакой охоты и потому тихонько отзывалъ собаку и тщательно примѣчалъ мѣсто, чтобы не наткнуться на него ненарокомъ.