До Красноярска ссыльные держались вместе, могли свободно ходить по вагону, разговаривать. Многие из них крепко подружились.
В Красноярске сменилась стража. Новый конвой оказался строже прежнего. Ссыльных рассадили отдельно, им запретили общаться друг с другом. Солдаты грозили прикладами, осыпали женщин грубой бранью. Это возмущало Куйбышева. Он заявил протест. Его поддержали остальные ссыльные. Возмущение было так велико, что конвойным пришлось прекратить издевательства.
Приехали в Иркутск. Снова тюрьма. Когда Куйбышев и другие ссыльные вошли в камеру, то прежде всего бросились к окну, чтобы посмотреть, куда оно выходит: на дорогу или на тюремный двор.
Вдруг они услышали окрик:
— Нельзя подходить к окну, стрелять будут!
Это «старожилы»-заключенные предупреждали об опасности. Они рассказали, что были случаи, когда в арестантов, подходивших к окну, стреляли.
От Иркутска к месту ссылки заключенным нужно было сначала пешком пройти около тридцати пяти километров по грязной, размытой осенними дождями дороге.
В день отправки ссыльных выстроили по четверо в ряд, сковали кандалами рука об руку с соседом. Вокруг — конвой. Двинулись. Идти было тяжело. Навстречу дул резкий, холодный ветер. Под ногами хлюпала слякоть — снег с грязью. А отставать нельзя — солдаты били прикладами. Продрогший в своем стареньком осеннем пальто, Куйбышев шел, поддерживая под локоть ослабевшего соседа, подбадривая его шутками.
В пути один из ссыльных затянул унылую песню сибирских каторжан:
Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль, —
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.
Динь-бом, динь-бом —
Слышен звон кандальный,
Динь-бом, динь-бом —
Путь сибирский дальний…
Кое-кто стал подтягивать. Куйбышев же, нахмурившись, спросил соседа:
— Почему поют такую грустную песню? Ведь гораздо легче идти под веселый напев.
Вдруг сзади Валериана Владимировича звонко раздались слова бодрой песни:
Гей, друзья! Вновь жизнь вскипает.
Слышны всплески здесь и там…
Валериан Владимирович обернулся. То пел юноша.
— Откуда ты знаешь мое стихотворение? — удивленно спросил Куйбышев.
— В нашей организации его все знали. Я переложил слова на музыку, и потом мы часто распевали эту песню, — объяснил юноша.
Валериан Владимирович стал подпевать юноше. К ним присоединились другие, и скоро пели ее уже хором.
Очень утомленные, до костей промерзшие, ссыльные пришли, наконец, на первую станцию тракта. Их загнали в маленькую темную камеру. Кто лег на нары, а кто — на пол. От большой усталости уснули крепко.
Дальше ехали на лошадях вплоть до села Тутуры — места ссылки, куда добрались 1 декабря 1915 года.
Небольшое село Тутуры Верхоленского уезда Иркутской губернии затерялось среди глухой тайги, примерно в трехстах пятидесяти километрах от железной дороги, на берегу реки Лены. Кругом безлюдье и суровая, жестокая природа. Осень здесь холодная, дождливая, а зима морозная, с лютыми ветрами. Снежные бураны и метели заносили жилье непролазными сугробами. Стужа порою бывала настолько невыносима, что зверье пряталось в норы, залегало в логовах по лесным оврагам, а птицы искали тихого пристанища на гумнах, под крышами сараев и домов. Скованные леденящим морозом, жалобно скрипели могучие деревья.
Куйбышев поселился в небольшой комнате, в одно окно. Кроме деревянной кровати, стола да стула, в ней ничего не было.
Молодой, бодрый, как всегда жизнерадостный, Куйбышев внес большое оживление в колонию ссыльных. Под его редакцией стал выходить журнал. Среди ссыльных Валериан Владимирович сумел разыскать людей, способных писать стихи, рассказы, статьи. Этих-то людей он и сплотил вокруг журнала. Нашлись и свои художники. Они готовили иллюстрации к рассказам и стихам.
В одном из своих стихотворений, помещенных в журнале, Куйбышев, обращаясь к городу, писал:
Не прими за усталость, не прими за измену,
Ты, вместилище силы, мощный город-магнит.
Завтра снова с тобою, завтра снова надену,
С бодрым криком надену все доспехи для битв.
Но теперь я вне воли, но теперь я мечтаю,
Я мечтаю вдали от друзей и врагов.
Предо мною равнина без предела, без краю.
Нет предела для солнцем залитых снегов…
Журнал был рукописный. После того как очередной номер прочитывали в Тутурах, его отправляли в другие села к ссыльным, и так он переходил из рук в руки, привлекая новых читателей и корреспондентов, распространяя революционные идеи и среди местного населения.
В ссылке Куйбышев читал очень много. Каждую ценную книгу или брошюру, доходившую сюда, он внимательно перечитывал. А в длинные зимние вечера ссыльные часто собирались у него, и тогда разгорались горячие споры о войне и текущих задачах революционной борьбы, о литературе и искусстве. Большое внимание Куйбышев уделял организации и сплочению большевистских кадров. Он сумел установить связь с ссыльными Верхоленского уезда и организовал первую конференцию ссыльных. На конференции Куйбышев выступил как воинствующий большевик, призывая крепить революционные ряды и готовиться к предстоявшим великим боям. В своем докладе он подробно изложил ленинские взгляды на войну и задачи партии.
Как и в Нарыме, Куйбышева очень уважали в Тутурах. Особенно любила его крестьянская молодежь. Юноши и девушки часто обращались к нему и просили его позаниматься с ними по математике, истории. И Куйбышев никому не отказывал. Такие занятия превращались в беседы на политические темы.
Однажды один из юношей попросил его объяснить смысл слов: «Замучен тяжелой неволей». Эту песню местная молодежь часто слышала от ссыльных.
— Вот вы в неволе, а какой веселый, — заметил юноша.
Куйбышев рассказал ему о жестоких полицейских преследованиях, о царских тюрьмах и застенках, о каторге, где гибнут тысячи революционеров.
— Что же, и вас ждет такая же участь? — спросил растроганный юноша.
— Возможно.
— И вы не пугаетесь?
— Нет, не пугаюсь.
— Да, видно, что вы за хорошее дело, за правду боретесь, — промолвил юноша, проникаясь еще большей любовью и уважением к Валериану Владимировичу.
Встречаясь с крестьянами, Валериан Владимирович разъяснял им смысл кровавой бойни, затеянной империалистами:
— Эта война выгодна богатым, а бедным она приносит горе, страдания. Эту войну надо превратить, и она будет превращена в войну гражданскую…
Радостные вести о приближавшейся революции уже доносились в глухие Тутуры. Партия призывала к борьбе. Отрезанный дремучей тайгой от внешнего мира, Куйбышев рвался в Россию. Он не мог больше оставаться в сибирском захолустье и решил бежать.
В марте 1916 года один крестьянин тайно от полиции отвез Куйбышева в Качуг — большое торговое село, расположенное на полпути к Иркутску. А оттуда с попутным обозом Куйбышев двинулся дальше.
О побеге Куйбышева полиция узнала лишь через несколько дней. Обычно два раза в неделю к ссыльным на дом приходил стражник, чтобы проверить, все ли налицо, не убежал ли кто-нибудь. Пришел стражник и в избу, где жил Куйбышев. Но там его не оказалось. Хозяева сказали, что он, вероятно, ушел к товарищам.
— А здесь ли он, в Тутурах? Не сбежал ли? — усомнился стражник.
— Тут, куда денется.
Прошло еще три дня. Снова зашел стражник.
— Где Куйбышев?
Хозяева, встревоженные исчезновением ссыльного, признались стражнику:
— По слухам, в Качуг уехал…
— Как в Качуг! — вскричал стражник. — Да как он смел самовольно отлучиться! Что, он закона не знает?
Бросился стражник в ближайшее село, где был телеграф. Запросил Качуг:
— Прибыл к вам Куйбышев?
— Нет, не видали, — ответили.
Тут стало ясно, что Куйбышев бежал. Сообщили об этом исправнику. Тот вынужден был донести своему начальнику:
«Сообщаю вашему высокоблагородию, что административный Валериан Владимиров Куйбышев, высланный в порядке 34 статьи Положения о государственной охране, с места водворения (село Тутуры) скрылся.
Приметы Куйбышева — 28 лет, рост — 2 арш. 7 5 / 8 верш., волосы черные, глаза серые, лицо чистое».