Здесь нам придется сделать большое отступление. Философско-исторические воззрения Зайцева в значительной степени предопределили его социально-политическое мировоззрение. Но понять сущность воззрений Зайцева в этой области можно только в том случае, если мы поставим их в связь с философским мировоззрением Зайцева вообще.
Поэтому необходимо перейти к характеристике общефилософских взглядов Зайцева.
Когда Зайцев стал сотрудником "Русского Слова", этот журнал уже занимался пропагандой материализма. Писарев популяризировал взгляды Молешотта, Бюхнера и Фохта в известных своих статьях о "Физиологических эскизах" Молешотта и о "Физических письмах" Фохта (статья "Процесс жизни"), из которых первая была написана еще в 1861 г., т. е. как раз в то время, когда "Русский Вестник" и "Отечественные Записки" повели ожесточенную полемику против Чернышевского за его статью "Антропологический принцип в философии".
Писарев, а вслед за ним и Зайцев считали, что в области философии они продолжают дело Чернышевского; недаром одна из самых ранних статей Зайцева, "Перлы и адаманты русской журналистики", начиналась с резкого и ядовитого выпада против известного антагониста Чернышевского -- профессора Юркевича.
Однако между философскими воззрениями Чернышевского с одной стороны и Писарева и Зайцева -- с другой существовала значительная разница. Чернышевский был прекрасно знаком с философской школой левых гегельянцев и в своих философских и эстетических работах опирался главным образом на Фейербаха, а кое в чем сумел и Фейербаха преодолеть, между тем как учителями Писарева и Зайцева в области философии были представители вульгарного, механистического материализма -- Молешотт, Фохт и Бюхнер. К этому следует добавить, что Зайцев вообще был гораздо менее философски образован, чем Чернышевский: историю идеалистической философии он знал очень мало, в его суждениях и высказываниях на философские темы встречаются неясности и противоречия, а целый ряд важнейших моментов из истории философской мысли XIX века расценивался Зайцевым настолько своеобразно, что его суждения на этот счет представляли собой великолепный повод для всевозможных полемических выпадов, многочисленных сарказмов и ядовитых изобличений в невежестве.
В особенности это следует сказать о статье Зайцева "Последний философ-идеалист". Статья эта, напечатанная в декабрьской книжке "Русского Слова" за 1864 г., была посвящена оценке философии Шопенгауэра. Зайцев резко противопоставил Шопенгауэра другим философам-идеалистам, исходя из того, что основная формула этого мыслителя "мир есть воля и представление" якобы является формулой материалистической. Доказывал это Зайцев следующим образом: если Шопенгауэр говорит, что мир есть представление, это означает только, что умственная деятельность человека есть продукт его пяти внешних чувств. Но это положение бесспорно и совпадает с высказываниями Бюх-нера, Молешотта и известного русского физиолога Сеченова. Ведь и Сеченов говорит: "Мысль не может явиться в сознании без внешнего чувственного возбуждения". Несколько труднее было объяснить другую половину формулы Шопенгауэра: "мир есть воля"; однако, по мнению Зайцева, и это утверждение Шопенгауэра имеет чисто материалистический, сенсуалистический характер. "Под словом воля, -- говорит Зайцев, -- Шопенгауэр присваивает себе право подразумевать вовсе не то, что разумеют обыкновенно смертные. Шопенгауэр подразумевает под волей все ощущения, порожденные внутренними процессами организма". Это будто бы сближает Шопенгауэра с великими французскими физиологами Кабани и Биша и кладет непроходимую грань между ними и другими философами-идеалистами. Шопенгауэр стоит на материалистических позициях, утверждая, что на мозг влияют не только внешние предметы, но и внутренние процессы организма... Получается, что психическая деятельность всецело и исключительно обусловливается внешними и внутренними ощущениями организма: "первые производят весь интеллектуальный мир, мир представлений и идей", вторые же производят мир страстей и инстинктов, который, по терминологии Шопенгауэра, называется "волею".
Подобное сенсуалистическое истолкование философской системы Шопенгауэра было в корне неправильно, не соответствовало истинному характеру этой системы, и статья Зайцева вызвала длительную и ожесточенную полемику, в которой особенно активным оппонентом Зайцева выступил Антонович. Из вышесказанного уже ясен метафизический характер философии самого Зайцева, ясно, что сам он по своим философским воззрениям, является прежде всего чистейшей воды сенсуалистом.
Статья "Последний философ-идеалист" интересна еще в другом отношении: по этой статье видно, как относился Зайцев к немецкой идеалистической философии вообще и в особенности к Гегелю.
Для Гегеля Зайцев не находит достаточно резких эпитетов, и вся философская система этого мыслителя в понимании Зайцева оказывается сплошным надувательством и шарлатанством. Успех философии Гегеля Зайцев объясняет следующим образом: "Период этот совпадает как раз со временем реакции. Порядочным людям было донельзя душно, и даже масса понимала, что дело неладно. Лицам, от которых происходили все главные тогдашние неудобства, было бы, конечно, очень желательно, чтобы нашлись люди, которые взялись бы уверить массу, что все обстоит как только можно благополучно и не оставляет желать ничего лучшего... Такой человек нашелся в лице Гегеля".
Вслед за этим Зайцев говорит, что "Философия духа" Гегеля состоит из двух частей, при чем первая часть -- "тошнотворный набор слов", "море бессвязной ерунды", и счастье русской читающей публики в том, что Белинский, который хотел в свое время близко познакомиться с этой "философской гансвурстиадой", не смог это сделать по незнанию немецкого языка. Вторая же часть "Философии духа", в которой Гегель излагает свои воззрения на общество и государство, представляет собой собрание принципов времен реакции; вообще политическая роль Гегеля состояла в том, чтобы не только оправдывать явления реакции, но возводить их в перл создания, доказывая, что принципы, действующие в них, непреложны, прекрасны и неизменны.
Подобное отношение к Гегелю одновременно с неумеренным превознесением Шопенгауэра вызвало чрезвычайно резкую отповедь со стороны Антоновича. Антонович сумел доказать, что философия Шопенгауэра истолкована Зайцевым совершенно неправильно и что Зайцев вовсе не понял исторического значения немецкой идеалистической философии. Критика Антоновича была настолько убедительна и в то же время беспощадна, что Зайцев, отвечая ему, даже частично признал свои ошибки, но от своей оценки немецкой идеалистической философии, и в частности Гегеля, все же не отказался {Подробнее см. в комментариях к статье о Шопенгауэре и ответе Антоновичу.}.
В связи с этим становится вполне понятным глубочайшее пренебрежение Зайцева к школе левых гегельянцев, в частности -- к философской деятельности Фейербаха. Учение Фейербаха о том, что мышление вырастает из общности ощущений и из взаимного общения людей, осталось чуждо Зайцеву. Он даже не подозревает как-будто о том, что "бытие", определяющее собой человеческое сознание, включает в себя и социальные моменты, что мышление зависит не только от "внешних и внутренних ощущений", но и от исторической практики общественного человека. В тех случаях, когда Зайцеву приходится касаться вопроса о взаимоотношении между физическими и психическими явлениями, он всецело обнаруживает антидиалектический, вульгарный характер своего материализма. "Мы еще не знаем, -- пишет он в одной из своих рецензий, -- чем именно обусловливается та сторона деятельности нашего тела, которую мы называем нравственной, духовной... но... мы можем только сказать, что условия этой деятельности могут быть только двух родов: физические и химические". В других же случаях отношение между физическими и психическими явлениями истолковывается Зайцевым еще примитивнее: например, в статье "Естествознание и юстиция" Зайцев говорит: "В старости мозг человека делается меньше и теряет значительный процент главного источника мысли -- жира. Человек глупеет, слабеет и может быть признан больным сравнительно с людьми зрелого возраста". То есть, с точки зрения Зайцева, между материей и сознанием нет никакой качественной разницы. Мозг просто выделяет мысль благодаря входящему в его состав жиру, подобно тому, как печень выделяет желчь и т. д.
Таким образом, механистический характер материализма Зайцева не подлежит никакому сомнению: по своим философским воззрениям Зайцев является одним из наиболее убежденных и последовательных механистов, каких только знала история русской общественной мысли. Конечно, в своей проповеди механистического материализма он вовсе не был оригинален, а целиком шел вслед за Бюхнером, Фохтом и Молешоттом, но для нас важно то обстоятельство, что этот механистический материализм очень резко сказался и на философии истории Зайцева, и на его социальных воззрениях вообще.