За рекой, над лесом, все еще полыхал лиловый закат. Но вечерние сумерки все гуще и гуще окутывали поля, луга, лес, речку, дворы и серые бревенчатые избы, крытые дерном. Угомонилась деревня. Затихли собачьи голоса. Бабы и девки кончали доить коров. Кое-где в избах наскоро ужинали и ложились спать.
Белокурый курчавый парень прошел улицей уж полдеревни -- все к избам присматривался. Наконец выбрал новую избу и вошел в ограду.
Около сеней встретилась старуха с лукошком. Лицо у старухи, как засохший гриб. Под седыми бровями глаза слезятся. Старый синий сарафанишко -- словно на клюку одет. Подошел парень. Весело гаркнул:
-- Здорово, бабуня!
Старуха покосилась:
-- Здорово...
-- Где тут... который хозяин?
Старуха приставила к глазам руку козырьком:
-- Зачем тебе хозяин понадобился?
-- Дело есть... сурьезное.
Присмотрелась старуха к веселому пареньку, одетому во все серое и державшему в руках арестантские коты, спросила:
-- Горбач?
-- Нет, -- ответил парень, -- в работники пришел наниматься.
Заворчала старуха:
-- Видать тебя... Тоже работник сыскался... Поселенец, поди?
-- Он самый, бабуня. Да я смирный!..
-- Не робки и мы, -- сказала старуха, оглядывая парня с ног до головы. -- Ступай в избу -- там хозяин.
-- А как его зовут?
Сурово взглянула на парня старуха, ответила:
-- Филат. Иди... Нечего лясы точить!
Шмыгнул парень через сенцы. Вошел в избу, обежал глазами стены, завешанные хомутами, шлеями да уздечками. Перекрестился. Потянул в себя воздух, пахнущий парным молоком и простоквашей, и, обращаясь к мужику, гаркнул:
-- Здорово, дядя Филат!
Рыжий, высокий и костлявый мужик сидел у окна за столом. А молодая краснощекая и чернобровая хозяйка с большими черными глазами собирала ужин. Мелькала в кути темным кубовым сарафаном, крутой грудью да полными плечами, оголенными из-под холщовой рубахи, висевшей на узеньких тесемках.
Поздоровался и Филат:
-- Здорово! По какому делу пожаловал?
Парень оскалил мелкие белые зубы:
-- В работники принимай, дядя Филат! Полдеревни прошел... никуда больше не пойду...
Засмеялся Филат:
-- А откуда ты знаешь, что Филатом меня зовут?
-- Дух на меня накатывает, -- бойко заговорил парень, сверкая ровными и белыми зубами. -- Вроде как с неба находит на меня... вот и угадываю людей... Сразу!
-- Та-ак, -- протянул Филат, посмеиваясь и раздумывая.
-- А ежели мне не надо работника, на это что скажешь?..
-- Все равно принимай. Я ведь много не запрошу...
-- А сколько?
-- Харчи и одежда -- твоя.
-- Не дорого, -- ухмыльнулся Филат в рыжие усы и спросил:
-- Как звать-то тебя?
-- Степан... по прозвищу Ширяев.
-- А из каких будешь?
-- Раньше крестьянствовал. Ну и в городе жил... всяким рукомеслом занимался. А теперь поселенец. Из-под Тюмени я. Вот пришел в вашу деревню на поселение.
-- Вижу...
Почесал Филат рыжую куделю около уха. Подумал. А затем деловито сказал:
-- Ладно. Проходи... садись.
Молодой поселенец прошел к столу, сел на лавку. Бегал голубыми глазами по голым и круглым плечам хозяйки, скалил зубы и быстро говорил Филату:
-- А что же не спрашиваешь насчет какого другого рукомесла? Какой, мол, работник буду?
Оплат рассмеялся:
-- Знаем... Живут тут у нас в деревне два поселенца. Хозяева не обижаются на их работу. Будешь хорошо работать -- не обидим. Харч не жалко. Одежонка тоже найдется. Рубля два на выпивку дам... за год...
Поселенец вскочил с лавки. Испуганно замахал руками:
-- Не надо! Не надо, дядя Филат!..
Не поймет Филат:
-- Чего не надо? Почему не надо?
-- Денег не надо, дядя Филат!.. Не надо!.. Ну их к лешему, твои деньги!
-- Да почему не надо-то? Обскажи толком.
-- Укокаешь, дядя Филат! -- вырвалось у парня.
Сдвинул Филат мохнатые брови, рыжую голову в костлявые плечи втянул. Хмуро бросил:
-- У нас этого нет... не бьем... Можешь жить без опаски...
Поселенец все еще не верил:
-- Неуж платить будешь, дядя Филат?
-- Конечно, буду. На кой ты мне? -- серьезно заговорил Филат. -- Руки пачкать не привычны... В нашей деревне такого нет... чтобы людей убивать. Это те... богатые мужики на тракту... Те, верно, балуются -- бьют. А в нашей деревне этого нету. У Вихлянцева Ипата Харитоныча поселенец четвертый год живет в работниках. Другой, у старосты Гаврилы Терентьича, уже два года прожил... И ни-ни! Боже упаси!.. Ничего худого не скажешь.
Молодой поселенец сорвал с головы свою серую шапочку и, тряхнув белыми кудрями, обрадованно воскликнул:
-- Значит, по рукам, дядя Филат!
-- Ладно, садись за стол... ужинать будем.
Вошла старуха. Покосилась на поселенца и, слыша, что Филат приглашает парня за стол ужинать, сурово сказала, обращаясь к парню:
-- Поди сначала во двор, пыль стряхни с себя да рожу водой ополосни. Там, на дворе, водовозка стоит -- бочка... Около нее и ополоснешься.
Парень проворно выбежал из избы, отряхнул с себя дорожную пыль, отыскал бочку с водой и умылся. Вытер лицо подолом рубахи и снова в избу вошел.
-- Садись, -- еще раз сказал ему Филат, разглядывая свои большие и заскорузлые руки, покрытые рыжим волосом.
А старуха добавила, обращаясь к парню:
-- Да лоб-то перекрести... перед едой. У нас без креста не садятся за стол.
Парень обернулся к иконам, размашисто перекрестился три раза и сел на скамейку к столу.
Голорукая и черноволосая хозяйка с повойником на голове проворно метала на стол посуду и снедь. Неприметно для мужа и для свекрови скользила робкими иссиня-черными глазами по статной фигуре молодого поселенца и по его беловолосой голове, похожей на мелкую овчинку курчавого барашка.