К концу покосов старуха стала примечать кое-что неладное. Не нравилось ей, что молодой поселенец во время работы зубы скалил и как-то особенно ласково с Петровной переговаривался. Слова какие-то несуразные оба роняли. Петровна в лице менялась.
Старуха присматривалась к молодайке и к парню.
Однажды разговор в ночной тишине подслушала. Неподалеку сидели молодые голуби. Веселый голос поселенца старым ухом уловила:
-- А тебе не все равно, кто и откуда я?.. Поселенец!.. Вот и все...
-- Нет, Степа, -- тихо молвила Петровна, -- теперь мне не все равно. Ведь теперь ты мне не чужой.
-- Ну, что же! -- так же тихо заговорил Степан. -- Ежели хочешь, могу еще сказать, из-под Тюмени я... В деревне родился, в деревне и вырос... Пятеро нас было у отца. А отец был голыш... безлошадный. Чудной... какой-то был он! Когда мне исполнилось двадцать лет, прогнал меня в город... верст за триста. Иди, говорит, и учись чему-нибудь... Без копейки денег прогнал!.. Ушел я, конечно... Работу всякую испытал: был ямщиком и пимокатом, -- сапожничал и плотничал, у богатого городского посевщика в работниках жил. Всего навидался!.. Имел дружков. И к водочке стал привыкать. Водочка и погубила меня. В пьяном виде, во время драки самого лучшего дружка своего, по нечаянности, убил... А начальство не разобралось в моем деле. Судили, конечно, и сослали вот сюда... Когда родители узнали, что я в тюрьму попал, отец прислал мне с попутчиками проклятье и велел сказать, что, оба с матерью, они отрекаются от меня навеки. Насчет матери-то он врет, поди. Мать любила меня. Ну, только с тех пор я ничего не знаю о своей семье...
Петровна спросила:
-- Значит, ты один теперь на белом свете? Сирота?
-- Вроде! -- насмешливо ответил Степан.
Петровна еще о чем-то спросила Степана, и он ответил ей, но старуха не расслышала их слов.
И снова долетели до слуха старой Фетиньи слова воркунов.
-- Зря ты не рожала, Петровна.
-- Что поделаешь... бог не давал...
-- Зря на бога надеялась.
-- А на кого же было мне надеяться?
-- На кого? На мужика, конечно. Помоложе который... Или на парня.
Не разобрала старуха ответ снохи.
Потом опять послышался веселый голос поселенца:
-- Какой он муж... Глиста сухая! Теперь родишь... беспременно!..
И опять затих, оборвался разговор.
На другой день старуха наедине сказала сыну о своих подозрениях. Только посмеялся Филат:
-- Что ты, маменька! Почитай, около десяти лет мы с ней прожили. Сама видишь: тихоня!.. Куда ей... Из бедности взята. Не пойдет на это...
-- Смотри, сынок, -- загадочно роняла слова старуха. -- Дело твое... Ты муж, хозяин. А все ж таки присматривать надо. Молодая она... Да и он...
-- Пустое, -- добродушно смеялся Филат. -- Неужто уж и поговорить бабе с парнем нельзя! О чем они говорили? О том, что не дает нам бог детей?! Да мне и самому тошно! Какая жизнь без детей? Подумай-ка сама! Живем, копим добро... А кому все это после нас достанется? Неизвестно...
Так ничем разговор и кончился.
Вскоре и покосы окончились.
Мужики уже пары поднимали.