Давая Яонѣ въ лодку ненадежное весло, Іиско дѣйствовалъ подъ вліяніемъ не одного только минутнаго побужденія, а подъ вліяніемъ злобы, выроставшей въ немъ всегда, когда онъ видѣлъ Марію съ другими мужчинами.
Іиско былъ во многомъ хитрѣе другихъ, а страсть, кипѣвшая въ немъ самомъ, помогала ему догадываться о томъ, что не приходило въ голову никому.
Когда учитель подошелъ къ огню, неся Марію, онъ видѣлъ это двоякаго рода глазами, и точно также у него зародились двоякаго рода мысли въ тотъ вечеръ послѣ бури и смерти Алита, когда Яона присталъ къ берегу, везя въ своей лодкѣ Марію.
И въ самой Маріи было теперь что-то, возбуждавшее его еще больше, чѣмъ раньше, но искуситель, соблазнявшій его на грѣхъ противъ Слова и устрашавшій его въ періодъ собственнаго возвеличенія, былъ уже не такъ близко. Іиско былъ на-сторожѣ и видѣлъ, какъ Марія поманила Яону -- видѣлъ утромъ, какъ учитель тоже потихоньку поплылъ въ лодкѣ въ томъ же направленіи -- и, давъ Яонѣ весло, онъ исчезъ, какъ будто, за избой, на самомъ же дѣлѣ отправился кружнымъ путемъ черезъ лѣсъ выслѣдить, что такое происходитъ.
Долго шелъ онъ вдоль острова. Отсюда трудно было что-нибудь видѣть. Берегъ извивался ровными изгибами.
Гдѣ бы онъ ни стоялъ, всегда онъ оказывался на мысѣ и видѣлъ лишь небольшое пространство передъ собою. Разъ онъ взобрался на вершину острова, но, не увидѣвъ ничего и оттуда, рѣшилъ сойти внизъ и поѣхать на лодкѣ.
Но вдругъ раздался крикъ -- онъ узналъ голосъ Маріи -- и побѣжалъ на крикъ. Временами онъ останавливался послушать, не крикнутъ ли еще, но все смолкло, и онъ долго плуталъ по лѣсу, пока не вышелъ на мысъ и увидѣлъ обѣ лодки.
Онъ запыхался отъ бѣга, а теперь, кромѣ того, взволновался, увидѣвъ Марію,-- Іиско вдругъ почувствовалъ, что она его жена,-- лежащую ничкомъ въ лодкѣ у ногъ учителя. Онъ остановился на опушкѣ, дрожа отъ сдерживаемой страсти.
Какъ у Яоны сомнѣнія въ учителѣ и ненависть къ нему возникли и укрѣплялись отъ присутствія Маріи, такъ возникло и у Іиско первое зерно ненависти, и сомнѣніе, въ которомъ онъ едва рѣшался признаться самому себѣ, укрѣпилось.
Подавленная ненависть уже зародилась въ это сознаніи, когда народъ забылъ его ради учителя. Какъ проповѣдникъ, предрекавшій пришествіе учителя, онъ не могъ признаться въ ней, но, когда послѣ долгихъ лѣтъ господства онъ снова оказался прежнимъ Инкерисомъ Іиско, умѣвшимъ только управлять лодкой и забрасывать сѣть, то и въ немъ сказался человѣкъ, и онъ почувствовалъ, что Марія -- его жена.
Другіе мужчины -- онъ думалъ преимущественно объ учителѣ и Яонѣ -- не имѣютъ на нее никакихъ правъ, хотя бы и понимали, что онъ самъ не пользуется своимъ правомъ,-- не смѣетъ имъ воспользоваться. А Іиско по отношенію къ женщинѣ признавалъ только одно право -- силу.
Яону онъ боялся изъ-за это длинныхъ рукъ, хотя у него и не было ногъ. Учителя онъ боялся за его невидимую силу и за то, что онъ учитель. Но все же въ глубинѣ души полагался на то, что его собственная хитрость дастъ ему перевѣсъ надъ ними обоими, а значитъ, и большее право.
Ему не приходило въ голову броситься къ лодкѣ и свалить Вуоле, какъ тотъ повалилъ Яону. Іиско рѣшилъ лучше выждать время. Можетъ быть, настанетъ день, когда онъ будетъ въ лодкѣ, а учитель на берегу.
Злоба это къ этому человѣку росла отъ его волненія и затемняла всю его вѣру. И въ душѣ его опять промелькнули сомнѣнія, являвшіяся у него относительно Маріи и нечистаго духа, находившаго на нее.
Хочетъ-ли искуситель привести его къ отпаденію отъ всей его вѣры, или же онъ просто соблазняетъ его взять эту женщину?
Тогдашнія его мысли и переживанія слились воедино.
Онъ не понималъ только, почему тѣ двое такъ неподвижны. И не говорятъ ни слова.
Увидѣвъ вдругъ, что Вуоле вырвался и побѣжалъ къ берегу. Іиско подумалъ, что учитель замѣтилъ его, и испугался. Потому что въ невидимую силу его -- о которой говорилось въ Писаніи -- онъ вѣрилъ твердо.
Проснувшееся сомнѣніе Іиско касалось не права учителя взять себѣ женщину. Никто изъ нихъ никогда не думалъ, что учитель не долженъ обладать женщиной, какъ къ тому стремились всѣ другіе мужчины. Вѣдь онъ обладалъ, наравнѣ съ ними, лодкой и сѣтями, и былъ вынужденъ трудомъ добывать себѣ пропитаніе.
Іиско сейчасъ же подумалъ, что учитель увидѣлъ его внутреннимъ окомъ, и, повернувшись, побѣжалъ въ лѣсъ, гонимый сознаніемъ собственной вины.
Но Вуоле не замѣтилъ его. Онъ просто подошелъ къ своей лодкѣ и поѣхалъ на западъ, словно ослѣпленное животное, тянущееся къ сильному свѣту, и Іиско, скоро убѣдившійся, что никто не гонится за нимъ по лѣсу, обернулся и прислушался.
Онъ услышалъ всплески веселъ.
Страсть и желаніе узнать, что тамъ происходитъ, оказались сильнѣе страха. Внутреннее око учителя представилось ему теперь не такимъ грознымъ и проницательнымъ, какъ за минуту назадъ. Онъ вѣдь не пошелъ за нимъ въ лѣсъ. Іиско тихонько прокрался обратно къ мысу.
Уже съ опушки онъ увидѣлъ Вуоле, отплывавшаго отъ берега, и въ ту не минуту замѣтилъ нѣсколько южнѣе и лодку Яоны, уносимую вдаль.
Отъ изумленія онъ совсѣмъ забылъ взглянуть на Марію, неподвижно лежавшую на днѣ лодки. Онъ видѣлъ только тѣхъ двоихъ на озерѣ и недоумѣвалъ, не уѣхали-ли они изъ-за женщины. Лодку Яоны онъ узналъ сейчасъ же. А вдругъ и учитель вытащилъ свою -- Іиско не видѣлъ ея и не понималъ, откуда она взялась -- и тоже уѣхалъ слѣдомъ за Яоной.
Іиско такъ былъ пораженъ этимъ, что пробрался дальше впередъ по мысу и долго слѣдилъ глазами за лодками.
Только онъ увидѣлъ, что онѣ идутъ въ разныхъ направленіяхъ. Лодка Яоны шла по вѣтру, а учитель направлялся больше къ сѣверу и западу.
Іиско старался догадаться, что такое произошло, но не могъ.
Ему было только ясно, что тѣ двое уѣхали, и -- онъ быстро обернулся къ мѣсту, гдѣ стояла лодка Маріи -- женщина осталась одна съ нимъ.
Долгіе годы жилъ онъ съ нею одинъ -- не постоянно, но все же долгія, темныя зимы -- и иногда обнималъ ее въ лѣсу, когда на нее находилъ духъ. Но никогда раньше не думалъ онъ. съ такой страстью, что находится наединѣ съ нею, и не считалъ этого одиночества неожиданнымъ даромъ.
Марія попрежнему лежала съежившись и неподвижно, и лодка, ставшая легче послѣ того, какъ Воуле выскочилъ изъ нея, тихонько скользя по волнамъ, подошла ближе къ берегу.
Вытянувшись на ципочкахъ, Іноко осторожно прокрался на вершину утеса, чтобы лучше видѣть лодку, и движенія его были полны словно какой-то алчности. Взглядъ его былъ прикованъ къ лежащей женщинѣ, а въ душѣ проснулось злобное подозрѣніе по отношенію къ тѣмъ двумъ мужчинамъ -- почему она лежитъ такъ неподвижно.
Онъ видѣлъ, что лодка стоитъ на мелкомъ мѣстѣ, и онъ легко можетъ дойти до нея, но все-таки долго простоялъ на утесѣ. И въ нерѣшительности смотрѣлъ то на Марію, то на удалявшіяся лодки.
Мужество его, упавшее, утраченное имъ въ ту субботу, когда передъ нимъ предсталъ учитель, не возвращалось къ нему.
Когда-то онъ не зналъ страха.
Тогда онъ былъ Инкерисомъ Іиско, разсердившимся на своего отца.
Потомъ онъ позналъ вѣру въ Бога и страхъ вѣрующаго. Онъ научился бояться суда и дурныхъ дѣяній, чего не зналъ раньше.
Но, утративъ силу вѣры, къ которой привело его самовозвеличеніе, онъ снова, сдѣлался прежнимъ Инкерисомъ Іиско, умѣвшимъ только управлять лодкой и забрасывать сѣть, и тогда ему не осталось ничего, кромѣ страха.
Боязнь, вмѣстѣ съ его ученіемъ о судѣ, охватившая и другихъ, пала теперь карой на него самого.
Онъ не смѣлъ отважиться ни на что.
Страсть кипѣла въ немъ и тянула къ женщинѣ, лежащей, въ лодкѣ, но онъ все-таки стоялъ въ страхѣ и нерѣшительности.
А вдругъ учитель взглянетъ сюда, вернется и поразить его своей невидимой силой? Почему -- онъ не отдавалъ себѣ отчета. Онъ чувствовалъ только, что если онъ подойдетъ къ женщинѣ, лежавшей въ лодкѣ, то долженъ опасаться чего-то отъ учителя.
А вдругъ Яона вовсе не въ своей лодкѣ -- Іиско не видѣлъ его -- а притаился гдѣ-нибудь на берегу, какъ онъ обыкновенно прячется тамъ, гдѣ никто не ожидаетъ его, и вдругъ обнаружить, свое присутствіе язвительнымъ смѣхомъ или высунетъ свое искаженное лицо.
Іиско покосился на лодки и поплелся тихонько вдоль опушки поискать, не подсматриваетъ ли и не подслушиваетъ ли за нимъ кто-нибудь. Можетъ быть, тотъ безымянный человѣкъ, что видитъ его собственными глазами грѣшную мысль въ его собственной душѣ.
Тревожно обыскалъ онъ всѣ кусты и заглянулъ за каждый камень. И въ то же время взглядъ его постоянно обращался къ лодкѣ Маріи, словно онъ хотѣлъ притянуть ее къ себѣ. Потомъ, проискавъ долго и не найдя никого, онъ вдругъ побѣжалъ отъ опушки къ ближайшему отъ лодки мѣсту на берегу. На минуту онъ остановился тамъ, вытянувъ голову и глазами обшаривая озеро, и вдругъ нагнулся, подтянулъ ремни у башмаковъ, чтобы не промочить ногъ, и пошелъ къ женщинѣ.
У лодки онъ опять невольно остановился, наполовину отъ страха, наполовину отъ удивленія.
Марія лежала, какъ мертвая, закрывъ голову сложенными на крестъ руками и съ разметавшимися волосами.
Онъ сейчасъ же подумалъ, что она умерла -- можетъ быть, убита.
Подозрѣніе, проснувшееся въ немъ по отношенію къ обоимъ мужчинамъ, вновь возникло въ немъ, и онъ сейчасъ же видѣлъ въ ихъ дѣйствіяхъ насиліе, лежавшее въ его собственномъ намѣреніи.
Онъ не зналъ, какъ она попала на эту отмель.
Спрашивалъ себя, зачѣмъ учитель стоялъ въ ея лодкѣ, и почему онъ убѣжалъ такъ поспѣшно. Можетъ быть, вовсе не отъ гнѣва -- можетъ быть, онъ даже и не замѣтилъ его, Іиско. Можетъ быть, онъ убѣжалъ, какъ бѣжитъ всякій человѣкъ, боящійся, что его захватятъ на мѣстѣ преступленія.
Іиско сейчасъ же почувствовалъ себя сильнѣе при этой мысли и осмѣлился приступить къ суду надъ учителемъ.
Марія, конечно, не по доброй волѣ лежала у ногъ учителя. Она была брошена силой. Можетъ быть, ее схватили противъ ея воли и бросили въ лодку.
Склоняясь надъ нею, чтобы убѣдиться, хотя онъ былъ уже почти убѣжденъ, что она мертва -- онъ не испытывалъ ни жалости, ни отчаянія, что она была задушена или убита -- такая молодая. И вдобавокъ его собственная жена.
Была ли она опозорена,-- въ томъ смыслѣ, въ какомъ Іиско представлялъ себѣ позоръ -- страдала ли она, терзалась ли страхомъ -- въ этомъ онъ не старался разобраться. Какое ему до этого дѣло?
Если онъ испытывалъ злобу къ мужчинѣ, взявшему ее, то только потому, что этотъ мужчина отнялъ ее именно у него.
Дрожащая отъ страсти рука его ощупывала ея лицо только затѣмъ, чтобы почувствовать, жива ли она -- для того, чтобы отдать ему свою жизнь; тепла ли она -- для того, чтобы отдать ему свою теплоту.
А если она умерла -- ему было бы это безразлично за нее и за другихъ -- лишь бы она не была мертва для него и для его страсти.
Но Марія не умерла.
Іиско замѣтилъ это, когда его рука коснулась ея лица. Она пошевельнулась, всхлипнула и тихо вздрогнула. Онъ сейчасъ же вспомнилъ нечистаго духа, находившаго на нее раньше. Какъ и почему онъ былъ нечистъ -- онъ не понималъ. Онъ никогда не слышалъ и не читалъ ни о какомъ духѣ, кромѣ какъ о нечистомъ.
Дѣйствительно ли учитель изгналъ этого духа? Гложущее сомнѣніе Іиско во всемъ искало опоры. Онъ вѣдь не зналъ -- не вѣрилъ больше -- и страхъ его былъ силенъ. Но страсть была еще сильнѣе.
Онъ снова взглянулъ на озеро. Корма лодки Яоны временами поднималась надъ волной, и Іиско удивлялся, почему это -- ужъ не пуста ли она? Лодка учителя была уже далеко и едва виднѣлась на западномъ краю озера.
Почему они уѣхали -- представляло большой вопросъ для Іиско, но теперь онъ не могъ сосредоточить на немъ своихъ мыслей: Ему было достаточно, что они уѣхали, и что съ каждымъ взмахомъ весла онъ оставался все больше одинъ съ женщиной -- съ своей женой. Внезапная рѣшимость проснулась въ немъ. Схвативъ лодку за корму, онъ повелъ ее къ берету.
Марія лежала попрежнему неподвижно, когда онъ съ усиліемъ попытался поднять ее. Онъ почувствовалъ, что ему перехватило дыханіе. У него уже не было прежней силы. Два раза онъ принимался поднимать ее -- она лежала, словно, дѣйствительно, умерла -- но, наконецъ, ему удалось крѣпко ухватить ее и, спотыкаясь и пошатываясь, шагъ за шагомъ онъ вынесъ ее на опушку. Окончательно выбившись изъ силъ, онъ медленно опустилъ ее на землю.
Какая она стала тяжелая за послѣдніе годъ или два. Іиско не пришло въ голову, что онъ самъ сталъ слабѣе. Навѣрное, женщина стала тяжелѣе.
Но онъ все-таки еще могъ нести ее. Язвительная усмѣшка скользнула по лицу Іиско, когда онъ подумалъ объ Яонѣ, на котораго онъ злился изъ-за Маріи. У Яоны есть руки -- сильныя руки. Но ногъ у него, бѣдняги, нѣтъ. И онъ не можетъ нести женщину такъ, какъ можетъ онъ, Іиско.
Страхъ, угнетавшій его на берегу и возлѣ лодки, теперь былъ уже не такъ силенъ. Люди были далеко, вокругъ него вѣрнымъ охранителемъ стоялъ лѣсъ, и у него было достаточно силы, чтобы пронести женщину отъ берега до опушки.
Сила эта была опорой его страсти, а страсть -- источникомъ его силы, и гордость, проникавшая его при мысли объ этомъ, заставила его позабыть свой стражъ.
Онъ нагнулся, чтобы снова поднять Марію. Она лежала, не шевелясь, закрывъ лицо руками, и Іиско вдругъ подумалъ, что, можетъ быть, она и въ самомъ дѣлѣ все равно, что умерла -- впала въ сонъ, отъ котораго не можетъ проснуться. Но она проснулась въ ту же минуту, какъ только онъ попробовалъ обнять ее. Рѣзко откинулась въ сторону и взмахнула обѣими руками, и при этомъ стиснутымъ кулакомъ ударила Іиско въ лицо такъ, что онъ въ ужасѣ отшатнулся назадъ. Потомъ она мгновенно вскочила -- словно, дѣйствительно, только что проснулась -- и, не взглянувъ на Іиско, побѣжала между деревьями.
Онъ бросился за нею.
Бѣгать онъ еще могъ, пожалуй, не тише Маріи. По крайней мѣрѣ, онъ былъ увѣренъ, что догонитъ ее, потому что раньше, убѣгая въ лѣсъ, она всегда останавливалась внезапно у какого-нибудь дерева -- Іиско такъ хорошо помнилъ это -- и тогда онъ всетда настигалъ ее.
Вся необузданность, охватывавшая ее тогда -- соблазнъ, таившійся въ ея движеніяхъ -- живо воскресли въ немъ и теперь. То, передъ чѣмъ онъ тогда старался зажмуриться, онъ видѣлъ теперь открытыми глазами, и страсть охватила его съ непреодолимой силой.
Онъ бѣжалъ такъ, что каждую секунду рисковалъ упасть. Не смотрѣлъ подъ ноги и замѣчалъ на своемъ пути деревья только, когда натыкался на нихъ. Онъ видѣлъ лишь распущенные и развѣвающіеся волосы женщины, и ноги, съ возбуждающей быстротой мелькавшія изъ-подъ короткой юбки.
Пробѣгая по лѣсной лужайкѣ, онъ увидѣлъ ее всю цѣликомъ и ускорилъ бѣгъ до того, что едва не задохнулся, лишь бы догналъ ее сейчасъ же. И утолить всю страсть, владѣвшую имъ и искушавшую его много лѣтъ.
Онъ вспомнилъ, какъ стоялъ возлѣ Маріи, когда духъ нашелъ на нее. Тогда-то у него явилось желаніе побѣжать за ней, вырвать у нея ножъ и взять ее силой.
Все это такъ ярко представлялось ему теперь. Прежнее искушеніе и соблазнъ снова предстали передъ нимъ.
Тогда онъ не посмѣлъ -- онъ самъ не понималъ, почему. Напрасно потерянное время!
Теперь онъ смѣлъ. Теперь онъ могъ подбѣжать, вырвать у нея ножъ -- онъ все еще нѣсколько боялся ея ножа -- и взять ее силой.
Лишь бы только догнать ее. Но она все отдалялась отъ него, и хотя онъ долженъ былъ бы знать каждый шагъ на Большомъ Островѣ, онъ все-таки не рѣшался побѣжать ей наперерѣзъ.
И вдругъ онъ потерялъ ее изъ виду на косогорѣ, ведущемъ къ вершинѣ острова.
Ему показалось, что она мелькнула на холмѣ, и, услышавъ тамъ шорохъ, онъ побѣжалъ въ гору. Но Маріи тамъ не оказалось. А вмѣсто нея стоялъ Кейра, складывавшій сигнальный костеръ для кануна субботы, и Іиско растерянно остановился возлѣ него.
По пытливому взгляду Кейры онъ понялъ, что и его, и Марію было видно сверху. Правда, Кейра ничего не оказалъ. Для этого онъ былъ слишкомъ одинокъ противъ лопаря съ Большого Острова -- вождя. Хоть и много было у него мыслей объ Іиско и объ женщинѣ, но не было для нихъ словъ.
Но изъ взгляда его Іиско понялъ, что Кейра видѣлъ, какъ Марія исчезла, и какъ Іиско бѣжалъ за нею, и его охватило уничтожающее чувство стыда -- того стыда, который набожные люда: испытываютъ передъ другими за свои вожделѣнія.