Двое, оставшихся въ лодкѣ Маріи, вдругъ почувствовали, что они совершенно одни, и присутствіе одного давало другому ощущеніе, что онъ находится на невѣдомой дорогѣ.
Они были одни сами съ собой и другъ съ другомъ и смотрѣли на лодку Яоны только для того, чтобы не смотрѣть другъ на друга.
Когда они были на островѣ, съ ними находились старики. Они окружали ихъ, и внутреннее чувство, рвавшееся у каждаго изъ нихъ изъ души, искало и находило много связующихъ звеньевъ. Когда они были въ лѣсу, когда онъ гнался за нею, вокругъ нихъ стояли деревья и тьма. Тогда была ночь, и они не могли видѣть.
Теперь былъ день, и они стояли на озерѣ -- не замѣчая близкаго берега и взоры ихъ могли быть направлены только другъ на друга. Они еще слѣдили за удалявшимся Яоной, но онъ исчезалъ все больше, и они чувствовали, что внутренняя связь между ними становится все крѣпче, до мѣрѣ того, какъ увеличивается разстояніе между ними и тѣмъ человѣкомъ.
Въ лѣсу они бѣжали отъ собственнаго возбужденія, и горячность одного встрѣчалась съ горячностью другого. Здѣсь пылъ мужчины разрѣшился гнѣвомъ, а ея -- обратился въ тревогу. Но и гнѣвъ и тревога отступали вмѣстѣ съ сраженнымъ человѣкомъ въ лодкѣ, и оставалась только крѣпкая связь. Связь эта держала ихъ соединенными неразрывно, но не влекла ихъ другъ къ другу.
Какъ для нея онъ былъ единственнымъ во всемъ вѣдомомъ ей мірѣ, такъ и для него она была совсѣмъ инымъ существомъ, чѣмъ всѣ прочіе люди. Остальные были такъ безразличны имъ обоимъ -- такъ незначительны и такъ далеки отъ нихъ. Близость къ тѣмъ многимъ не казалось имъ нужной -- до тѣхъ поръ, нова они не замѣтили ихъ отсутствія.
Только тогда они почувствовали, что стоятъ не твердо. Что чувство, бродившее въ нихъ и тянувшее ихъ прочь отъ другихъ, не созрѣло. Что они утратили поддержку, о которой не знали и отъ которой были недостаточно сильны освободиться. И не понимали, что именно близость стихъ многихъ, связь, заключавшаяся въ присутствіи другихъ людей, взгляды и мысли, унаслѣдованные отъ нихъ, боролись съ ихъ собственнымъ желаніемъ, возбуждали ихъ и вмѣстѣ съ тѣмъ сдерживали. Они не понимали, что въ ихъ ненависти и отвращеніи -- въ ихъ равнодушіи и презрѣніи къ другимъ -- въ ихъ желаніи и въ ихъ боязни другъ друга -- таилась, именно незавершенная борьба. Борьба между ихъ человѣческой слабостью, отступающей передъ другими и ищущей поддержки въ другихъ -- и ихъ внутреннимъ живымъ стремленіемъ, говорящимъ имъ, что два человѣка, соединившись, могутъ вполнѣ удовлетворить другъ друга.
И потому они были одни.
Въ Маріи желаніе было сильнѣе, но ея собственный поступокъ уже исчезъ изъ ея представленія, и она не могла сообразить, того, что случилось. Она думала о томъ, что будетъ, и ждала, ждала съ страстнымъ нетерпѣніемъ.
Она поманила съ лодки Яону безъ всякаго дурного умысла. Просто она почувствовала, что должна поманить его. Почувствовала, что ей нѣтъ другого исхода, и даже не вполнѣ сознавала, что это исходъ. Она не думала, что Яона, бывшій сильнѣе всѣхъ на озерѣ и не убоявшійся бури, можетъ быть брошенъ, какъ щенокъ, въ лодку съ такой силой, что останется недвижимъ, можетъ быть, сильно ушибленный. Хотя она и не питала къ нему ни малѣйшей жалости, она все-таки поманила его не съ намѣреніемъ, чтобы такъ случилось. Она просто послѣдовала страсти и побужденію поманить его за собой, такъ, чтобы онъ видѣлъ, а больше объ этомъ не думала. Но когда лодка ея врѣзалась въ песокъ, и онъ сталъ приближаться къ ней со всей властностью, всегда крывшейся въ сильныхъ взмахахъ его веселъ, въ ней проснулось желаніе защищаться, показать ему, что буря бываетъ не каждый день, и что покорилъ ее не онъ самъ, а усталость.
Ненависть къ нему -- калѣкѣ -- вспыхнула въ ней съ небывалой силой, и она была достаточно сильна, чтобы защищаться. Но присутствіе другого сдѣлало ее безсильной. Побужденіе, лежавшеевъ ея желаніи защищаться, перестало дѣйствовать, потому что въ защитѣ уже не было необходимости, и она крикнула.
Когда весло Яоны поднялось и упало, оба были, возлѣ нея, и хотя она желала только одного, она все же съ вожделѣніемъ смотрѣла и на другого -- можетъ быть, онъ окажется сильнѣе -- можетъ быть, онъ сразитъ учителя. И въ сомнѣніи ея заключалось, какъ слабая возможность, право Яоны.
Что невидимая сила учителя можетъ противостоять силѣ Яоны, она не вѣрила. Въ глубинѣ души она все-таки довѣряла больше силѣ рукъ. И принадлежала бы тому изъ нихъ, который побѣдилъ бы другого. Не только изъ преклоненія передъ силой. А потому, что тотъ, кого она желала, оказался слишкомъ слабымъ, и въ ту же секунду другой сталъ бы желаннымъ.
И вотъ палъ Яона.
Когда Вуоле схватилъ его за горло и швырнулъ въ лодку, Марія всѣмъ существомъ впивалась въ это движенія. Она была испугана и взволнована, но чувства эти были смѣшаны съ наслажденіемъ, и глаза ея жадно слѣдили за рукой Вуоле, схватившей врага. Ея собственныя руки шевелились при этомъ, словно тоже хватая что то, и навсегда у нея осталось ощущеніе, что мужчина, схваченный такимъ образомъ,-- о женщинахъ она не думала.,-- долженъ быть безпомощенъ.
Наслажденіе, съ какимъ она смотрѣла на крѣпко сжатое горло Яоны, не было радостью по поводу того, что онъ страдаетъ. Ненависть, которую она питала къ нему за насиліе и за его безобразіе, не такъ крѣпко коренилась въ ней, и къ тому же теперь, когда онъ такъ несомнѣнно палъ въ борьбѣ, онъ представлялся ей такимъ незначительнымъ и безразличнымъ. Наслажденіе заключалось въ томъ, что сила, смявшая Яону, могла въ слѣдующую минуту смять и ее. И ей хотѣлось, чтобы ее схватили -- пусть даже такъ крѣпко, какъ Яону.
Человѣкъ, стоявшій возлѣ нея -- учитель -- былъ такъ великъ по сравненію съ нею! Великъ силой своихъ рукъ и паденіемъ другого.
Ея собственное умѣніе брать вдругъ показалось ей такимъ ничтожнымъ послѣ его поступка. Изъ человѣка, котораго она только желала, онъ сдѣлался, именно-теперь, когда она была одна съ нимъ, тѣмъ долго-жданнымъ учителемъ, котораго ждали и другіе, но въ котораго она до этой минуты не вѣрила.
Она хотѣла ринуться впередъ и обнять это, какъ въ то утро, тогда онъ стоялъ у ея постели, но теперь у нея не хватало смѣлости. Не было всѣхъ другихъ, такихъ же ничтожныхъ передъ нимъ, какъ она сама. И потому, когда лодка Яоны была уже совсѣмъ далеко, и она обернулась къ стоявшему рядомъ человѣку, она не нашла иныхъ словъ и иныхъ мыслей, кромѣ тѣхъ, которыми молили и думали всѣ остальные, и надъ которыми она смѣялась. Она такъ была переполнена ими, что послѣ ея вынужденнаго молчанія, они рѣкой полились съ ея устъ. Она бросилась къ ногамъ учителя, обхватила ихъ руками и зарыдала.
-- Помоги мнѣ, помоги,-- вѣдь ты учитель и можешь помочь.
Вуоле съ изумленіемъ взглянулъ на нее.
Первый разъ въ жизни его обнимали -- насколько онъ помнилъ. Ощущеніе этого объятія пронизало его дрожью -- словно предчувствіемъ чего то чудеснаго, невѣдомаго, и рыданія женщины вызвали къ это глазамъ горячую волну -- слезъ и душевной боли.
-- Помочь -- онъ не понималъ этого слова.
Правда, онъ помогалъ вытаскивать на берегъ лодки, спасалъ людей на морѣ и отгонялъ волковъ, пытавшихся сорвать лыжи съ упавшаго, но это былъ единственный извѣстный ему видъ помощи.
Женщина эта не подвергалась никакой опасности. Лодка ея стояла все равно, что на берегу, она не могла утонуть, и на нее не нападалъ ни волкъ, и никто, кого онъ могъ бы прогнать ударомъ, какъ того человѣка въ лодкѣ,-- Вуоле бросилъ злобный взглядъ по направленію къ западу.
Что человѣкъ можетъ помогать другому и не при внѣшней опасности, было ему неизвѣстно, и для помощи, просимой Маріей, у него не было словъ.
Онъ не могъ уяснить себѣ, что влекло его къ этой женщинѣ. Его тянула какая то внутренняя сила, не знавшая преградъ.
Вѣдь онъ бѣжалъ за нею по лѣсу. Догналъ ее и почувствовалъ себя ослѣпленнымъ и связаннымъ, самъ не зная, чѣмъ и почему. Когда они встрѣчались взглядами, ихъ окружали другіе. И, невѣдомо для него, ихъ присутствіе -- то, что они тоже смотрѣли на нее -- придавало смѣлости и ему.
Теперь онъ не рѣшался взглянуть на нее. Всѣ его премія ощущенія и мысли о ней заслонились теперь чувствамъ застѣнчивости и смущенія.
Онъ прожилъ одиноко добрую половину своей жизни хотя когда-то его и окружали люди. Онъ встрѣчался и съ женщинами -- на взморьѣ и въ другихъ мѣстахъ. И часто чувствовалъ, что эти люди -- не таковы, какъ онъ, что они думаютъ иначе, чѣмъ онъ, и онъ для нихъ чужой. Онъ чувствовалъ, что стоитъ внѣ круга ихъ пониманія. Но никогда онъ не сознавалъ себя такъ безпомощно одинокимъ, какъ сейчасъ, когда эта женщина молила его о помощи.
Все представилось ему вдругъ такимъ чуждымъ и невнятнымъ.
Чувства, привлекшія его въ лодку Маріи -- его гнѣвъ противъ Яоны -- промелькнули передъ нимъ, окутанныя сомнѣніемъ и мракомъ, и островъ, манившій его съ утеса послѣдовать за другими -- снова сдѣлался свѣтлой цѣлью его стремленій.
Въ немъ боролись два чувства: влеченіе взять женщину и тоскующее желаніе всей его странной жизни и души -- желаніе итти все дальше, по пути въ страну, гдѣ поморскій священникъ обѣщалъ ему счастье.
И онъ не понималъ, что то, чего онъ такъ жаждалъ -- чего постоянно искало его внутреннее око, и о чемъ говорилъ поморскій священникъ, такъ близко отъ него. Что путь, которымъ онъ шелъ давно, уже кончился, и ему нечего больше искать. А цѣль, сіявшая сквозь туманъ его чувствъ -- женщина, рыдающая у его ногъ.
Вмѣсто этого его охватилъ вдругъ непреодолимый страхъ и желаніе бѣжать -- къ тому острову.
Онъ вырвался изъ объятій Маріи, выскочилъ изъ лодки и побѣжалъ по мелкой водѣ къ берету. Тамъ, онъ простоялъ съ минуту, словно не зная, куда ему направиться, впередъ или назадъ, но потомъ столкнулъ свою лодку на воду, сдвинулъ въ сторону сѣти, мѣшавшія грести, и поплылъ прочь.
Въ эту минуту для него существовали въ мірѣ только двѣ вещи.
Съ одной стороны -- островъ, къ которому онъ плылъ. Съ другой стороны -- женщина, отъ которой онъ бѣжалъ.
И онъ не зналъ, что бѣжитъ, въ сущности, только отъ себя -- и что бѣгущій отъ себя бѣжитъ напрасно.