Ванъ въ сѣверномъ Китаѣ. Великая стѣна. Путь въ Тибетъ. Ханькоу. Голодъ и моровая язва. Безпорядки въ Китаѣ. Движеніе противъ "манджурскихъ" императоровъ и противъ "бѣлыхъ дьяволовъ". "Большіе ножи". Ванъ въ тюрьмѣ. Китайскія тюрьмы. Китайское правосудіе. Счастливый случай выручаетъ Вана изъ бѣды.
Нѣсколько лѣтъ судьба кидала Вана то въ одну, то въ другую область Китая. Изъ родной провинціи Шань-Дунь его занесло далеко на сѣверъ. Онъ цѣлое лѣто водилъ верблюдовъ, нагруженныхъ чаемъ, въ городъ Калганъ у "Великой ст ѣ ны". Тамъ онъ увидѣлъ это замѣчательное сооруженіе.
Словно чудовищная окаменѣлая змѣя, вьется Великая стѣна на протяженіи трехъ тысячъ верстъ, то поднимаясь на крутыя горы, то спускаясь въ глубокія долины. Она насыпана изъ земли и облицована громадными каменными плитами. Вышиною она въ 5 саженъ, ширина ея -- наверху 3 сажени, въ основаніи -- больше. Черезъ каждые 300 шаговъ стоитъ башня. Въ нѣкоторыхъ башняхъ -- ворота. Китайцы зовутъ эту стѣну "Вань-ли-чжань-чженъ", т.-е. "валъ въ 10.000 ли". Ли -- китайская мѣра длины. Три "ли" составляютъ версту.
Великая стѣна была построена не сразу. Ее начали строить за нѣсколько вѣковъ до Рождества Христова въ защиту отъ свирѣпыхъ кочевниковъ -- монголовъ, которые нападали на Китай съ сѣвера и грабили мирныхъ китайцевъ... Затѣмъ мало-по-малу постройку вели дальше и дальше... Въ нѣкоторыхъ, болѣе опасныхъ мѣстахъ за первой стѣной воздвигали вторую. Но это не спасло Китай отъ нашествія монголовъ. Въ XIII вѣкѣ они вторглись таки въ Китай и долго владычествовали въ немъ. Теперь Великая стѣна не приноситъ никакой пользы. Она понемногу разваливается.
Изъ Калгана Ванъ нанялся верблюдовожатымъ въ караванъ буддійскихъ богомольцевъ, которые ѣхали въ Тибетъ, въ священный городъ Хлассу.
Будда -- вѣроучитель, который за 500 лѣтъ до Рождества Христова жилъ въ Индіи. Послѣдователей этого ученія очень много въ Азіи, между прочимъ, и среди инородцевъ, проживающихъ въ нашей Сибири. Изъ нихъ ламаитами называютъ тѣхъ, которые признаютъ земнымъ воплощеніемъ божества, такъ называемаго, "далай-ламу", проживающаго въ южной части Китайской Имперіи, въ горной странѣ Тибетѣ, именно въ городѣ Хлассѣ. Тибетъ очень мало знакомъ европейцамъ. Въ Хлассу тибетцы еще недавно совсѣмъ не пускали европейцевъ. Хласса для буддистовъ такой же священный городъ, какъ для христіанъ католическаго исповѣданія -- городъ Римъ, гдѣ пребываетъ "папа" -- старшее духовное лицо католическаго міра.
Далекій, утомительный путь лежалъ черезъ гористыя мѣстности. Всюду Ванъ встрѣчалъ китайскій народъ. Но говоръ въ каждой области былъ свой. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Вана плохо понимали, и онъ съ трудомъ понималъ туземцевъ.
Ванъ подрядился дойти до Хлассы, но едва караванъ дошелъ до границы Тибета, Вану насказали столько страшнаго про тибетскія пустыни, про снѣга на высокихъ горахъ, про разбойниковъ, которые тамъ грабятъ и убиваютъ путниковъ, что Ванъ потихоньку сбѣжалъ отъ богомольцевъ.
Долго шатался онъ по чужой сторонѣ, пока не выбрался на рѣку Ханъ. Онъ нанялся въ лодочники и черезъ нѣсколько недѣль очутился въ городѣ Хань-коу.
Въ окрестностяхъ города было очень неспокойно. Посѣвы погибли отъ засухи, разразился страшный голодъ. Множество людей умирало отъ истощенія, да и живые похожи были на мертвецовъ. Дошли до того, что стали ѣсть падаль. Вслѣдъ за голодомъ явилась моровая язва -- чума, которая безжалостно косила истощенный народъ. Болѣзнь начиналась сильной лихорадкой, ознобъ смѣнялся сильнымъ жаромъ, являлась головная боль, невыносимая жажда; затѣмъ показывались темныя опухоли, кожа понемногу чернѣла, и черезъ день, черезъ два человѣкъ умиралъ. На улицѣ то-и-дѣло попадались погребальныя колесницы. Мерли и люди зажиточные, но особенно много жертвъ болѣзнь уносила изъ среды бѣдняковъ, которые жили въ грязныхъ, вонючихъ конурахъ и питались всякой нечистью. Этихъ бѣдныхъ покойниковъ не успѣвали хоронить, какъ слѣдуетъ. О томъ, чтобы -- согласно давнему обычаю -- случайно умершихъ на чужой сторонѣ отправлять для погребенія на родину,-- не могло быть и рѣчи. Тѣла увозили на возахъ и закапывали въ общія ямы... Не успѣвали даже заготовлять гробовъ.
Перепуганный, невѣжественный народъ видѣлъ въ чумѣ кару разгнѣванныхъ боговъ, навожденіе злыхъ духовъ... Боговъ старались умилостивить, злыхъ духовъ напугать или отогнать заклинаніями.
Въ храмахъ молились день и ночь. Въ домахъ и на уличныхъ алтаряхъ жгли тысячи курительныхъ свѣчей. На двери своихъ жилищъ, на рѣчныя суда китайцы прибивали красныя бумажки: однѣ съ молитвами, другія -- съ заклинаніями. Ночью по улицамъ ходили вереницы людей. Они при свѣтѣ факеловъ носили изображенія боговъ покровителей, а также громадныя, сдѣланныя изъ бумаги чудища, плясали кругомъ нихъ подъ оглушительный трескъ хлопушекъ и барабанный бой. Плясками надѣялись умилостивить добрыхъ боговъ, шумомъ же напугать злыхъ духовъ. Мандарины приказывали пускать внизъ по рѣкѣ лодки съ изображеніями драконовъ, въ надеждѣ, что эти пугала устрашатъ злыхъ духовъ, скрытыхъ въ водѣ. Ничто не помогало! Наконецъ, скосивъ чуть не половину всего населенія, моровая язва какъ-то прекратилась сама собою.
* * *
Но взволнованный народъ долго не могъ успокоиться: одни разорились въ конецъ, другіе лишились самыхъ близкихъ, остались на свѣтѣ сиротами...
-- Небо наслало на насъ бѣдствія за то, что мы на престолъ императорскій, который прежде занимали кровные китайцы, допустили потомковъ дикаго манджурскаго хана, который покорилъ Китай полтораста лѣтъ тому назадъ -- толковали въ народѣ.-- Богдоханы манджурскаго племени не радѣютъ о Китаѣ. Они пустили въ Китай "бѣлыхъ дьяволовъ" и позволили имъ гонять по нашей странѣ огненныхъ драконовъ. Они хотятъ ввести у насъ новые обычаи, новую вѣру, оскорбляютъ нашихъ боговъ, разрушаютъ нашу святую старину, хотятъ обирать, угнетать насъ... Сулятъ какія-то благодѣянія, о которыхъ мы не просимъ. Китай и такъ -- лучшая страна въ поднебесьи, а мы, китайцы,-- самый мудрый, самый вѣжливый и образованный народъ. Не надо намъ ни чужеземцевъ-императоровъ, ни "бѣлыхъ дьяволовъ"... Гнать ихъ!..
Какъ въ ХІІІ-мъ вѣкѣ Китай подпалъ было подъ владычество монголовъ, отъ котораго страдалъ полтораста лѣтъ, такъ точно онъ въ XVIII-мъ вѣкѣ подвергся нападенію изъ Манджуріи (страна, которая лежитъ рядомъ съ Монголіей, на сѣверѣ Китая; Монголія и Манджурія прилегаютъ къ нашей Сибири). Съ того времени и понынѣ на китайскомъ престолѣ сидятъ императоры (богдоханы) манджурской династіи. Населеніе собственно-китайскихъ провинцій (которыя лежатъ на югъ отъ Монголіи и Манджуріи, по рѣкамъ Желтой и Голубой) очень неохотно признаетъ власть этихъ императоровъ, оно видитъ въ нихъ "чужеземцевъ". А такъ какъ за послѣднія сто лѣтъ и европейцы стали требовать для себя все болѣе и болѣе правъ, стали вмѣшиваться въ китайскую жизнь и тѣснить китайцевъ ради выгодъ собственныхъ торговцевъ, то китайцы эту бѣду, это "нашествіе бѣлыхъ иноплеменниковъ" приписали императорамъ-манджурамъ, которые не сумѣли отстоять Китая отъ ненавистныхъ притѣснителей. Неудовольствіе достигло такой степени, что вспыхнуло возстаніе. Императоръ отказался отъ власти, покинулъ тронъ, и съ тѣхъ поръ Китай сталъ республикой.
Недовольные составили большое общество и назвали его "Большой ножъ", по-китайски "Да-дао-гуй".
Они постановили смѣстить императоровъ манджурской династіи, изгнать иностранцевъ изъ Китая... а начать со смѣны мандарина -- правителя голодавшей провинціи. Мандаринъ этотъ былъ человѣкъ жестокій и несправедливый. Населеніе его очень не долюбливало. Чтобы избавиться отъ него, "большіе ножи" уговорили жителей воспользоваться старымъ обычаемъ и "мирно выпроводить ненавистнаго мандарина".
Въ одинъ прекрасный день толпа народа явилась ко дворцу правителя съ роскошными носилками. Китайцы попросили мандарина сѣсть въ носилки и торжественно понесли его вонъ изъ города до самой границы области, которою онъ правилъ, а тамъ высадили и показали ему дорогу въ Пекинъ.
На мѣсто высланнаго такимъ образомъ мандарина богдоханъ прислалъ другого. Этотъ былъ человѣкъ справедливый, но строгій. Онъ твердо рѣшилъ уничтожить "большіе ножи", велѣлъ ловить ихъ безъ милосердія и сажать въ тюрьмы.
* * *
Въ такое-то неспокойное время Ванъ и очутился въ Хань-коу.
Здѣсь надъ нимъ стряслась большая бѣда.
Однажды ночью онъ бродилъ по городскимъ улицамъ, не зная, гдѣ преклонить голову, и повстрѣчался съ полицейской облавой. Полицейскіе забирали всѣхъ бродягъ... Забрали и Вана! Какъ ни клялся Ванъ, что онъ мирный человѣкъ и даже -- ученый, "геній въ почкѣ", имѣетъ золотой цвѣтокъ на шапкѣ, и домъ, и родителей, солдаты грубо связали его и потащили съ собой. Ванъ очутился въ тюрьмѣ.
Тюрьма обнесена была стѣной и состояла изъ шести большихъ одноэтажныхъ корпусовъ, въ четыре комнаты каждый. Надъ единственными воротами, пробитыми въ стѣнѣ, красовалась голова тигра съ разинутой пастью, а во дворѣ тюрьмы стояло еще каменное безобразное изображеніе тигра. Тюремщики приносили передъ нимъ жертвы и жгли курительныя свѣчи, потому что это чудовище считалось изображеніемъ духа стражника, который помогаетъ сторожить заключенныхъ.
Грязныя, вонючія комнаты тюрьмы набиты были арестантами. Самыми тяжкими преступниками почитались "большіе ножи", схваченные какъ бунтовщики, а также разбойники, убійцы. Нѣкоторые изъ нихъ мучились въ деревянныхъ клѣткахъ, другіе сидѣли скованными по рукамъ и ногамъ. Всѣ они приговорены были къ казни. Она должна была совершиться немедленно по утвержденіи приговора императоромъ въ Пекинѣ. Участь приговоренныхъ къ смерти въ Китаѣ рѣшаетъ самъ богдоханъ. Ему разъ въ годъ подаютъ списки съ именами приговоренныхъ. Онъ подчеркиваетъ красной краской имена тѣхъ, кого слѣдуетъ казнить. Кто не попалъ въ это число, сидитъ въ тюрьмѣ, и снова попадаетъ въ списки, которые подаются богдохану на слѣдующій годъ. Если имя преступника не будетъ подчеркнуто и во второй, и въ третій разъ, ему даруется жизнь, но онъ остается навѣки въ заключеніи или идетъ на каторгу.
Остальные преступники попали въ тюрьму за преступленія, которыя считались менѣе важными. Тутъ были фальшивые монетчики, казнокрады, простые воры. Одни ходили на свободѣ, другіе терпѣли мучительныя наказанія: какой-то несчастный, напримѣръ, былъ запертъ въ низкой, узкой клѣткѣ. Въ ней нельзя было ни стоять, ни лежать, ни даже сидѣть. Другого держали въ высокой клѣткѣ; онъ стоялъ, вытянувшись во весь ростъ, едва касаясь пола клѣтки носками, потому что шея его была ущемлена въ круглое отверстіе крышки, голова же торчала наружу. Это былъ воръ, укравшій много денегъ. Другіе, мелкіе воры носили на шеѣ "кангъ" -- четырехугольныя доски (колодки), вѣсомъ около пуда, въ которыя продѣты были ихъ головы. Доски эти не позволяли страдальцамъ прилечь. Они спали сидя. Многихъ преступниковъ сторожа выводили каждый день на улицу и приковывали гдѣ-нибудь у моста или у храма. Они просили милостыни. Иные прохожіе подавали имъ мелкія монеты, другіе же смѣялись надъ ними, дразнили ихъ. Иныхъ преступниковъ водили по городу съ барабаннымъ боемъ, со связанными руками, съ запиской объ ихъ преступленіи на лбу, а палачъ шелъ сзади и билъ ихъ по спинѣ палкой.
Въ тюрьмѣ томилось также множество невинныхъ людей: однихъ, какъ Вана, заперли ни за что, ни про что; другіе попали въ заключеніе только потому, что оказались близкими родственниками или сосѣдями преступника. По китайскимъ законамъ, за преступленіе отвѣчаютъ не только преступники, но и родственники, и сосѣди ихъ за то, что не отговорили, не остановили злодѣя отъ преступнаго дѣянія.
Мѣсяцы и годы томятся эти несчастные въ тюрьмѣ въ ожиданіи суда, страдаютъ отъ голода, отъ холода и нечистоты. Начальникъ тюрьмы не только не получаетъ жалованья, но еще платитъ за свое мѣсто, потому что оно считается очень доходнымъ. Казна на каждаго арестанта отпускаетъ всего по 25 кэшей (3 копейки) въ день; поэтому заключенные чуть не умираютъ съ голода и холода. Рисъ и дрова имъ продаетъ самъ начальникъ по дорогой цѣнѣ. Кто бѣденъ и не имѣетъ родственниковъ, часто вынужденъ питаться однимъ рисомъ. Зная, какъ ужасна китайская тюрьма, родные посылаютъ заключеннымъ пищу и платятъ начальнику, чтобы онъ не мучилъ ихъ родичей въ "кангѣ". Они же платятъ помощникамъ судьи, чтобы они поскорѣе доложили дѣло; платятъ судьѣ, чтобы онъ судилъ не строго; платятъ, наконецъ, палачу, чтобы онъ билъ не очень больно.
Трудно представить себѣ, какъ жестоко наказываютъ въ Китаѣ за малѣйшіе проступки; сколько денегъ надо истратить виновному и невинному, чтобы избавиться отъ тюрьмы и наказанія! Оттого китайцы рѣдко судятся, а стараются всякія ссоры покончить миромъ, напр., просятъ разобрать дѣло старшину деревни или какого-нибудь почтеннаго старца. Въ судъ обращаются со своимъ жалобами чаще люди богатые, у которыхъ есть чѣмъ подкупить судью. Древній китайскій императоръ Канъ-си написалъ въ одномъ указѣ: "Хорошо, что люди боятся суда. Желаю, чтобы съ тѣми, кто обращается къ судьямъ, поступали безъ всякаго милосердія. Пусть всѣ добрые граждане живутъ между собою, какъ братья, и распри свои отдаютъ на судъ стариковъ и мѣстнаго начальства. Что же касается сварливыхъ, строптивыхъ и неисправимыхъ, пусть ихъ уничтожаютъ чиновники. Лучшей участи они не заслуживаютъ".
Канъ-си упустилъ изъ виду, что отъ плохихъ судей, къ сожалѣнію, страдаютъ, какъ разъ, не богатые и вліятельные сутяги, а несчастныя жертвы ихъ сутяжничества -- обвиняемые, которыхъ сутяги притягиваютъ въ суду нерѣдко за совсѣмъ пустые проступки, а не то и безъ всякой вины.
* * *
Въ тюрьмѣ Вану пришлось очень плохо. У него не было ни денегъ, ни родныхъ, ни знакомыхъ, которые-бы позаботились о немъ. На его счастье въ тюрьмѣ сидѣлъ, между прочими, одинъ полковникъ, который ожидалъ смертной казни, но, благодаря богатой роднѣ, жилъ въ отдѣльной камерѣ и кушалъ хорошо. Его присудили "за трусость". Онъ начальствовалъ войсками въ одномъ городѣ. Когда началось возстаніе "большихъ ножей", и мятежники ворвались въ главныя ворота города, полковникъ, вмѣсто того, чтобы защищать народъ, первый побѣжалъ изъ города черезъ другія ворота.
Обыкновенно китайскій генералъ не переживалъ пораженія. Если онъ проигралъ битву по трусости или вслѣдствіе какихъ-нибудь упущеній, его присуждали къ смерти. Но если онъ потерпѣлъ неудачу не по своей винѣ, то онъ самъ, добровольно "наносилъ себѣ почетную смерть", чтобы "снять позоръ со своего императора". За это императоръ щедро награждалъ его семью... даже самому умершему генералу и его предкамъ давали высшіе чины, хотя -- надо полагать -- имъ такая милость была за гробомъ ни къ чему.
Полковникъ, узнавъ, что Ванъ -- "геній въ почкѣ", нанялъ его къ себѣ въ услуженіе и этимъ избавилъ его отъ голоданія. Ванъ разсказалъ про свою бѣду и просилъ похлопотать за себя.
-- Меня самого скоро казнятъ, что же я могу сдѣлать для тебя!-- сказалъ полковникъ, -- Тебя вѣрно будутъ судить, какъ разбойника или грабителя... значитъ, отсѣкутъ тебѣ голову.
-- Ой, ой, ой!-- застоналъ Ванъ.-- Но я ни въ чемъ не повиненъ!
-- Попался ты съ разбойниками -- и довольно! Станутъ судьи возиться съ тобою!.. Впрочемъ, вотъ что... Есть у тебя братья?
-- Нѣтъ, я одинъ сынъ у отца,-- отвѣтилъ Ванъ.
-- А, это важно! На судѣ ты такъ и скажи. По китайскимъ законамъ, единственнаго сына въ семьѣ не казнятъ, особенно если отецъ старикъ. Судить тебя будутъ еще не скоро; напиши-ка отцу, пусть подастъ заявленіе о томъ, что ты у него одинъ.
* * *
Ванъ написалъ отцу и сталъ ждать отвѣта. Полковникъ далъ денегъ на отправку письма. Прошло уже пять лѣтъ, какъ Ванъ покинулъ свой край. Съ тѣхъ поръ онъ не имѣлъ вѣстей изъ дому; не зналъ даже -- живъ-ли еще отецъ?
-- Дойдетъ-ли письмо? Поможетъ-ли прошеніе? Вотъ мысли, которыя волновали несчастнаго Вана. Не хотѣлось ему умирать; онъ еще былъ такъ молодъ! Но -- какъ истый китаецъ -- онъ не столько боялся смерти, сколько грустилъ, что умретъ съ позоромъ, придетъ на тотъ свѣтъ безъ головы, и "духи предковъ не узнаютъ его". Ему было горько, что съ его смертью прекратится родъ его, некому будетъ приносить жертвы и молитвы предкамъ въ семейномъ "мяо"...
* * *
Дни шли за днями однообразно и печально: однихъ заключенныхъ уводили на судъ, на казнь, на ихъ мѣста приводили другихъ.
Разъ поутру привели плечистаго, китайца, въ которомъ Ванъ узналъ атамана той шайки разбойниковъ, которая года три-четыре назадъ ограбила при немъ католическихъ миссіонеровъ. Этотъ китаецъ долго разбойничалъ по большимъ дорогамъ, потомъ завелъ себѣ судно и обратился въ "пирата", то-есть сталъ грабить на моряхъ. Китайскіе солдаты и полицейскіе хватаютъ разбойниковъ только тогда, когда ихъ сто противъ одного, поэтому и атаманъ, знакомый Вану, пожалуй, спокойно разбойничалъ-бы всю жизнь, не вздумай онъ, на свою бѣду, напасть какъ-то на европейскій корабль. Корабль, товары онъ захватилъ, людей перерѣзалъ. Такихъ поступковъ европейцы не оставляютъ безнаказанными. Представители европейскихъ государствъ въ подобныхъ случаяхъ настойчиво и грозно требуютъ отъ китайскаго правительства вознагражденія за убытки, а также поимки и казни преступниковъ. На такое требованіе отвѣтить отказомъ нельзя. Европейцы свои требованія всегда готовы поддержать пушками. Вскорѣ правитель Хань-коу получилъ изъ Пекина приказъ во что бы то ни стало изловить пирата... и его съ двумя товарищами поймали.
Разбойники понимали, что ихъ неминуемо ждетъ казнь, но глядѣли бодро, будто совсѣмъ не боялись смерти. Когда наступилъ день суда, они предстали передъ мандарина-судью безъ всякаго смущенія. Судья важно сидѣлъ за краснымъ столомъ. Возлѣ него стояли помощники, секретари, стража. Разбойники упали на колѣни и стукнулись лбомъ въ полъ, показывая тѣмъ почтеніе къ судьѣ. Если-бы они не отдали этого поклона, ихъ заставили-бы отдать его. Таковъ обычай.
-- Сознаетесь-ли вы, что разбойничали на землѣ и водѣ, что избили европейцевъ на ихъ суднѣ?-- спросилъ судья.
-- Нѣтъ, не сознаемся,-- хоромъ отвѣтили-было разбойники.
-- Не сознаетесь? Такъ я заставлю васъ сознаться!-- крикнулъ судья.-- Пытать ихъ!
Палачъ принялся за пытки. Описывать этихъ жестокихъ пытокъ мы не станемъ. Онѣ слишкомъ ужасны. Какъ ни выносливы были злодѣи, они чрезвычайныхъ страданій не вынесли и сознались. Да и къ чему было запираться! Ихъ -- что бы они ни говорили -- неминуемо ожидала казнь. Атамана судья присудилъ къ разсѣченію на 22 куска, товарищей его -- къ отсѣченію головы. Затѣмъ слуги посадили несчастныхъ въ корзины и потащили въ тюрьму, потому что они, послѣ пытокъ, не могли двинуть ни рукой, ни ногой.
Ихъ казнили въ одинъ день съ полковникомъ на горшечномъ базарѣ, откуда гончарамъ приказано было на время убраться. Полковника, какъ человѣка сановитаго, несли къ мѣсту казни на носилкахъ. На базарѣ онъ сошелъ съ носилокъ и сталъ на особо приготовленный для казни его коврикъ. Осужденныхъ разбойниковъ притащили связанными въ корзинахъ и вывалили прямо на землю.
Родные полковника доставили ему какой-то одуряющій напитокъ, чтобы притупить его чувства. Послѣ казни слуги взяли тѣло, пришили къ нему отрубленную голову и отнесли его къ роднымъ для погребенія.
Разбойники -- казалось -- относились къ своей участи совершенно равнодушно. Атаманъ же обнаружилъ полное презрѣніе къ смерти, смѣялся и шутилъ:
-- Вотъ,-- кричалъ онъ собравшейся толпѣ,-- видите, и я сталъ мандариномъ, и меня носятъ съ почетомъ по городу!
Послѣ казни тѣла несчастныхъ долго валялись на площади неубранными, головы же ихъ положили въ маленькія клѣтки, которыя повѣсили у моста на высокихъ шестахъ въ устрашеніе людямъ.
Наконецъ, и Ванъ дождался рѣшенія своей участи. Несмотря на то, что онъ былъ единственнымъ сыномъ престарѣлаго отца, дѣло его могло кончиться очень плохо, если-бы не выручилъ удивительный случай.
Привели Вана передъ судью. Послѣ обычнаго земного поклона онъ поднялъ голову и... съ изумленіемъ увидалъ рядомъ съ судьей знакомое лицо.
"Онъ или не онъ?" -- недоумѣвалъ Ванъ, глядя на молодого товарища судьи.
И тотъ взглянулъ на Вана, и на его лицѣ выразилось удивленіе. Молодой мандаринъ потихоньку сдѣлалъ Вану знакъ рукой, Ванъ отвѣтилъ такимъ-же знакомъ. Сомнѣнія больше не могло быть. Возлѣ судьи сидѣлъ сверстникъ Вана. Съ нимъ Ванъ учился вмѣстѣ, когда жилъ у мѣнялы. Онъ удачно выдержалъ второй экзаменъ и получилъ мѣсто.
Молодой мандаринъ нагнулся къ судьѣ и сталъ шептать ему что-то, указывая глазами на Вана. Судья покрутилъ головою, какъ-бы отказывая въ просьбѣ, но молодой чиновникъ не угомонился, настаивалъ...
Наконецъ, судья обратился къ Вану:
-- Ты учился?
Ванъ сдѣлалъ "коту" и отвѣтилъ:
-- Я благоухалъ книги твоей справедливости и сдалъ экзаменъ на "генія въ почкѣ".
-- Прочти-ка, что здѣсь написано?
Ванъ взялъ изъ рукъ судьи тонкую бумажку. Знаки были знакомые; онъ сталъ читать вслухъ. Это было донесеніе властей изъ Шань-дуня, родной провинціи Вана. Мѣстныя власти свидѣтельствовали, что Ванъ, молодой человѣкъ 22 лѣтъ, пропавшій безъ вѣсти 5 лѣтъ тому назадъ, дѣйствительно, единственный сынъ престарѣлаго отца, почтеннаго поселянина...
-- Довольно,-- сказалъ судья.-- Но тебя взяли вмѣстѣ съ "большими ножами" ночью, во время грабежа?
Ванъ разсказалъ, какъ было дѣло, и судья (вѣроятно, во вниманіе къ просьбѣ своего помощника) отпустилъ Вана на свободу безъ всякаго наказанія.
Молодой чиновникъ не успокоился на томъ, что заступился за Вана на судѣ. Ему лестно было оказать покровительство товарищу, который былъ способнѣе его, а попалъ въ бродяги, тогда какъ онъ стараніемъ и настойчивостью достигъ званія мандарина. Онъ послалъ Вана съ письмомъ къ знакомому владѣльцу сосѣдней чайной плантаціи, который искалъ рабочаго въ помощь себѣ.
Ванъ съ радостью принялъ всѣ предложенныя ему условія... Наконецъ, попалъ онъ на порядочное мѣсто.
