Ранняя весна подгоняла мужиков на поля с телегами, с сохами, с боронами. Торопился и Филат Косогов.
С приходом работника-поселенца перед Филатом широкие просторы открылись. Поселенец оказался шустрым парнем, хорошо знающим крестьянское дело. В работе не отставал от хозяев. Обрядился в серый хозяйский армяк. На курчавую голову старый Филатов картуз надел. На ноги бродни натянул. От настоящего сибиряка не отличишь. Вместе с Филатом поселенец сохи и бороны чинил, сбруи правил, семена готовил. Молодой хозяйке, Настасье Петровне, по дому помогал: воду с речки возил, за скотом ходил, и старухе старался угодить -- кур щупал, яйца из-под амбара собирал и разные истории про свою сторону рассказывал. И все это делал с шуточками да с прибауточками.
Встанет раньше всех и весь день без устали в работе крутится. Скот на речку гонит -- обязательно песни поет. Да так поет, что все девки деревенские на пряслах виснут.
Иной раз глядит, глядит старуха, как курчавый, разрумянившийся и веселый парень из избы во двор, а со двора к притонам и обратно мечется да потом обливается, и скажет:
-- Посидел бы. Степан... Отдохнул бы. Смотри: мокрый ты весь...
-- Ничего, ничего, бабуня, -- крикнет на ходу Степан. -- Делов много... Ужо отдохну...
Старуха ему во след:
-- Да ведь не переделаешь все дела в один день...
-- Переделаю! -- не оборачиваясь крикнет Степан. -- Стриженая девка косы не успеет заплести, как у меня все дела будут переделаны!
И запоет:
Ах, вы сени, мои сени.
Сени новые мои.
Сени новые кленовые.
Решетчатые...
Воду или дрова в избу начнет таскать Степан -- на хозяйку весело покрикивает:
-- Сторонись. Петровна... Затопчу!.. Либо по нечаянности обниму.
Петровна тоже смеется.
-- Он те, Филат-то, обнимет!
-- Что ты! Ради истинного Христа не сказывай! Изломает он меня... убьет!..
-- Маменьке скажу, -- погрозится молодуха.
Тряхнет белыми кудрями парень, зубы оскалит:
-- Бабушке сказать можно. Хоть сердитая, а не выдаст! Сама, поди, обнималась, когда помоложе была.
Покраснеет Петровна, плюнет и уйдет куда-нибудь.
А Степан опять уже на дворе со старухой балагурит:
-- Что делать с курами, бабушка?
Покосится сурово старуха. Спросит:
-- А что?
-- Щупаю... на гнезда сажаю... проверяю, а они в пригоне да под амбаром несутся.
-- Пусть несутся, -- говорит старуха, не глядя на работника. -- Привычка такая у них... После везде соберем яйца-то.
-- Непорядок ведь это, бабушка! Разбаловались они! Постегала бы ты их, либо петуху на недельку воспретила топтать их. Пусть бы недельку без мужика пожили, как я без бабы живу... узнали бы кузькину мать!
Плюнет старуха:
-- Тьфу ты, варнак!
И уйдет прочь.
А молодой поселенец снова около молодухи. Голубыми зенками по голым ее плечам бегает, балагурит:
-- Какая ты, Петровна, сдобная. Ей-богу!
Иной раз и Петровна сердито обрывала парня:
-- Отвяжись, Степан! Совести у тебя нет!
А сама чувствовала, как трепетал голубь в ее груди. Пылало лицо. Горели голые плечи.
Проворно летала из избы через двор на улицу и к соседке Катерине.
Сухая, смуглая, черноглазая и остроносая Катерина спрашивала:
-- Ты что, девка, как кумач?
У Петровны язык заплетался:
-- Степка... холера... все пристает с похвальбой своей...
-- Ну так что ж? Парень -- картинка! -- говорила Катерина, заливаясь смехом. -- Голова-то у него, как у белого барашка -- кольцо в кольцо! И лицо, как у красной девки...
-- А бог-то... грех-то?! -- испуганно говорила Петровна.
-- На то и бог, чтобы грехи прощать, -- смеялась Катерина. -- Эх, ты, разварная! Ужо засохнешь со своим Филатом... как рассада без поливки...
-- Перестань хоть ты-то, -- упрашивала Петровна Катерину, отводя глаза. -- Мочи моей нет! Ведь я венцом крыта...
По-прежнему заливаясь смехом, Катерина только махала рукой.
-- Дура!.. Дурой и останешься!.. Ужо зачахнешь...