БѢГСТВО.

Итакъ, это дѣло было устроено. Пароходъ отходилъ въ Гавръ черезъ три дня, и эти три дня были едва-ли не самые тяжелые въ жизни Мити. Дома Евгенія Петровна тревожилась, не захворалъ ли Митя. Она знала, что Митя нашелъ работу на пристани, и все время безпокоилась, что онъ тамъ плохо ѣстъ и жарится на солнцѣ.

-- Упаси Боже, заболѣетъ, -- думала она съ тревогой, наблюдая Митю. Послѣдній день Митя былъ дѣйствительно, какъ въ лихорадкѣ -- онъ почти не ѣлъ и плохо отвѣчалъ на вопросы, точно не слышалъ или не понималъ ихъ. Ночь онъ не спалъ вовсе, а частью проплакалъ, частью просидѣлъ одѣтый на постели и мучительно ожидалъ наступленія утра. Сомнѣнія уже не колебали его, но ему было страшно тяжело отъ разлуки со своими. "Вотъ, -- думалъ онъ, -- мама и Надя спятъ, и имъ не снится, что завтра меня уже не будетъ съ ними. Поймутъ ли они, повѣрятъ ли, какъ мнѣ тяжело обременять ихъ...". Утромъ Митя ушелъ, не взявъ съ собой ничего, кромѣ денегъ. На столѣ онъ оставилъ записку, что вернется поздно, а въ ящикѣ комода положилъ давно заготовленныя письма, одно матери, другое Надѣ. Матери онъ написалъ только, какъ любитъ ее и страдаетъ отъ перемѣны въ ея жизни, а Надѣ подробно объяснялъ, что не имѣетъ надежды измѣнить ихъ положеніе къ лучшему здѣсь и потому поищетъ удачи на чужбинѣ. "Я не могу избавиться отъ мысли, -- писалъ Митя, -- что на мнѣ лежитъ обязанность позаботиться о васъ, а вмѣсто этого я только отнимаю у васъ то немногое, что осталось. И хоть бы я зналъ, что изъ этого выйдетъ какой-нибудь толкъ, а то, ты сама видишь, я даже никакъ не могу кончить гимназію. Прошу тебя, милая Надя, не безпокойся обо мнѣ, я увѣренъ, что не пропаду, а постарайся всѣми силами успокоить маму. Я буду вамъ писать часто, часто и подробно, и даю слово: если мнѣ будетъ очень плохо, и я потеряю надежду устроиться, то покорюсь судьбѣ и вернусь къ вамъ на родину. Но увидимъ!" На пароходъ Митя пришелъ за часъ до отвала. Капитанъ распоряжался, кричалъ и не обратилъ на Митю никакого вниманія, но Митя не смутился, а спокойно полѣзъ въ машинное отдѣленіе. Онъ попалъ какъ разъ въ отдѣленіе передъ топками, гдѣ было темно, жарко и возились черные, какъ трубочисты, люди. Главный машинистъ, узнавъ отъ Мити, что онъ "кочегаръ", спросилъ, гдѣ онъ служилъ.

-- Нигдѣ пока!

-- А нигдѣ, такъ будете уголь подавать и золу выносить.

Митѣ дали черную отъ угольной пыли корзину и заставили выносить въ ней наверхъ выгребаемые изъ топокъ золу и шлаки. Митя карабкался наверхъ съ тяжелой корзинкой на плечахъ, высыпалъ содержимое ея черезъ бортъ въ воду и возвращался внизъ за новой. Послѣ третьяго такого путешествія онъ былъ уже такъ же черенъ и грязенъ, какъ остальные кочегары, и если бы Евгенія Петровна и Надя по какому-нибудь чуду появились на пристани, то врядъ ли они узнали бы въ этомъ чумазомъ юношѣ, у котораго бѣлыми оставались только бѣлки глазъ, Митю.

Но вотъ сверху раздался звонокъ, и что-то прокричали въ трубку. Машина пришла въ движеніе, сперва медленно, а когда раздался еще звонокъ, быстрѣе и стала двигаться равномѣрно. Кочегары походили на чертей въ аду. Въ однихъ штанахъ, черные, потные, они откидывали дверцы, изъ которыхъ пышалъ жаръ, и съ лихорадочной спѣшкой кидали лопатами въ это пекло уголь, который непрерывно подносили Митя и другіе полуголые рабочіе. Митя тоже скинулъ рубаху. Съ непривычки ему было страшно жарко и тяжело, однако онъ крѣпился. Черезъ четыре часа, когда Митя еле держался на ногахъ, ихъ смѣну освободили. Кочегары пошли переодѣваться, а одинъ изъ нихъ, увидавъ, что Митѣ нечего одѣть, далъ ему вязанную куртку. Когда Митя умылся и вылѣзъ на палубу, то очень удивился. Ни набережной, ни домовъ, съ возвышавшимися надъ ихъ крышами золотымъ куполомъ Исакія не было видно, со всѣхъ сторонъ виднѣлось море, и только слѣва тянулась вдали полоска суши. Пароходъ "Ньюкестль" оставилъ позади себя Кронштадтъ и шелъ теперь по Финскому заливу. Густые клубы дыма вырывались изъ гудѣвшей трубы и неслись по вѣтру, свѣжій нордвестъ трепалъ флагъ и вымпела; капитанъ, заложивъ руки за спину, съ трубкой въ зубахъ шагалъ по мостику. Все было такъ необычайно и произошло такъ неожиданно быстро, что Митя не вѣрилъ себя. Ему казалось, что онъ не Митя, а какой-то другой, не русскій мальчикъ, что ничего особеннаго въ его жизни не произошло, и что онъ уже давно ѣздитъ кочегаромъ. Только когда онъ пристально посмотрѣлъ назадъ, гдѣ еще видѣнъ былъ стлавшійся надъ Кронштадтомъ дымъ, Митя отчетливо понялъ все, и ему стало страшно и грустно.

До Гавра "Ньюкестль" тащился пять дней, которые дались Митѣ страшно тяжело: онъ сильно страдалъ отъ жары, отъ угольной пыли и утомительной работы и еле высыпался, потому что кочегары дежурили у топокъ по четыре часа и столько же отдыхали. "Ньюкестль" стоялъ въ Копенгагенѣ полсутокъ. Митя не успѣлъ познакомиться съ городомъ; онъ побывалъ только на почтѣ, послалъ заказное письмо своимъ, на пристани въ лавкѣ онъ купилъ себѣ двѣ перемѣны одежды, какую носили всѣ матросы. Въ одну изъ смѣнъ Митя улучилъ время, когда товарищи спали, и зашилъ свои деньги въ разныя части одежды, предусмотрительно раздѣливъ ихъ на четыре части. Митя боялся, чтобы ихъ не украли у него въ Гаврѣ или по дорогѣ въ Америку.

Въ Гаврѣ Митя простился съ "Ньюкестлемъ". Митѣ надо было въ Америку, а "Ньюкестль" отправлялся въ Средиземное море. Улучшивъ минуту, Митя подошелъ къ капитану, чтобы поблагодарить и проститься съ нимъ. Старикашка по обыкновенію хмурился и казался недовольнымъ цѣлымъ свѣтомъ.

-- Благодарю васъ, капитанъ, прощайте! сказалъ Митя, снимая свою матросскую шапку съ помпончикомъ на макушкѣ.

Капитанъ сунулъ руку въ карманъ жилета, вынулъ и отсчиталъ нѣсколько большихъ серебряныхъ монетъ и протянулъ ихъ Митѣ.

-- За пять дней жалованье угленоса, -- буркнулъ онъ. Митя не хотѣлъ брать. Капитанъ разсердился.

-- Глупо, молодой человѣкъ, такъ не дѣлаютъ люди, ѣдущіе въ Америку. Всего хорошаго!-- крикнулъ онъ, тронулъ пальцами козырекъ фуражки и, отвернувшись, сталъ распоряжаться.

Митя сошелъ на берегъ, потряхивая въ ладони получен ъныя пятнадцать франковъ. На пристани шла суетня, какой Митя еще не видалъ. Все было чужое, невиданное -- лица, рѣчи, костюмы, дома.... но всего чаще звучала французская рѣчь. На углу громаднаго роскошнаго дома помѣщался ресторанъ, и много разнаго люда сидѣло за столиками прямо на панели. Кто читалъ газеты и пилъ пиво, кто закусывалъ. Тутъ же за угломъ въ тѣни французскій полицейскій читалъ газету. Мимо чинно двигались прохожіе, катились со звономъ электрическія конки.

Митя спросилъ, гдѣ почта, дорого ли въ этомъ ресторанѣ, гдѣ можно дешево переночевать. Полицейскій любезно объяснилъ Митѣ, что "такъ какъ месье, судя по костюму, матросъ и недолго пробудетъ въ Гаврѣ, то ему лучше всего остановиться въ любой гостиницѣ для матросовъ и корабельныхъ служащихъ, нѣсколько которыхъ помѣщается дальше на пристани".

Митя пошелъ въ ту сторону, прошелъ оживленный рынокъ, на которомъ французскія рыбачки со смѣхомъ и криками торговали свѣжей рыбой, и скоро отыскалъ нѣсколько грязныхъ кабачковъ, носившихъ однако громкое названіе "отелей". Въ одномъ изъ нихъ онъ дешево нанялъ себѣ въ третьемъ этажѣ удобную, но довольно таки грязную каморку, но оставаться въ ней было такъ тоскливо, что Митя спустился внизъ, гдѣ въ общей залѣ шумѣли сильно подвыпившіе матросы. Никто не обращалъ на Митю ни малѣйшаго вниманія. Митя спросилъ себѣ поѣсть, выпилъ крохотную чашку кофе и сталъ думать, какъ ему добраться до Америки. Въ головѣ его все еще гудѣлъ шумъ пароходной машины, полъ казался слишкомъ устойчивымъ, а лицо и руки горѣли -- съ нихъ лоскутками лупилась кожа. Но все-таки Митя чувствовалъ себя теперь лучше, чѣмъ въ кочегарномъ отдѣленіи "Ньюкестля", и только безпокойная неувѣренность за будущее и тоска разлуки со своими и со всѣмъ русскимъ сосали его сердце. Теперь Митя могъ только думать русскими словами, говорить же приходилось на иностранныхъ языкахъ. "Какъ хорошо, -- думалъ онъ, что въ дѣтствѣ насъ научили имъ". Митя написалъ письмо домой, въ которомъ подробно и весело описывалъ свое удачное путешествіе, скрывъ всѣ непріятности, какія ему пришлось испытать. Затѣмъ онъ пошелъ на пристань и ходилъ съ парохода на пароходъ, спрашивая у матросовъ, куда идетъ судно и не требуется ли, молъ, случайно кочегара. Въ этотъ день Митю преслѣдовали неудачи: были пароходы, отправлявшіеся въ Америку, но кочегаровъ не требовалось. На второй и третій день случилось тоже самое. Хозяинъ харчевни, котораго Митя угостилъ рюмкой горькой настойки, посовѣтовалъ ему отправиться въ сосѣдній кабачекъ, гдѣ собираются машинисты, и гдѣ они вербуютъ себѣ служащихъ, но тамъ нанимали на сроки въ нѣсколько мѣсяцевъ, а на одинъ рейсъ не соглашались. Между тѣмъ Митя, какъ не экономилъ, а уже прожилъ свои заработанные пятнадцать франковъ, и наступила необходимость "тронуть капиталъ". Онъ сидѣлъ со своими мыслями въ пустой, душной и наполненной мухами общей залѣ, когда туда вошелъ прилично одѣтый господинъ въ цилиндрѣ и черномъ сюртукѣ.

-- Какъ дѣла?-- спросилъ его хозяинъ, когда они обмѣнялись привѣтствіями, и гость заказалъ себѣ бокалъ пива "похолоднѣе".

-- Сегодня очень удачно!-- отвѣтилъ господинъ въ цилиндрѣ.

Хозяинъ подошелъ къ нему, и они о чемъ-то переговорили про себя. Господинъ въ цилиндрѣ мелькомъ оглядѣлъ Митю, откинулся на спинку стула и забарабанилъ пальцами по столу.

-- Это удивительно, сколько людей стремится въ Америку, -- сказалъ онъ громко.-- Пароходъ нашего общества переполненъ, и все еще есть желающіе... Месье машинистъ?-- спросилъ онъ вдругъ, обращаясь къ Митѣ.

-- Н-н-ѣтъ...

-- Месье ѣдетъ въ Америку?

-- Да, я отправляюсь въ Нью-Іоркъ, -- сказалъ Митя.

-- Месье уже имѣетъ мѣсто?-- спросилъ опять господинъ въ цилиндрѣ.

-- Нѣтъ, я еще не устроился.

-- Въ такомъ случаѣ я могу устроить месье черезъ наше общество. Это обойдется месье очень дешево. Шестьдесятъ франковъ въ третьемъ классѣ и сто во второмъ. Э?

-- Этотъ господинъ агентъ эмигрантскаго общества -- сказалъ хозяинъ "отеля" Митѣ, -- я его хорошо знаю.

Митя подумалъ, и черезъ пять минутъ дѣло было слажено. Господинъ въ цилиндрѣ вынулъ бумажникъ, написалъ на печатномъ картонномъ бланкѣ фамилію Мити и сказалъ:

-- Завтра, въ 10 ч. утра, пароходъ "Геркулесъ", номеръ пристани 42, противъ "Отель де Пари". Ваше мѣсто No 375, очень удобное, вторая палуба, какъ разъ у окна.

-- Но у меня русскія деньги, сказалъ Митя, я не успѣлъ размѣнять.

-- Это ничего, сказалъ господинъ, мы беремъ всякія. Онъ сдѣлалъ какой-то расчетъ въ книжечкѣ и сказалъ:

-- Тридцать пять рублей.

-- Нѣтъ, возразилъ Митя, это никакъ не больше двадцати пяти.

-- Пардонъ, месье, я ошибся.

Митя досталъ и отдалъ деньги, а въ замѣнъ получилъ зеленый картонный билетъ.

Господинъ поболталъ немного съ хозяиномъ, затѣмъ распростился и исчезъ, напомнивъ Митѣ еще разъ имя и пристань парохода. Остатокъ дня Митя провелъ, осматривая Гавръ. Утромъ онъ всталъ пораньше, разсчитался съ хозяиномъ и отправился искать "Геркулеса". Вотъ противъ "Отель де Пари" пристань 42, и возлѣ нея громадный пароходъ. На кормѣ его саженными буквами значилось: "Hercules", а ниже: "Havre--Marseille". Митю удивило, что трубы парохода не дымили, на палубѣ не видно было пассажировъ, а на пристани грузили съ парохода бочки.

-- Скажите, это эмигрантскій пароходъ "Геркулесъ", онъ идетъ сегодня въ 10 ч. въ Нью-Іоркъ?-- спросилъ Митя помощника капитана на палубѣ.

Тотъ посмотрѣлъ внимательно на Митю и процѣдилъ:

-- Исключительно товарные фрахты во всѣ порта Средиземнаго моря, уходитъ въ пятницу черезъ недѣлю.

-- Какъ, месье?-- сказалъ Митя, пораженный его словами, -- у меня мѣсто, -- и Митя протянулъ собесѣднику свою зеленую карточку.

Тотъ повертѣлъ ее передъ глазами и отдалъ со словами:

-- Не знаю, вы ошиблись, или васъ обманули. Мы не ходимъ въ Америку.

Митя былъ ошеломленъ. Онъ уже совсѣмъ приготовился плыть по океану, и вотъ-те-на, какая исторія! Съ узелкомъ подъ мышкой медленно сошелъ онъ на пристань и побрелъ, ничего не понимая, пока не наткнулся на полицейскаго сержанта. Митя обратился къ нему за разъясненіями.

Сержантъ, усатый брюнетъ съ эспаньолкой, внимательно выслушалъ Митю, мелькомъ взглянулъ на билетъ и сказалъ:

-- Васъ обманули... здѣсь много мошенниковъ, и надо быть осторожнымъ. Вы гарантированы только въ томъ случаѣ, если возьмете билетъ въ бюро Общества.

Сержантъ разсказалъ Митѣ, гдѣ помѣщается бюро эмигрантскаго общества и не совѣтывалъ поднимать исторіи.

-- Все равно ничего не добьетесь. Вашъ агентъ, навѣрно, въ стачкѣ съ хозяиномъ отеля.

Митѣ было очень досадно потерять деньги и еще досаднѣе то, что его надули.

Въ конторѣ или въ бюро "Общества колонизаціи" толкалось немало народу. На стѣнахъ висѣли разныя росписанія, расцѣнки, таблицы, объявленія.

Здѣсь Митѣ за тѣ же шестьдесятъ франковъ дали новую карту, уже настоящую, и объявили, что, если онъ хочетъ, то ночевать онъ можетъ на пароходѣ, тамъ же въ счетъ платы за проѣздъ будетъ получать пищу, но долженъ имѣть свою посуду. Еще предупредили, что если онъ боленъ заразной или неизлѣчимой болѣзнью и не обладаетъ капиталомъ по крайней мѣрѣ въ нѣсколько десятковъ франковъ, то его не пустятъ на берегъ въ Нью-Іоркѣ, а отправятъ обратно.

Митѣ такъ надоѣлъ городъ, что онъ сейчасъ же отправился на пароходъ, который нашелъ не безъ труда. Пароходъ этотъ представлялъ изъ себя настоящее чудо: онъ имѣлъ больше 70 саженъ въ длину при 9 саженяхъ ширины и подымался такъ высоко надъ водой, что, когда Митя перегнулся черезъ бортъ, то ему показалось, будто онъ смотритъ на воду съ высоты третьяго этажа петербургскаго дома. Весь корпусъ парохода былъ сдѣланъ изъ стали и раздѣленъ поперекъ нѣсколькими толстыми желѣзными переборками такъ что въ случаѣ, еслибы судно получило пробоину, вода наполнила бы только одно такое отдѣленіе, и пароходъ, хотя бы и сѣлъ бы глубже въ воду, могъ все-таки держаться въ водѣ и плыть дальше. Зато пассажирамъ эти переборки доставляли то неудобство, что кто хотѣлъ перейти изъ одного отдѣленія въ другое, долженъ былъ лѣзть по лѣстницамъ вверхъ, а потомъ спускаться внизъ. Пароходъ имѣлъ три громадныхъ машины съ тремя отдѣльными трубами, но въ постоянномъ дѣйствіи находились всегда только двѣ, потому что части ихъ такъ разогрѣваются, что одна машина поочередно отдыхаетъ, то есть стынетъ и чистится. Понятно, что при такой страшной работѣ въ кочегарномъ отдѣленіи при топкахъ настоящій адъ. Изъ 400 человѣкъ служащихъ, считая капитана и его помощниковъ, 120 человѣкъ -- кочегары, которые раздѣлены на три смѣны, такъ что 40 человѣкъ день и ночь заняты подбрасываньемъ угля въ топки. Каждые сутки машина сожигаетъ 18.000 пудовъ угля.

Третій классъ парохода былъ биткомъ набитъ эмигрантами. Пассажиры этого класса помѣщались частью въ носовой части, частью въ кормѣ судна, но подъ палубой. Каюты для нихъ были общія. Въ нихъ были устроены нары въ нѣсколько ярусовъ, и хотя пассажиры валялись здѣсь въ повалку, одинъ подлѣ другого, но всѣ мѣста имѣли нумера. Пищу имъ выносили на нижнюю палубу въ большихъ котлахъ, и каждый приходилъ получать свою порцію съ собственной посудой. Когда Митя спустился внизъ, его поразило это громадное, разбитое на клѣтки полутемное пространство, гдѣ люди кишѣли, какъ черви. Женщины, дѣти всѣхъ возрастовъ, старики и рослые мужчины -- кто лежалъ, покуривая трубку, кто спалъ, дѣти пищали или лазали по тюкамъ и нарамъ, женщины хлопотали. Одни смѣялись, другіе плакали. Митя разыскалъ свое мѣсто на нарахъ, кинулъ на него свой узелокъ и сейчасъ-же поднялся наверхъ, потому что внизу отъ множества людей было душно, и воздухъ былъ сильно испорченъ. Здѣсь онъ погулялъ по палубѣ и посмотрѣлъ, какъ устроились пассажиры 2-го и 1-го классовъ. Пароходъ имѣлъ 500 пассажирскихъ мѣстъ 1-го класса, 200 -- 2-го и 500 -- 3-го класса. Каюты 1-го и 2-го класса представляли уютныя каморки на четырехъ пассажировъ со всѣми удобствами, съ электрическими звонками и освѣщеніемъ. Для пассажировъ 1-го класса имѣлась громадная роскошная столовая со сводчатымъ стекляннымъ потолкомъ и великолѣпными поворотными креслами для сидѣнья, гостиная съ роскошной бархатной мебелью и роялемъ, библіотека, вся устланная коврами съ рѣзными книжными шкафами и мраморными бюстами, съ письменными столами, заваленными всякими письменными принадлежностями, наконецъ обширный курительный залъ, въ которомъ вся мебель была обита тисненной кожей, а полъ представлялъ красивую мозаичную картину.

Митя съ любопытствомъ заглядывалъ въ стеклянныя окна, разсматривая роскошную отдѣлку каютъ, и не замѣтилъ какъ къ нему подошелъ матросъ.

-- Третій классъ?

-- Да, сказалъ Митя.

-- Прочь, туда! ткнулъ матросъ пальцемъ на корму.

Митя пошелъ.

-- Матросъ? крикнулъ тотъ.

Митя оглянулся и сказалъ:

-- Нѣтъ, кочегаръ.

-- Безъ мѣста?

-- Безъ.

Матросъ почему-то заинтересовался Митей и подошелъ ближе. Онъ осмотрѣлъ Митю критическимъ взглядомъ и заговорилъ съ нимъ на непонятномъ Митѣ языкѣ. Митя молчалъ.

-- Шведъ? спросилъ тотъ.

-- Нѣтъ.

-- Норвежецъ?

-- Нѣтъ.

-- Нѣмецъ? Голандецъ? Ирландецъ? перебилъ тотъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! твердилъ Митя, улыбаясь.

Матросъ тоже сталъ улыбаться.

-- Русскій, вотъ кто! сказалъ, наконецъ, Митя.

-- А, русскій! Въ Америку? Билетъ есть? Денегъ много?

-- Нѣтъ, денегъ мало.

Матросъ сплюнулъ за бортъ и сказалъ:

-- Можно здѣсь устроиться, пойдемте къ помощнику капитана, вы меня потомъ угостите.

-- А билетъ какъ-же?

-- Билетъ тамъ продадимъ! ткнулъ матросъ на пристань.

Они пошли.

-- Есть покурить? спросилъ новый знакомый.

Но Митя курилъ только тамъ, гдѣ это запрещалось, то есть въ гимназіи.

Пришли къ помощнику капитана, и матросъ отрекомендовалъ тому новаго пріятеля.

-- Видите, сказалъ тотъ, я могу васъ взять матросомъ на рейсъ, но половину жалованья вы отдадите мнѣ.

-- Хорошо, сказалъ Митя.-- А сколько жалованья?

-- За семь дней тридцать франковъ.

-- Хорошо, сказалъ Митя.

-- Сдѣлка на честное слово моряка?

-- Да.

Затѣмъ вновь завербованный матросъ пошелъ со своимъ пріятелемъ на пристань, гдѣ скоро сбыли эмигрантскій билетъ за полъ-цѣны какому-то недостаточному переселенцу. Покончивъ это дѣло, Митя съ матросомъ зашли въ сосѣдній кабачекъ, гдѣ Митя угостилъ его на два франка. Пріятель его былъ очень доволенъ, хлопалъ Митю по плечу и разсказалъ, что иногда они вербуютъ такъ матросовъ, "при случаѣ, когда встрѣтится солидный малый", добавилъ онъ, и помощникъ капитана дѣлится съ ними.

Едва наши друзья вернулись на пароходъ къ "исполненію своихъ обязанностей", какъ выразился пріятель Мити, какъ Митя увидалъ въ кучкѣ людей, толпившихся въ третьемъ классѣ господина въ черномъ сюртукѣ и цилиндрѣ, который такъ жестоко надулъ Митю. Митя вкратцѣ разсказалъ дѣло матросу.

-- А, сказалъ тотъ, мы его проучимъ. Ты дай ему его билетъ и бери деньги. Скажи, молъ, "вашъ" пароходъ уже ушелъ.

Они подошли къ господину въ цилиндрѣ, и Митя тронулъ его за рукавъ. Мошенникъ, устраивавшій какихъ-то пассажировъ, обернулся и даже глазомъ не моргнулъ.

-- А, месье, вы уже устроились благодаря мнѣ, очень пріятно.

-- Видите-ли, месье, -- сказалъ Митя, -- вы продали мнѣ просроченный билетъ, вашъ пароходъ уже ушелъ и я прошу вернуть мнѣ деньги.

Мошенникъ запротестовалъ, но матросъ, пріятель Мити, засунулъ руки въ карманъ и сказалъ серьезнымъ тономъ:

-- Мы васъ знаемъ, ежели вы обидите нашего камрада, мы васъ сейчасъ за шиворотъ и вонъ...

Мошенникъ побагровѣлъ отъ злости. Пассажиры, толкавшіеся кругомъ, тоже подняли какой-то шумъ, -- должно быть господинъ въ цилиндрѣ надулъ ихъ или собирался надуть. Тогда этотъ господинъ, молча, вытащилъ кошелекъ и почти со злость швырнулъ Митѣ шестьдесятъ франковъ.

-- Мерси, месье, -- сказалъ Митя.-- А вотъ вашъ билетъ, очень хорошій пароходъ "Геркулесъ"... для перевозки муки, -- добавилъ онъ.