Марія не видѣла Вуоле въ ту субботу. Она не пошла на собраніе на зло Іиско и потомъ только слышала, отъ другихъ, что пришелъ Учитель. Но онъ не остался съ ними. А сѣлъ въ лодку и уѣхалъ, и Іиско сказалъ, что такъ и должно быть до Писанію.
Онъ уѣхалъ отъ нихъ, чтобы молиться въ одиночествѣ.
Они стояли на берегу и смотрѣли, какъ онъ отъѣзжалъ, и рѣшили, что его заставило уѣхать внезапное побужденіе. У него вѣдь не было здѣсь сѣтей, а надо было забросить ихъ, чтобы на слѣдующій день имѣть что поѣсть.
Нѣсколько человѣкъ тихонько прокрались по берегу и видѣли, какъ лодка исчезла за мысомъ на сѣверѣ, и такъ какъ тамъ изъ лѣса возвышался голый утесъ, то Іиско подумалъ, что онъ взошелъ на него помолиться. Такъ было сказано въ Писаніи.
Когда наступилъ вечеръ, и настало время забрасывать сѣти, пастухи и рыбаки уѣхали домой, и Марія осталась на островѣ одна съ Іиско и работниками.
Марія всегда всего сильнѣе чувствовала одиночество, когда суббота кончалась, и народъ разъѣзжался. Она пряталась тогда гдѣ-нибудь на берегу и смотрѣла, какъ отъѣзжавшіе садились въ лодки. Женщина садилась на кормѣ и брала рулевое весло, дѣти собирались посрединѣ лодки вокругъ люльки съ младшимъ братишкой или сестренкой. Мужчина отталкивалъ лодку отъ берега и шелъ за ней, пока она не устанавливалась, какъ слѣдуетъ, на водѣ. Потомъ вскакивалъ въ лодку и брался за большія весла, я въ каждомъ его движеніи сказывалась увѣренность, связанная съ обладаніемъ собственной лодкой и крѣпкими сапогами.
Такъ они проѣзжали мимо нея на озеро. Мужчина, опредѣляя направленіе, поглядывалъ поверхъ кормы и улыбался женѣ, сидѣвшей какъ разъ на пути его взгляда. И она улыбалась ему въ отвѣть, увѣренная, что пока онъ смотритъ на нее, ей не нужно править рулемъ.
Иногда проѣзжалъ и одинокій мужчина. Взоръ его тоже былъ устремленъ на корму, но онъ не улыбался, И Марія понимала, что ему не хватаетъ чего-то на этомъ мѣстѣ. Женщины, которой обладалъ и радовался другой.
И тогда ей хотѣлось приподняться и крикнуть этому мужчинѣ, чтобы онъ повернулъ лодку и взялъ ее къ себѣ, вмѣсто той, по которой онъ тосковалъ.
Временами желаніе это бывало такъ сильно, что она поднималась и простирала руки къ лодкѣ. Одинъ разъ она даже крикнула. Но мужчина въ лодкѣ не понялъ, чего она хочетъ. Онъ повернулъ лодку и вышелъ на берегъ, думая, что съ ней что-нибудь случилось. Но когда онъ подошелъ, она лежала, уткнувшись лицомъ въ траву, и плакала. Тогда мужчина испугался и вспомнилъ о нечистомъ духѣ, о которомъ шептались люди. И ушелъ отъ нея.
Съ тѣхъ поръ она уже не звала никого. Стояла молча и слѣдила глазами за лодками, пока разстояніе или сумерки не скрывали ихъ отъ нея. Потомъ оборачивалась, вытирала рукой слезы и шла домой. Если Іиско видѣлъ тогда ея улыбку, ему всегда казалось, что его знобить, и онъ выходилъ наружу посмотрѣть, хватитъ-ли дровъ на ночь.
Случалось иногда и Маріи выѣзжать на озеро съ мужчиной -- съ кѣмъ-нибудь изъ работниковъ Іиско. Самъ Іиско не занимался никакой работой. Работники же всѣ были старые, увѣчные и полоумные, такъ что Марія лучше и быстрѣе всѣхъ справлялась съ сѣтями. Тогда она всегда вспоминала о мужчинѣ, не имѣвшемъ женщины у кормового весла. Здѣсь одинокой была она, и здѣсь особенно бывало ей тоскливо. Девять работниковъ было у Іиско, но среди нихъ ни одного порядочнаго гребца.
Лопаря съ сѣвернаго берега она не считала. Онъ. жилъ одинъ по ту сторону озера и пріѣзжалъ только по субботамъ. Перрокесъ Яона, правда, умѣлъ грести, но о немъ она всегда думала напослѣдокъ -- и больше потому, что съ нимъ она не хотѣла садиться въ лодку. Остальные же никуда не годились.
Пьеттаръ совсѣмъ одряхлѣлъ и цѣлый день сидѣлъ у огня. Риме хоть и былъ довольно силенъ, но по безпамятству своему ежеминутно забывалъ, что долженъ грести. Выпуститъ вдругъ весла и сидитъ, уставившись глазами въ одну точку, пока она не крикнетъ ему, что онъ дуракъ. Тогда онъ погребетъ немножко и опять забудетъ. Алитъ, бѣдняга, былъ совсѣмъ боленъ, а отъ дурачка и слѣпого Аятариса тоже нечего было ждать помощи. Кейра плохо чувствовалъ себя на водѣ. Онъ былъ пастухомъ, пока не попалъ въ лапы медвѣдю, такъ основательно обработавшему его голову, и никакъ не могъ научиться управляться съ лодкой. Онъ былъ болѣе пригоденъ на землѣ, собирать дрова, и этимъ онъ и занимался.
Оставался Перрокесъ Яона, но его Марія боялась больше всего на свѣтѣ. Раньше она ѣздила съ нимъ. Теперь же -- никогда, и ссылалась на то, что его лодка плохо идетъ вдоль сѣти. И сама при этомъ знала, не хуже другихъ, что его лодка -- лучшая на озерѣ, и что во всей округѣ не найдется болѣе ловкаго гребца, чѣмъ Яона.
Марія и сама хорошенько не знала, что ее такъ пугаетъ въ Яонѣ. Въ сущности, онъ былъ очень добръ и услужливъ и не разъ принималъ на тебя вину, когда ей случалось упускать сѣти Іиско въ озеро.
Такъ ужъ установилось на Большомъ Островѣ, что за сѣтями должна была слѣдить Марія. Когда ловля кончалась, она должна была разобрать сѣти и развѣсить для просушки. Это было нетрудно, когда сѣти вынимались аккуратно, но если онѣ попадали въ непогоду, и буря запутывала ихъ, или волны набивали ихъ травой и вѣтками, тогда работы хватало на цѣлый день. И при этомъ всегда надо было торопиться, чтобы поскорѣе опять забросить ихъ въ озеро. Тогда ей приходилось работать, покуда держался свѣтъ, да еще бѣгать домой, слѣдить за сварившейся рыбой, и никогда ни одна душа не шевельнула пальцемъ, чтобы помочь ей, за исключеніемъ Яоны. Онъ помогалъ ей и потихоньку, такъ что она этого не видѣла. Иногда, послѣ цѣлаго дня непрерывной работы, она успѣвала разобрать только половину сѣти и замѣчала неудовольствіе Іиско, хотя тотъ и не смѣлъ ничего сказать ей. Тогда Яона, тоже замѣчалъ это и на слѣдующій день вставалъ съ зарей и кончалъ за нее работу раньше, чѣмъ кто-нибудь успѣвалъ проснуться и застать его за дѣломъ.
Она увидѣла его разъ изъ избы. Онъ уже проползъ вдоль всей сѣти и разобралъ петли, насколько хватало его роста. Въ ту минуту, какъ она увидѣла его, онъ подтащилъ боченокъ для рыбы къ одному мѣсту, гдѣ верхній конецъ сѣти былъ страшно запутанъ и изорванъ. Потомъ вскочилъ на боченокъ,-- и какъ это онъ ухитрился, безъ ногъ!-- и принялся чинить сѣть.
Но какъ только онъ замѣтилъ ее, такъ сейчасъ же соскочилъ съ боченка, словно ему стало стыдно, что онъ такъ много сдѣлалъ, и на рукахъ и култышкахъ ногъ запрыгалъ къ своей лодкѣ. И просидѣлъ въ ней половину дня и такой былъ хмурый, что Марія не рѣшилась даже поблагодарить его.
И все-таки,-- хотя онъ помогалъ ей и единственный изъ всѣхъ дѣлалъ ей добро отъ доброты сердца, она въ глубинѣ души боялась его.
Еще маленькой дѣвочкой она боялась Яону, не того, что онъ какъ нибудь обидитъ ее, а потому, что она была хорошо сложена, а онъ уродъ. Она помнила тѣ времена, когда она играла на берегу, а Яона подъѣзжалъ на лодкѣ. Къ другимъ лодкамъ и людямъ она относилась съ дружелюбнымъ любопытствомъ и не проявляла такой застѣнчивости, какъ другія дѣти, но когда подъѣзжалъ Яона, она теряла всякое соображеніе и пускалась бѣжать по берегу, вприпрыжку, какъ ржанка. Съ каждымъ прыжкомъ она останавливалась и оборачивалась. Не изъ любопытства, а только для того, чтобы въ страхѣ своемъ убѣдиться, что онъ не нагоняетъ ее, не протягиваетъ свою длинную руку, чтобы схватить ее.
Онъ былъ для нея не человѣкъ, а звѣрь, о которомъ никто не говорилъ съ ней, котораго она никогда не видѣла, по который,-- она знала,-- существуетъ гдѣ-то на землѣ, или какъ наслѣдіе въ ея памяти -- она не могла рѣшить,
Однажды онъ засталъ ее врасплохъ. Конечно, у него ничего не было въ мысляхъ, и онъ даже не хотѣлъ подойти къ ней, потому что самъ тоже стыдился и страдалъ оттого, что ребенокъ бѣгаетъ отъ него. Онъ просто подползъ къ избѣ рыбака, у котораго тогда жила Марія, а она въ это время тихонько сидѣла и играла за кучей дровъ. Она замѣтила его только когда онъ стоялъ уже совсѣмъ рядомъ съ ней. Одна рука его была вытянута на землѣ, какъ звѣриная лапа, никогда не стриженные волосы его свисали длинными, грубыми космами на лицо, и въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ раздѣлилъ ихъ рукой, чтобы видѣть, горѣлъ устремленный на нее глазъ.
Марія, обыкновенно, любила кричать, и лопарскія женщины говорили, что она кричитъ не такъ, какъ ихъ дѣти. Крикъ ея былъ отчаяннѣе и громче. Въ немъ была злоба, а если иногда она кричала безъ злобы, а просто отъ огорченія, слезы ея никогда не заканчивались сразу улыбкой. Она всегда бывала долго послѣ того молчалива, словно утомлена, и женщины чувствовали, что не понимаютъ ее.
И въ тотъ разъ, пріемная мать, вышедшая на зовъ Яоны и взявшая дѣвочку, тоже не поняла ее. Марія не кричала. Для этого испугъ былъ слишкомъ силенъ и внезапенъ. Она сидѣла молча, съ закрытыми глазами и раскрытымъ ртомъ, и женщина подумала, что она, какъ и другія дѣти, просто набираетъ воздуху, чтобы закричать погромче. Но съ губъ ея не слетѣло ни звука, и глаза она открывала только на секунду, словно боясь удара и думая, что Яона стоитъ надъ ней, готовый ударить ее.
Съ той минуты страхъ ея вередъ Яоной еще усилился. Она вспоминала, что съ тѣхъ поръ начала видѣть сны, и всегда надъ ней стоялъ Яона. Онъ снился ей иногда и теперь, когда она видѣла его или думала о немъ. И хотя бы при этомъ она видѣла его за какимъ нибудь добрымъ поступкомъ или думала о немъ съ благодарностью, во снѣ онъ все-таки всегда являлся ей тѣмъ Яоной, который подползъ къ кучѣ дровъ.
Онъ вставалъ вдругъ передъ нею. какъ ужасъ, не имѣющій названія.
За нимъ не было видно ничего. Тѣло его тоже терялось въ пустотѣ пространства. Она видѣла только его лицо и одну руку. Она была вытянута, какъ звѣриная лапа. Его никогда не стриженные волосы висѣли длинными, грубыми космами, и въ тоже мѣстѣ, гдѣ онъ раздѣлилъ ихъ рукой, чтобы видѣть, горѣлъ устремленный на нее глазъ.
Проснувшись, она никакъ не могла повѣрить, чтобы человѣкъ, являвшійся ей во снѣ, былъ тотъ самый Яона, который каждый день ползалъ на берегу между лодками. Часто ей представлялось при этомъ нѣчто совершенно иное. Чудовище, вродѣ того большого звѣря изъ Писанія, о которомъ говорилъ Іиско. Имя ему Антихристъ, и онъ врагъ учителя.
Когда она только что пріѣхала на Большой Островъ и увидѣла тамъ Яону, на нее сейчасъ же напалъ страхъ, но, выросши, она стала бояться не столько его самого, сколько его образа, являвшагося во снѣ. Пока они находились на сушѣ, онъ не могъ приблизиться къ ней, хотя временами ей и казалось, что его длинныя руки достаютъ всюду. Онъ могъ, сидя на одномъ концѣ лодки, достать вытянутой рукой до другого конца. На лодкѣ она не рѣшалась съ нимъ ѣздить.
Раньше это былъ какой-то необъяснимый страхъ. Но теперь онъ имѣлъ основаніе.
Вначалѣ они часто выѣзжали вмѣстѣ осматривать сѣти. Іиско приказывалъ ей ѣхать съ Яоной, и она побѣждала свой страхъ, хотя всегда избѣгала смотрѣть ему въ глаза. Они были такъ жадно устремлены на нее.
Одинъ разъ они выѣхали утромъ, и когда отъѣхали настолько, что изъ избы и съ пристани ихъ нельзя уже было видѣть, Яона вдругъ повернулъ лодку и сталъ грести вдоль берега.
Сначала она не поняла, зачѣмъ. Тамъ не было сѣтей. Она спросила его. Онъ ничего не отвѣтилъ, она спросила еще разъ -- куда онъ ѣдетъ и -- чего хочетъ. Яона опять не отвѣтилъ. Только продолжалъ грести длинными, сильными взмахами, какъ гребъ онъ одинъ. Она попыталась догадаться по его лицу, не сошелъ ли онъ вдругъ съ ума, не онъ сидѣлъ, такъ низко склонившись надъ веслами, что она не видѣла его.
Весь прежній дѣтскій страхъ проснулся въ ней. Она вскочила и крикнула. Не на помощь, потому что не думала, чтобы кто нибудь могъ помочь ей. Но все-таки кричала и звала, безъ словъ.
Въ ту же минуту кто-то отозвался изъ лѣсу, и на берегъ выбѣжалъ Кейра, по обыкновенію собиравшій дрова. Онъ сейчасъ же вспомнилъ свою бѣду и подумалъ, что если кричать такъ отчаянно, то, значитъ, напалъ медвѣдь.
Онъ страшно удивился, когда увидѣлъ лодку. Яона уже повернулъ къ берегу, и Кейра смотрѣлъ то на него, то на Марію, стараясь догадаться, въ чемъ дѣло.
Что съ ними такое? Въ замѣшательствѣ онъ почесалъ въ затылкѣ. Медвѣдя нигдѣ не видно.
Марія ждала только минуты, когда лодка коснется берега. Тогда однимъ прыжкомъ она выскочила на землю и побѣжала прочъ,-- вприпрыжку, какъ ржанка. Точь-въ-точь такъ, какъ въ дѣтскіе годы бѣжала со страха, когда подплывала лодка Яоны. И теперь она тоже останавливалась и оглядывалась посмотрѣть, не нагоняетъ ли онъ. И потомъ опять бѣжала, пока не скрылась за мысомъ; тогда Яона обернулся къ Кейрѣ, приставилъ ко лбу два пальца, и многозначительно усмѣхнулся.
И Кейра сейчасъ же понялъ. Это вовсе не медвѣдь, такъ основательно обработавшій его голову. Нечистый духъ гналъ Марію.
Съ того дня она никогда не выѣзжала въ лодкѣ съ Яоной, и когда видѣла его, сейчасъ же передъ ней вставала загадка -- зачѣмъ онъ тогда хотѣлъ увезти ее.
Что ему было нужно что-то, это она знала -- и чувствовала, что уже въ самомъ рѣшеніи его ѣхать въ ту сторону было насиліе. Но потомъ, видя его каждый день, такого услужливаго и, повидимому, безобиднаго, она опять не могла представитъ себѣ, чтобы онъ хотѣлъ причинить ей какое нибудь зло.
Другіе работники -- тѣмъ не нужно было отъ нея ничего. Никто изъ нихъ не обижалъ ее, но никто и не проявлялъ ласки, кромѣ Алита, который былъ до того кротокъ, что улыбался даже своему страданію. И, пожалуй, еще Туде. Но языкъ его былъ нѣмъ, а лицо неподвижно, и потому онъ могъ проявлять ласку только руками.
Они всѣ были ей такъ безразличны. Ихъ движенія не говорили ей ничего, и она не чувствовала ихъ присутствія такъ, какъ бывало, когда мимо нея проходилъ кто нибудь изъ молодыхъ парней, пріѣзжавшихъ по субботамъ, или проползалъ Яона.
И они въ свою очередь тоже боялись и избѣгали ея. Не потому, что она была жена Іиско. Зрячіе, тѣ хорошо видѣли, что Іиско не обладаетъ ею такъ, какъ всякій другой обладалъ своей женой. Они избѣгали ее изъ-за кары, лежавшей на ней. Когда она подходила къ нимъ, они видѣли въ ней не женщину, а только человѣческую оболочку нечистаго духа. И не смотрѣли на нее, сторонились и припоминали слова молитвъ противъ навожденія. А Риме, не помнившій молитвъ, отъ страха вспоминалъ только заклинанія.
Яона тоже старался бороться съ навожденіемъ, когда находился вблизи Маріи, но онъ боялся не духа. Пусть въ него вѣрятъ тѣ, кто постарше. Кто, отъ старости и по собственному желанію, отошли отъ того, что соблазняло его.
Они такъ много разсказывали, какъ духъ гналъ Марію и опрокидывалъ ее на землю. Яона только издѣвался надъ ними и горько усмѣхался. Убѣгать со страха въ лѣсъ могли всѣ, у кого были ноги получше, чѣмъ у него. Онъ никогда не видѣлъ духа въ Маріи -- но увидѣлъ его въ ту ночь, когда учитель вернулся къ нимъ.
Они собрались на горѣ у избы -- Іиско и его работники.
День отдыха -- для нихъ бывшій днемъ труда -- кончился, оставивъ послѣ себя лишь слабое зарево на западѣ и тихо гаснувшій отблескъ на водѣ и на берегу.
Они собрались, какъ всегда, передъ тѣмъ какъ итти на покой, и одинъ тихо спрашивалъ другого о дѣлахъ, которыя каждый долженъ былъ исполнить. Вытащены ли на берегъ лодки -- хватить ли до завтра дровъ -- заперты ли кладовыя, накрыта ли соленая рыба, чтобы вороны на зарѣ не налетѣли на нее и не растаскали. А узнавъ, спрашивали о завтрашнемъ днѣ,-- о приближавшемся времени метанія икры у рыбы -- о зимѣ, до которой было еще долго, и обо многомъ другомъ, пока не о чемъ ужъ было спрашивать. Но все-таки ни одинъ не думалъ о томъ, чтобы итти спать, а только о томъ, что таилось за этими вопросами, и, наконецъ, всѣ смолкли въ ожиданіи и сидѣли недвижно, пока тишину не нарушилъ всплескъ весла на озерѣ.
Сумерки уже окутали и лѣсъ, и ихъ самихъ. Они могли разсчитывать только на слухъ, чтобы узнать, кто это плыветъ, и потому всѣ прислушивались. Никто не рѣшался сказать ни слова, чтобы не заглушить звука, который могъ послышаться съ минуты на минуту. Тѣ, что слышали плохо или были совсѣмъ глухи, замѣчали по вытянутымъ головамъ другихъ, на что устремлены ихъ чувства, и старались вытянуться еще дальше, чтобы прочесть по ихъ лицамъ. Большинство не умѣло отличатъ гребцовъ по взмахамъ весла, по Перрокесъ Яона, знавшій каждаго гребца на озерѣ, задолго до того, какъ лодка пристала къ берегу, догадался, что это возвращается учитель.
Они видѣли, какъ онъ сложилъ весла и всталъ. Видѣли, какъ вышелъ изъ лодки и втащилъ ее на берегъ. Никто не посмѣлъ побѣжать помочь ему или хотя бы встрѣтить, но, поднимаясь по берегу, онъ все же былъ встрѣченъ -- Маріей, которая, склонивъ голову и съ котелкомъ, до краевъ полнымъ рыбой, шла къ озеру чистить рыбу.
День уже бѣжалъ отъ лѣса, но зеркало воды еще бросало слабый отсвѣтъ на берегъ, и Вуоле остановился въ изумленіи, увидѣвъ идущую Марію.
Голова ея была непокрыта, Черные волосы кольцами струились по плечамъ, и, когда она замѣтила незнакомаго мужчину и повернула, къ нему свое блѣдное лицо, Вуоле почувствовалъ, что никогда до сихъ поръ не видалъ женщины.
Конечно, много ихъ прошло передъ его глазами. Низенькія, загорѣлыя лопарки, съ развалистой, неуклюжей походкой. И грузныя, широкоплечія поморки съ глазами, какъ вода, и соломенножелтыми, свѣтлыми косами. Но онѣ просто проходили мимо, и онъ вспоминалъ ихъ такъ, какъ вспоминалъ лодки или отдѣльныя деревья въ лѣсу. О томъ, что онѣ -- женщины, онъ никогда не думалъ, да и сейчасъ это не пришло ему въ голову. Онѣ просто выступили -- незванный -- такъ же внезапно, какъ явилась передъ нимъ Марія. Онѣ промелькнули въ это мгновеніе въ его памяти -- какъ тѣни, которыя онъ видѣлъ, но не могъ удержать -- а впереди лихъ, гораздо ближе и отчетливѣе -- стояла Марія съ черными, какъ ночь, волосами и такими темными глазами, что лицо ея, но сравненію съ ними, казалось ослѣпительно бѣлымъ.
Она стояла такъ настолько долго, что Вуоле навсегда запомнилъ, что вокругъ нея не было ничего,-- ни деревьевъ -- ни домовъ, ни горъ, ни даже земли подъ ея ногами -- и вдругъ выронила котелокъ. Тогда онъ увидѣлъ подъ нею землю, потому что она вдругъ повернулась и побѣжала мимо избы, къ лѣсу, согнувшись,-- съ развѣвающимися волосами и со смѣхомъ, которому, казалось, никогда не будетъ конца.
Въ ту ночь Вуоле не сознавалъ, ни гдѣ онъ, ни что дѣлаетъ. Онъ позабылъ и взморье, и дорогу, и найденную страну.
Въ одно мгновеніе онъ бросился за Маріей, неслышными шагами и съ вытянутой и готовой схватитъ рукою. Пробѣгая мимо избы онъ услышалъ голосъ:
-- Господинъ, она одержима нечистымъ духомъ.
Но не видѣлъ ни крикнувшаго человѣка и никого изъ другихъ. И не думалъ о смыслѣ словъ. Онъ видѣлъ передъ собой только направленіе, видѣлъ смутное мельканіе развѣвавшихся женскихъ волосъ, и бѣжалъ въ темный лѣсъ.
Онъ вдругъ почувствовалъ какую-то необыкновенную радость. Онъ такъ силенъ, обувъ такая мягкая, и бѣжать такъ удивительно легко!
Марія была еще впереди, но онъ нагонялъ ее. Всякій разъ, видя ее въ просвѣтѣ между деревьями, онъ думалъ, что она уже совсѣмъ близко, и протягивалъ руку, чтобы схватить ее. Но стремясь догнать эту женщину, онъ не имѣлъ никакого опредѣленнаго намѣренія. Никогда раньше ему не случалось бѣжать за человѣкомъ. Онъ зналъ только, что долженъ догнать эту женщину и увидѣть ея бѣлое лицо обращеннымъ къ нему.
И онъ схватилъ ее -- на косогорѣ, гдѣ сила дала ему перевѣсъ въ бѣгѣ. Схватилъ обѣими руками и привлекъ къ себѣ. Она не вскрикнула и перестала смѣяться. Онъ слышалъ только ея быстрое дыханіе. Вдругъ она попыталась освободиться и упасть на землю, и ему пришлось крѣпко сжать ее, чтобы удержатъ. При этомъ волосы ея коснулись его лица, и онъ замеръ въ неподвижности отъ тихаго восторга. Вокругъ нихъ стояла черная ночь, но онъ все же закрылъ глаза, словно ослѣпленный.
Вуоле никогда, не приходило въ голову, что цвѣтокъ можетъ благоухать. И никогда не представлялъ себѣ, чтобы что нибудь могло доставить ему удовольствіе при вдыханіи. Онъ вдыхалъ только дымъ съ вѣтромъ, склонялся надъ выходами изъ норы, чтобы узнать, не залегъ ли въ ней песецъ, и много разъ, какъ хищный звѣрь, обнюхивалъ мѣсто, гдѣ токовалъ глухарь, чтобы узнать, далеко ли онъ отлетѣлъ.
Теперь онъ невольно наклонился надъ женщиной и вдыхалъ ароматъ ея волосъ -- тихонько -- съ раскрытымъ ртомъ и сдавленнымъ горломъ. Руки Вуоле такъ крѣпко держали Марію, что она не могла пошевелиться, и онъ тоже стоялъ неподвижно -- долго; долго. Мысли его были скоыаны упоеніемъ, онъ тщетно искалъ ихъ. Въ ту минуту онъ забылъ все, что привлекло его сюда -- обѣщаніе поморскаго священника, что онъ будетъ счастливъ.
Вдругъ Марія сдѣлала быстрое движеніе, и Вуоле опомнился. Одной рукой онъ взялъ ее за голову и приподнялъ ея бѣлое лицо. И вдругъ увидѣлъ, что она тихо плачетъ, и испугался. Онъ встревожился, не сдѣлалъ ли чего-то дурного. И вспомнилъ людей на горѣ. Это здѣшніе люди, и они осудятъ его. Онъ вспомнилъ и объ избѣ, мимо которой пробѣжалъ, и о крикнувшемъ человѣкѣ. Онъ плохо понялъ, что тотъ крикнулъ, но почувствовалъ, что долженъ вернуться вмѣстѣ съ женщиной. Она испугалась его, какъ часто пугаются поморскія дѣти, и потому и побѣжала. Потому же она и плачетъ. А онъ погнался за ней, тогда какъ человѣкъ у избы крикнулъ ему, чтобы онъ оставилъ ее въ покоѣ. Онъ боялся, что провинился, хотя и не зналъ, въ чемъ.
Женщина все еще тихо лежала въ его объятіяхъ. Онъ осторожно поднялъ ее и понесъ, какъ маленькаго ребенка, и хотя было совсѣмъ темно, и онъ шелъ по незнакомой мѣстности, не сбился съ пути.
Выйдя изъ лѣсу, онъ увидѣлъ впереди свѣтъ. Это Перрокесъ Яона поджегъ смолистый пень. Вокругъ огня въ молчаливомъ ожиданіи стояло нѣсколько человѣкъ. Только тѣни прыгали по землѣ, когда, огонь вспыхивалъ ярче.
Они такъ испугались всѣ, когда духъ нашелъ на Марію. Когда она промчалась мимо нихъ, а за него пробѣжалъ учитель, одинъ Яона имѣлъ силу крикнуть, но они пробѣжали дальше и скрылись въ лѣсу. Только тогда люди замѣтили, каки, темно, и въ то время, какъ другіе въ волненіи пробѣжали впередъ, чтобы видѣть, что будетъ, Яона развелъ огонь, чтобы не чувствовать себя такимъ одинокимъ во мракѣ. Правда, рядомъ съ нимъ сидѣлъ Антарисъ, но Антарисъ не считался, потому что Антарисъ всегда жилъ во мракѣ. Потомъ всѣ собрались вокругъ огня, ожидая прихода учителя.
Онъ былъ разгоряченъ отъ бѣга и отъ тяжести женщины, которую несъ, и отблескъ пламени игралъ, на его лицѣ. Яона, лежавшій за огнемъ, поднялся на колѣни и смотрѣлъ на него сквозь пламя, и Вуоле, почувствовавшій взглядъ и обернувшійся на него, подумалъ, что это горитъ какой-то другой огонекъ. Но въ эту минуту между ними всталъ кто-то.
Неподалеку отъ огня валялся обрубокъ пня. Вуоле толкнулъ его ногой ближе къ огню и опустилъ на него женщину. Она сидѣла совсѣмъ тихо, не шевелясь, тоуно оглушенная.
Свѣтъ отъ костра не озарялъ ея темной фигуры, и потому одно лицо ея ослѣпительно бѣлѣло между томными волосами и тьмой, окутавшей его снизу. Взглядъ Вуоле былъ прикованъ къ этому бѣлому лицу, и, тихонько, словно только что очнувшись отъ сна и не вѣря своимъ глазамъ, онъ отодвинулся отъ нея, согнувшись и восторженно прижавъ къ щекѣ сложенныя руки, какъ дѣлали набожные поморы.
Мужчины безмолвно стояли вокругъ нихъ. Іиско думалъ о томъ, какъ и онъ однажды несъ Марію изъ лѣса. Тогда она была, какъ мертвая -- побѣжденная духомъ, нашедшимъ на нее. Теперь она тоже была побѣждена, но не нечистымъ духомъ, а учителемъ, принесшимъ ее къ огню. Іиско старался догадаться, зачѣмъ онъ принесъ ее сюда, и сейчасъ же сообразилъ. Яона, лежавшій по другую сторону, одинъ не видѣлъ изъ-за дыма, огня и своего маленькаго роста, Онъ быстро схватилъ хворостину и помѣшалъ ею огонь. При этомъ пень раскололся, и вспыхнувшая смола выбросила длинный огненный языкъ по направленію къ Маріи. Она вскочила и испуганно вскрикнула. Но не отъ пламени, какъ подумали стоявшіе во круга, а потому что, когда Яона поднялъ хворостину, глаза его со злобой устремились на нее. Она никогда не чувствовала себя въ безопасности, находясь вблзви отъ него.
Іиско и его работники не поняли ея испуга. Они не подумали, что она просто испугалась огня. Вѣдь учитель принесъ ее сюда, и, когда огонь вспыхнулъ, онъ разжалъ свои сложенныя руки и простеръ ихъ къ ней -- безсознательно, какъ бы отстраняя. Они же подумали, что онъ сдѣлалъ это умышленно и обдуманно. Что онъ своими глазами и своей невидимой силой приказалъ огню напасть на нечистаго духа. И когда онъ, сдѣлавъ, какъ они думали, руками заклинаніе, снова протянулъ ихъ къ ней, огонь повиновался. И Яона, ударившій огонь хворостиной, удостоился подать знакъ огню. Они подумали также, что Марія, стоявшая въ смущеніи и ослѣпленная пламенемъ, была прикована глазами учителя, пока тихо не повернулась и не отошла прочь.
Она вспомнила, что уже поздно, и что завтра ей надо работать.
Они же подумали, что учитель невидимо приказалъ ей уйти, и когда онъ, все еще въ безмолвномъ восторгѣ, поднявъ руки, послѣдовалъ за нею, они потушили огонь. И Антарисъ, ничего не видѣвшій и не знавшій дня, напомнилъ имъ, что давно уже ночь.
У порога ждалъ Іиско.
Его побуждало не сердечное расположеніе и не смиреніе. А лишь слова Писанія, которыя онъ хранилъ въ душѣ -- и мысль о двѣ, котораго онъ ждалъ -- въ теченіе тридцати лѣтъ.
-- Учитель, мой домъ -- твой домъ. Все, что я имѣю, принадлежитъ тебѣ.
Вуоле поднялъ голову. Кейра прошелъ впередъ съ головней къ очагу, но огонь озарялъ лишь внутренность избы. Іиско виднѣлся въ ней такъ смутно, но слова его были еще смутнѣе. О нихъ Вуоле не думалъ. Не могъ. Онъ думалъ только о дикихъ птицахъ, за которыми ушелъ человѣкъ съ взморья.