Свобода.
Остальные годы своего плѣна Нейфельдъ провелъ, работая по порученію халифа надъ разными машинами. Эти работы производились либо въ арсеналѣ, либо въ разныхъ другихъ городскихъ зданіяхъ и даже за городомъ, и потому узникъ меньше чувствовалъ тягость своего положенія. Онъ могъ свободно разговаривать съ разными людьми, видѣлъ больше жизни вокругъ себя, и ему казалось, что теперь легче было бы бѣжать изъ царства халифа, опостылѣвшаго ему до послѣдней степени. Но благопріятный случай не представлялся, и Нейфельдъ то фабриковалъ селитру и порохъ, то придумывалъ разныя машины для изготовленія патроновъ или возился надъ исправленіемъ механизмовъ испорченныхъ пароходовъ. Всѣ эти работы Нейфельдъ выполнялъ не серьезно. Онъ такъ сильно ненавидѣлъ жестокаго халифа и его слугъ, вынесъ такъ много мученій и страданій отъ ихъ дикаго изувѣрства и суевѣрія, что теперь съ чисто дьявольской хитростью старался возможно больше напортить имъ, дѣлая видъ, будто усердно трудится на пользу халифа, словно искренне желалъ ему побѣдить и истребить всѣхъ враговъ.
Бѣгство Златина-паши не прошло безслѣдно. Какъ зорко не стерегъ халифъ Златина, ему все-таки удалось бѣжать, а такъ какъ онъ былъ офицеръ, зналъ хорошо военное дѣло и долго жилъ среди махдистовъ, то отлично узналъ всѣ несовершенства правленія халифа и его арміи. Всѣ эти свѣдѣнія Златинъ сообщилъ англичанамъ, которые уже успѣли въ это время овладѣть Египтомъ. Англичанамъ очень хотѣлось вновь завоевать Суданъ, но, не зная силъ халифа, они боялись неудачи. Разсказы Златина внушили имъ увѣренность, и вотъ большое и хорошо выученное войско ихъ стало приближаться къ владѣніямъ халифа. Войско шло сухимъ путемъ, а по Нилу англичане пустили небольшія военныя суда, которыя съ большимъ трудомъ перетащили черезъ пороги.
А у халифа между тѣмъ всѣ запасы приходили къ концу. Въ эту страну европейцы не пропускали ни пороху, ни свинцу, ни ружей, ни пушекъ и снарядовъ къ нимъ. Кромѣ того въ казнѣ не было денегъ, народъ былъ разоренъ, и лучшіе полководцы либо пали въ бою, либо погибли отъ руки палача. И вотъ халифъ, утопая, сталъ хвататься за соломинку: Нейфельдъ долженъ былъ дѣлать ему порохъ и патроны; а какіе-то шарлатаны добывали изъ камней золото. Халифъ былъ такъ же невѣжественъ и суевѣренъ, какъ какой-нибудь Идрисъ, и легковѣріе его еще возросло отъ сознанія надвигающейся опасности. Скоро въ народѣ пошли разные толки. Гонцы каждый день, даже каждый часъ приносили халифу свѣжія новости о приближеніи англичанъ, и онъ подолгу сидѣлъ, совѣтуясь со своими приближенными, или уходиль въ мечеть, построенную надъ прахомъ Махди, и молился тамъ въ надеждѣ, что духъ усопшаго вдохновитъ его. Халифъ пытался снова раздуть среди народа пламя религіознаго фанатизма, которое пылало во всемъ Суданѣ во времена Махди. Но тщетно! Обездоленный и притѣсняемый народъ проклиналъ его жестокое правленіе и съ тайной надеждой и радостью ожидалъ прибытія англичанъ. Всюду, на базарѣ, въ кофейняхъ, даже въ тюрьмѣ появилось множество шпіоновъ халифа. Они заводили разговоры, какъ будто сами желали гибели халифа, а затѣмъ предавали жертвы его палачамъ. Нейфельдъ, который время отъ времени попадалъ снова въ тюрьму, страдалъ отъ нихъ особенно сильно, потому что они старались выпытать у него, какимъ образомъ можно было бы подъ видомъ дружбы безнаказанно проникнуть въ лагерь англичанъ и затѣмъ внезапно напасть на него.
Морозъ подиралъ по кожѣ Нейфельда, когда онъ воображалъ себѣ, какъ 75,000 воиновъ халифа, подкравшись во мракѣ ночи къ лагерю маленькой англійской арміи, словно голодные, кровожадные тигры врываются въ него и, махая своими острыми мечами и копьями, вносятъ въ ряды солдатъ ужасъ и опустошеніе. Съ какой душевной мукой прислушивался онъ къ слухамъ, какой радостью билось его сердце, когда онъ слышалъ о пораженіяхъ дервишей, и какъ онъ страшился, когда узнавалъ о разныхъ планахъ халифа, которые могли бы погубить его избавителей.
Вскорѣ послѣ того предъ халифомъ съ видомъ покорности судьбѣ предсталъ его лучшій полководецъ Османъ Дигна.
-- Какія вѣсти несешь ты мнѣ, и какъ идутъ дѣла правовѣрныхъ?-- мрачно спросилъ его халифъ.
-- Господинъ, -- отвѣтилъ Османъ Дигна, -- я отпустилъ ихъ души въ рай!
-- Зачѣмъ же ты не отправился съ ними?-- снова спросилъ халифъ, поблѣднѣвъ отъ гнѣва и тайнаго страха.
-- Богъ не пожелалъ того, онъ еще оставилъ мнѣ работу, и когда она будетъ выполнена, онъ призоветъ меня къ себѣ!
Вскорѣ за Османомъ появились бѣглецы съ поля битвы. Они разсказывали ужасы о "чертяхъ" и "молніи", которые англійскія суда выкидывали изъ жерлъ своихъ пушекъ, и легковѣрный народъ, принимавшій довѣрчиво росказни халифа о побѣдахъ его войскъ, узналъ, наконецъ, всю правду. Тщетно халифъ распространялъ черезъ своихъ людей сказку, будто это несчастіе постигло его солдатъ за нечестіе, тщетно распускалъ онъ въ народѣ чудесные разсказы о божественныхъ видѣніяхъ, о пророкѣ и Махди, обѣщавшихъ халифу послать своихъ ангеловъ, чтобы они однимъ дуновеніемъ истребили его враговъ на большой равнинѣ Керрери близъ Омъ-Дермана. Люди и даже сами дервиши плохо вѣрили этимъ баснямъ, и всѣ со страхомъ ожидали конца.
Халифъ придумывалъ одно средство спасенія за другимъ. То онъ приказывалъ приготовить длинную и тяжелую цѣпь и протянуть ее черезъ рѣку Нилъ, чтобы англійскія военныя суда не могли подняться до города. Но изготовленная съ большимъ трудомъ цѣпь порвалась отъ собственной тяжести и затонула. То онъ хотѣлъ заложить на днѣ рѣки мины съ порохомъ и взорвать суда при ихъ появленіи, но эти мины взрывались раньше и убивали и увѣчили слугъ халифа, работавшихъ около нихъ, или же эти слуги тайно приходили къ Нейфельду и спрашивали его, какъ сдѣлать, чтобы мина не взрывала. Эти люди служили халифу, пока сила была на его. сторонѣ. Теперь же, когда они предвидѣли торжество его враговъ, имъ хотѣлось сдѣлать какъ-нибудь такъ, чтобы англичане не обвинили ихъ послѣ своей побѣды во враждебныхъ дѣйствіяхъ и не казнили ихъ. Всякій заботился о себѣ, и измѣна, предательство, трусость разливались вокругъ халифа незримымъ широкимъ потокомъ.
Старое пророчество говорило, что рѣшительное сраженіе произойдетъ на равнинѣ Керрери. Здѣсь будутъ уничтожены всѣ невѣрные и вмѣстѣ съ ними погибнутъ всѣ, кто колебался и сомнѣвался въ успѣхѣ халифа; всѣ, кто останется живъ, соединятся воедино, и имъ, какъ избраннымъ, покорится весь міръ. Народъ, по приказанію халифа, толпами собирался на молитву, призывая на помощь Аллаха, но въ тайнѣ многіе готовили своихъ женъ и дѣтей съ наиболѣе цѣннымъ имуществомъ къ поспѣшному бѣгству. Появилось много фанатиковъ; съ пѣной у рта проклинали они на базарахъ невѣрныхъ и въ яркихъ краскахъ описывали ожидавшія ихъ адскія муки. Одинъ изъ сторожей, впавшій въ такое состояніе, мучилъ Нейфельда своими разсказами, какъ его "братьямъ", англійскимъ офицерамъ, выколятъ глаза, чтобы они не видѣли "славы его господина", какъ ихъ приведутъ въ Сайеръ въ цѣпяхъ, и онъ, отстегавъ ихъ плетьми, броситъ ихъ въ Бинтъ Умъ Хагаръ, гдѣ они умрутъ отъ голода. Думалъ ли этотъ изувѣръ, что черезъ нѣсколько дней онъ будетъ съ жалобнымъ визгомъ ползать у ногъ главнокомандующаго англійской арміей, умоляя о пощадѣ своей гнусной жизни.
Идрисъ, блѣдный отъ волненія, нѣсколько разъ совѣтовался съ Нейфельдомъ, какъ ему быть, когда англичане войдутъ въ городъ.
-- Если ты будешь хорошо обращаться со мной и сумѣешь охранить нашу жизнь отъ безумныхъ покушеній, то я, пожалуй, замолвлю за тебя словечко у своихъ "братьевъ", -- сказалъ ему Нейфельдъ, а Фаузи-паша разсказалъ Идрису для лучшаго назиданія про двухъ тюремщиковъ въ Каирѣ: одинъ изъ нихъ обращался съ заключенными хорошо, а другой жестоко мучилъ ихъ. Когда пришли англичане, жестокій тюремщикъ убѣжалъ за море, но англичане настигли его и тамъ, привезли назадъ и повѣсили посреди той самой тюрьмы, гдѣ онъ тиранилъ колодниковъ. Идрисъ зарубилъ себѣ эту исторію на своемъ черномъ, плоскомъ носу.
Восемь дней сидѣлъ халифъ въ мечети, совѣтуясь съ пророкомъ Магометомъ и Махди. Наконецъ, когда гонцы принесли ему вѣсть о приближеніи непріятеля, онъ приказалъ трубить на утро сборъ своимъ войскамъ и послалъ ихъ подъ предводительствомъ оставшихся вождей за городъ, сражаться съ англичанами. Войско его составляло полчище изъ 75--80,000 конныхъ и пѣшихъ дервишей, вооруженныхъ съ ногъ до головы. Оставшимся въ городѣ мужчинамъ халифъ роздалъ ружья и приказалъ стрѣлять во всякаго, кто вздумаетъ бѣжать къ англичанамъ.
Всю ночь лилъ страшный дождь, такъ что дервиши выступили въ поле мокрые и унылые, но халифъ немного ободрилъ ихъ, разсказавъ о своемъ новомъ видѣніи: этою ночью къ нему спустились съ неба пророкъ и Махди и предсказали ему исходъ сраженія; души павшихъ съ вѣрою пойдутъ въ свѣтлый рай, между тѣмъ какъ легіоны чертей разорвутъ въ клочки души невѣрныхъ. Въ то время какъ дервиши еще передавали другъ другу эту удивительную повѣсть, вдали на рѣкѣ показался дымъ -- это шли къ городу военныя англійскія суда.
Глухое волненіе царило въ тюрьмѣ. Сторожа сидѣли безмолвно, не заботясь о заключенныхъ. Заключенные подымались среди двора на ципочки, стараясь заглянуть что дѣлается за стѣнами тюрьмы и за городомъ. Вотъ раздались какіе-то глухіе, рокочущіе звуки -- это прогремѣли первые выстрѣлы съ англійскихъ судовъ.
-- Ѣдутъ! Ѣдутъ! Вотъ они плывутъ уже мимо города!-- кричалъ мальчикъ, котораго Нейфельдъ послалъ на башню, чтобы наблюдать за ходомъ сраженія и передавать о видѣнномъ. Въ то-же мгновеніе всѣхъ бывшихъ на дворѣ тюрьмы обдало градомъ осколковъ и окутало пылью. Это ядро ударило въ стѣну тюрьмы и ввалило ее внутрь зданія, наполовину раздробивъ въ куски. Словно капли воды, брызнувшей въ полъ, кинулись заключенные въ стороны и забились въ углы, гдѣ ихъ не могли достигнуть снаряды. По воздуху несся страшный гулъ, и со всѣхъ сторонъ раздавались такіе крики, вопли и стоны, словно адъ раскрылъ свои двери и выпустилъ на волю всѣхъ своихъ обитателей. Эти крики неслись изъ города, гдѣ снаряды производили страшное опустошеніе среди рыхлыхъ глинобитныхъ построекъ.
Безмолвные отъ страха заключенные переглядывались другъ съ другомъ, ожидая ежеминутно гибели. Вотъ высоко надъ крышами быстро проносится какое-то бѣлое облако -- это граната; она лопается со страшнымъ трескомъ, разсыпая во всѣ стороны свои осколки; за ней несется другая, третья... Замѣтивъ, что снаряды летѣли высоко надъ тюрьмой, Нейфельдъ выскочилъ изъ своей засады и быстро, насколько позволяли короткія и тяжелыя цѣпи, выбѣжалъ на средину двора. Здѣсь онъ съ радостнымъ крикомъ подскакивалъ вверхъ, словно хотѣлъ поймать и прижать къ своей груди каждое изъ этихъ разрушительныхъ орудій. Забывъ всякую осторожность, онъ въ какомъ-то неудержимомъ порывѣ радости кричалъ своимъ испуганнымъ товарищамъ, что "братья" его услыхали мольбы объ освобожденіи, что они явились теперь за нимъ, взломаютъ двери тюрьмы и даруютъ свободу всѣмъ, всѣмъ заключеннымъ. Нейфельдъ смѣялся, гикалъ и пѣлъ, посылая вѣстникамъ смерти поцѣлуи по воздуху.
Возможно, что его убило бы какимъ-нибудь осколкомъ, вѣдь одна изъ гранатъ, пробивъ куполъ сосѣдней мечети, ворвалась внутрь ея и убила 72 человѣка, искавшихъ здѣсь спасенія въ молитвѣ. Возможно, что его растерзали бы закованные въ цѣпи дервиши, которые въ безсильномъ бѣшенствѣ гремѣли своими оковами въ ближнемъ отдѣленіи тюрьмы. Къ счастью Идрисъ, предвидѣвшій такую возможность, заблаговременно отдѣлилъ ихъ, оставивъ на свободѣ только Нейфельда, Фаузи-пашу и другихъ "друзей правительства".
Вскорѣ въ тюрьму прилетѣли вѣсти о сраженіи. Разсказывали, будто два англійскихъ судна потоплены, а вся армія перерѣзана и разсѣяна дервишами, повѣствовали о разныхъ подробностяхъ, и снова, конечно, фантазировали о толпахъ ангеловъ съ мечами, о заколдованныхъ пуляхъ, падавшихъ невредимо у ногъ правовѣрныхъ.
Вѣсти эти поразили Нейфельда, словно громъ. Онъ совершенно остолбенѣлъ и былъ бы не въ состояніи вынести этого быстраго перехода отъ бѣшеный радости къ самому глубокому отчаянію, еслибы, къ счастью, его горе не прорвалось глубокими рыданіями и слезами.
Ночью въ городѣ послышалось какое то движеніе: тысячи ногъ бѣглымъ шагомъ двигались по улицамъ, словно все новыя и новыя толпы бѣжали черезъ городъ, удаляясь все въ одну и ту же сторону. Это бѣжали дервиши, спасаясь отъ настигавшихъ ихъ англійскихъ войскъ. Спѣшно забѣгали они въ городъ, забирали женъ, дѣтей и самое цѣнное имущество и стремились дальше на югъ въ уединеніе пустыни.
Вначалѣ халифу, дѣйствительно, донесли о гибели судовъ и пораженіи его враговъ.
Обрадованный этими вѣстями, онъ воскликнулъ: Эдъ-динъ-мансуръ -- вѣра побѣждаетъ! и приказалъ на радостяхъ палить изъ пушекъ.
Но вскорѣ прибыли другіе гонцы, и стало извѣстно, что не суда затонули, а наоборотъ, укрѣпленія дервишей взорваны снарядами, что одно изъ ядеръ не пощадило даже святыни -- надгробной мечети Махди, пробивъ ея куполъ, что другое ядро разрушило священный мимбаръ (кафедру) и михрабъ (нишу) мечети, осквернивъ самую гробницу.
Испугавшись этихъ вѣстей, многіе изъ дервишей и жителей города кинулись въ пустыню.
Ночью въ ряды дервишей прискакала осѣдланная лошадь, вырвавшаяся изъ англійскаго лагеря, и такъ какъ еще до этого халифъ разсказывалъ, будто видѣлъ пророка на бѣломъ конѣ впереди небесныхъ воинствъ, поражавшихъ невѣрныхъ, то дервиши страшно перепугались, вообразивъ, что это и есть лошадь пророка, пригнанная чарами невѣрныхъ.
Страхъ разлился по ихъ рядамъ, и по крайней мѣрѣ треть всего полчища разбѣжалась, пользуясь темнотой ночи.
-- Пророчество исполнится, хотя бы у меня осталось только пять вѣрныхъ воиновъ, -- упрямо возразилъ халифъ, когда братъ его Якубъ принесъ ему извѣстіе о бѣгствѣ его доблестныхъ воиновъ.
Но и оставшіеся теряли мужество, видя, какъ халифъ всю ночь со стонами молился, стоя на колѣняхъ на коврикѣ и призывая Божество. Должно быть эта молитва подкрѣпила его, потому что утромъ онъ явился среди своихъ полчищъ со свѣтлымъ лицомъ и разсказывалъ о новыхъ видѣніяхъ.
Вѣсти смѣняли другъ друга съ такой быстротой, волнуя душу то страхомъ, то надеждой, что Нейфельдъ плохо помнилъ событія послѣдняго дня своего плѣненія.
Въ ушахъ его гремѣли неистовыя проклятія запертыхъ въ Умъ-Хагарѣ узниковъ, которые метали безчисленныя проклятія на главу сына поганаго пса Абдалла Нейфельда и грозили разорвать его на клочки, попадись онъ имъ только въ руки.
-- Пусть только твои братья покажутся въ Омъ-Дерманѣ, и мы кинемся тогда на тебя и высосемъ изъ тебя кровь! Погоди, погоди!-- кричали они хриплыми голосами. Положеніе было ужасное. Никто не зналъ, что происходило подъ городомъ, кто беретъ верхъ -- англичане или дервиши, и что будетъ дальше. Въ такомъ невыносимомъ томленіи прошла ночь въ тюрьмѣ.
На разсвѣтѣ снова началась канонада, сопровождаемая адскими воплями и криками, затѣмъ внезапно раздался такой страшный взрывъ, что весь городъ закачался на своемъ основаніи, и всѣ считали себя уже погибшими, какъ вдругъ гулъ внезапно прекратился, смѣнившись звуками залповъ.
"Я послалъ мальчика, -- разсказываетъ Нейфельдъ, -- взобраться на крышу Умъ-Хагара и посмотрѣть, что происходитъ, и что дѣлаютъ суда. Мы думали, что это они посылаютъ въ насъ свои грохочущіе снаряды, но мальчикъ донесъ, что суда стоятъ неподвижно, и что на нихъ не видно огня выстрѣловъ. Мы внимали рокоту залповъ и судили по этому, что англичане стоятъ крѣпко, и вмѣстѣ съ этимъ крѣпли наши надежды. Незачѣмъ было даже просить мальчика докладывать намъ, двинулись ли суда впередъ и стрѣляютъ ли они -- мы могли слѣдить за ходомъ сраженія по грому орудій и слѣдовавшимъ затѣмъ паузамъ тишины. Эти звуки походили на ревъ волнъ, одна за другой разбивавшихся о скалистый берегъ... Иногда вѣтеръ относилъ въ сторону грохотъ пушекъ, и мы слышали тогда ружейную трескотнія дервишей, звуки ружей которыхъ мы хорошо различали отъ англійскихъ. Вотъ наступила продолжительная тишина, за ней снова послышался страшный грохотъ, и мы подумали, что это штурмъ крѣпости".
Такъ слѣдили заключенные за превратностями боя, догадываясь о ходѣ его по однимъ только звукамъ и грохоту выстрѣловъ. Уже много часовъ провелъ Нейфельдъ въ этомъ томительномъ волненіи; онъ не могъ болѣе выносить этого ужаснаго состоянія ожиданія, и чтобы хоть сколько нибудь успокоиться, взялъ у сосѣда книгу и принялся размалевывать ее красными и черными рисунками. Этой успокаивающей работой онъ занимался до полудня, когда его позвали, чтобы оказать помощь двумъ раненымъ. У одного пуля засѣла подъ кожей на темени, у другого въ рукѣ. Взявъ свой единственный хирургическій инструментъ, представлявшій простой перочинный ножикъ, Нейфельдъ взрѣзалъ раненымъ кожу и выдавилъпули.
Европеецъ не выдержалъ бы боли отъ такой операціи, но дервиши вынесли ее легко. Вѣдь эти люди менѣе чувствительны, они живучи, какъ кошки. Перевязавъ раны своихъ паціентовъ, Нейфельдъ потребовалъ отъ нихъ, чтобы они разсказали ему о сраженіи.
-- Сейчасъ, -- сказалъ одинъ изъ плѣнныхъ, -- наши стремглавъ бѣгутъ въ городъ, и впереди всѣхъ несется халифъ. Братъ его Якубъ убитъ, и съ нимъ погибло множество правовѣрныхъ.
Вотъ какъ было дѣло: на зарѣ сынъ халифа шейхъ эль-Динъ рѣшилъ напасть на англичанъ со своими стрѣлками и всадниками. Халифъ и братъ его Якубъ должны были находиться позади, чтобы подкрѣпить его воиновъ. Воины шейхъ эль-Дина смѣло кинулись впередъ на чернѣвшій среди равнины четырехугольникъ египетской арміи. Не чувствуя усталости, бѣжали они, не обращая вниманія на ядра, которыя вырывали изъ ихъ рядовъ десятки жертвъ, подбрасывая и взрывая тѣла людей и лошадей на воздухъ. Но лишь только нестройная толпа дервишей приблизилась къ рядамъ англійскихъ войскъ, какъ оттуда, словно изъ какой-нибудь адской печи, стали вылетать тучи пуль, выпускаемыхъ изъ скорострѣльныхъ ружей. Англійскіе солдаты знали, что если только они допустятъ дервишей добѣжать до нихъ и ворваться въ ихъ ряды, судьба сраженія будетъ рѣшена. Поэтому ряды ихъ посылали залпъ за залпомъ съ такой скоростью, что стволы и металлическія части ружей накаливались, и ихъ нельзя было держать въ рукахъ. Тогда запасные солдаты отдавали имъ свои ружья и остужали горячіе стволы холодной водой. На дервишей сыпался такой градъ пуль, что черезъ нѣсколько минутъ обширная равнина была усѣяна бѣлыми пятнами павшихъ дервишей. Наконецъ нападавшіе не выдержали, и шейхъ эль-Динъ долженъ былъ увести своихъ людей за песчаные холмы.
Когда халифъ увидѣлъ пораженіе воиновъ шейхъ эль-Дина, онъ приказалъ Якубу со своимъ отрядомъ двинулся впередъ и вмѣстѣ съ оставшимися воинами шейхъ эль-Дина произвести рѣшительное нападеніе. Самъ халифъ сошелъ съ верблюда и стоялъ на коврикѣ изъ шкуры бѣлаго барана, вознося къ небу моленія о побѣдѣ своихъ воиновъ. Въ шесть рядовъ окружала его гвардія тѣлохранителей, и въ то время, какъ солдаты его сотнями падали подъ пулями враговъ, этотъ обманщикъ совѣщался съ пророкомъ и Махди.
Якубъ съ блестящей толпой эмировъ и тѣлохранителей несся во главѣ своего отряда, всѣми силами стараясь ободрить ихъ къ жаркому натиску. Колеблясь, неслось позади его большое развѣвающееся знамя махдистовъ. Нѣсколько разъ падало оно, подхватываемое изъ рукъ пораженнаго знаменосца, но, наконецъ, градъ пуль навалилъ надъ пятымъ павшимъ знаменщикомъ цѣлую груди труповъ, а мѣткое ядро, взорвавшись у ногъ быстро мчавшейся лошади Якуба, подбросило его и еще нѣсколькихъ эмировъ высоко въ воздухѣ. Ничто не могло уже остановить дикаго бѣгства махдистовъ. Въ безумномъ страхѣ стремились они толпами, обтекая, словно волны скалу, кучку тѣлохранителей, въ серединѣ которыхъ все еще стоялъ на колѣняхъ молившійся халифъ.
-- Чего ты сидишь тутъ! Бѣги, всѣхъ убиваютъ!-- крикнулъ ему одинъ эмиръ, протолкавшись сквозь толпу тѣлохранителей. Но халифъ продолжалъ сидѣть на своей шкуркѣ -- онъ не слышалъ, не видѣлъ, не понималъ, что такое происходило вокругъ него. Тогда эмиръ съ помощью тѣлохранителей насильно приподнялъ ослабѣвшаго властителя на ноги. Словно очнувшись изъ какого-то оцѣпененія, халифъ кинулся бѣжать, отказываясь сѣсть на коня или на верблюда; лишь когда онъ нѣсколько разъ споткнулся и упалъ, эмиру удалось взгромоздить его на подвернувшагося осла, и гордый халифъ, намѣстникъ пророка и Махди, "щитъ вѣры", волоча ноги по землѣ, жалко затрусилъ на своемъ осликѣ, котораго дервиши подгоняли ударами мечей.
Все бѣжало и мчалось въ безумномъ страхѣ. Въ безпорядочной толпѣ бѣгущихъ всѣ были равны, и не одинъ дервишъ кричалъ своему повелителю въ самое ухо:-- Абдуллахи, гдѣ жъ побѣда, которую ты намъ обѣщалъ?
Ворвавшись съ толпой бѣглецовъ въ городъ, халифъ остановился на молитвенной площади. Пославъ слугъ собрать своихъ женъ и дѣтей, онъ приказалъ бить въ боевые барабаны и трубить въ умбая, чтобы воины собрались вокругъ него. Но тщетно! Никто уже не слушалъ его, всѣ заботились о себѣ, и злополучный тиранъ одиноко сидѣлъ на своей шкуркѣ, не зная, что предпринять. Жители города, тайно сочувствовавшіе врагамъ его, подходили къ нему, нѣкоторые дразнили его, спрашивая, не усѣлся ли онъ на ту шкурку, на которой по мусульманскому закону казнятъ полководцевъ, проигравшихъ сраженіе. Покинутый всѣми, халифъ крикнулъ своего секретаря и въ отчаяніи спросилъ его, что дѣлать?
-- Помолись еще, -- насмѣшливо сказалъ тотъ, -- можетъ быть, Богъ пошлетъ тебѣ побѣду!
И вотъ этотъ человѣкъ, надъ которымъ уже смѣялись его собственные слуги, вновь принялся молить Бога. Но вскорѣ, замѣтивъ, что никто не слѣдовалъ его примѣру, халифъ вскочилъ на ноги и принялся во всю мочь кликать своихъ слугъ. Двое какихъ-то арабовъ изъ толпы бѣгущихъ приблизились къ нему, и халифъ послалъ ихъ за городъ взглянуть, далеко ли враги. Бѣглымъ шагомъ кинулись эти два посланца впередъ, но не отбѣжали они и ста саженей, какъ, завернувъ за уголъ, наткнулись на главнокомандующаго египетской арміей Китченера. Онъ со своимъ штабомъ въѣзжалъ въ городъ въ качествѣ побѣдителя. Услышавъ эту тревожную новость, халифъ, словно преслѣдуемая въ своей норѣ лиса, юркнулъ въ потайную дверь своего дворца, быстро переодѣлся въ рваную одежду и вмѣстѣ съ отставшими бѣглецами кинулся изъ города въ пустыню. Если бы англичане явились на мѣсто дѣйствія пятью минутами раньше, они застали бы еще халифа сидящимъ съ видомъ отчаянія и покорности судьбѣ на своемъ коврикѣ среди пустой площади Омъ-Дермана.
Солнце опустилось уже подъ горизонтъ и наступала ночь, а заключенные въ тюрьмѣ не знали еще объ этихъ всѣхъ событіяхъ. Они слышали грохотъ барабановъ и ревущія звуки умбай, которыми халифъ въ послѣдній разъ призывалъ своихъ воиновъ къ бою, видѣли суда англичанъ, медленно плывшіе по рѣкѣ, и тучу пыли, среди которой маршировали на городъ батальоны египтянъ. Идрисъ не зналъ, что предпринять: бѣжать ли, слѣдуя примѣру своего повелителя, или ожидать прибытія враговъ. Нейфельдъ посовѣтовалъ ему запереть ворота тюрьмы, направить ружья сторожей на толпу заключенныхъ дервишей, съ ревомъ пытавшихся выломать двери Ум-Хагара, чтобы вырваться на волю, и быть готовымъ отдать ключи тюрьмы первому, кто ихъ потребуетъ: Китченеръ или халифъ. При этомъ Нейфельдъ не забылъ напомнить ему повѣсть Фаузи-паши о повѣшенномъ въ Каирѣ тюремщикѣ.
Но вотъ за стѣнами тюрьмы раздались привѣтственные клики: это жены и дочери англичанъ привѣтствовали вступавшихъ въ городъ соотечественниковъ. За нѣсколько минутъ передъ этимъ Идрисъ выстроилъ заключенныхъ въ рядъ, поставивъ Нейфельда съ ближняго края. Теперь онъ внезапно появился предъ ними; онъ былъ блѣденъ, колѣни его дрожали, и слабымъ трепещущимъ голосомъ онъ сказалъ Нейфельду:
-- Твои братья англичане пришли! Сирдаръ (главнокомандующій) спрашиваетъ тебя, или скорѣе!
Кузнецы бросились снимать съ Нейфельда цѣпи, и ему казалось, что прошло десять, сто лѣтъ, прежде чѣмъ они кончили свою работу. Онъ плакалъ безъ слезъ; померкшимъ отъ невыразимаго волненія взглядомъ всматривался несчастный плѣнникъ, для котораго наконецъ-то пробилъ часъ освобожденія, въ толпу людей передъ собою. Онъ очнулся изъ своего оцѣпенѣнія, лишь когда слуха его коснулись звуки англійской рѣчи -- первые европейскіе звуки послѣ долгихъ, долгихъ лѣтъ плѣна.
-- Вы -- Нейфельдъ? Какъ вы себя чувствуете?-- послышался голосъ, звукъ котораго показался Нейфельду райскимъ напѣвомъ. Въ то же время отъ толпы отдѣлилась стройная фигура, черезъ мгновеніе сердечно сжимавшая въ своей рукѣ дрожащую руку освобожденнаго плѣнника. Это былъ главнокомандующій египетской арміей, сирдаръ Китченеръ.
Нейфельдъ не помнилъ, что пролепеталъ его языкъ въ отвѣтъ на этотъ вопросъ, въ отвѣтъ на ласковый ударъ по плечу. Взглянувъ на цѣпи, отягощавшія еще ноги плѣннаго, сирдаръ промолвилъ:
-- Нельзя ли снять ихъ немедленно. Я долженъ оставить васъ пока и двинуться дальше. Идите, Нейфельдъ, изъ этой тюрьмы, вы свободны.
Въ то же мгновеніе множество рукъ протянулось къ нему, и полувлекомый и полунесомый ими Нейфельдъ повиновался приказанію сирдара. Словно въ туманѣ припоминается ему, что какой-то англійскій офицеръ соскочилъ съ коня, еще покрытаго пѣной, и поднялъ взволнованнаго плѣнника въ сѣдло, затѣмъ этотъ офицеръ, не обращая вниманія на собственную усталость, повелъ въ поводу коня прочь отъ тюрьмы. Съ такимъ же вниманіемъ относились къ нему всѣ другіе: каждый наперерывъ торопился оказать ему какую-нибудь услугу, выразить въ простыхъ, искреннихъ словахъ свою радость, видя его вырваннымъ изъ когтей халифа, цѣпко державшихъ свою истомленную жертву въ теченіе 12 лѣтъ. Корреспондентъ одной большой англійской газеты не могъ видѣть равнодушно цѣпей, все еще болтавшихся на ногахъ Нейфельда; онъ побѣжалъ куда-то, долго искалъ кузнецовъ и подходящихъ орудій и успокоился не ранѣе, какъ послѣднія звенья тяжелой цѣпи со звономъ спали съ ногъ освобожденнаго узника.