Наша характеристика социально-политических и философских воззрений Зайцева, получивших свое развитие на страницах "Русского Слова", была бы очень неполной и недостаточной, если бы мы ни слова не сказали о высказываниях Зайцева по вопросам морали.
Этическим проблемам Зайцев уделяет гораздо больше внимания, чем это можно было бы ожидать от такого непреклонного и убежденного детерминиста, каким он является в своих суждениях по вопросу о борьбе с уголовными преступлениями. Из того факта, что человек абсолютно несвободен в своих действиях и поэтому не должен нести никакой ответственности за свои поступки, Зайцев отнюдь не хочет сделать вывод, что предписывать людям какие бы то ни было нормы поведения совершенно бесполезно. В этом было известное противоречие, но это противоречие характерно не для одного Зайцева, а для многих передовых деятелей шестидесятых годов.
Высказывания Зайцева по вопросам морали заслуживают самого глубокого внимания со стороны исследователя. Именно в них проявляется та совершенно своеобразная диалектика революционного движения шестидесятых годов, в результате которой самые воинствующие материалисты в теории, материалисты, подвергавшиеся упрекам и в бессердечности, и в сухости, и в чересчур грубом взгляде на вещи, на практике оказывались самыми возвышенными идеалистами.
В области этики Зайцев как-будто идет вслед за Дж.-Ст. Миллем. В рецензии на II том сочинений Милля Зайцев очень красноречиво защищает утилитаризм, -- ту этическую систему, основателями которой были Бентам н Милль. Мерилом нравственности должна быть польза, все другие принципы не могут быть основанием для этической системы. Так, например, принцип справедливости несостоятелен, потому что понятия о справедливости не одинаковы у различных индивидуумов. Наоборот, польза или вред отдельного явления недоступны произволу индивидуального истолкования, они в каждом отдельном случае могут быть оценены безошибочно. Негодяю, поступившему подло, всегда можно указать на факт, на вред, им причиненный, и он уже ничем не сможет отговориться. Таким образом, Зайцев, не допускающий общепризнанных понятий о справедливости, верит, однако, что в классовом обществе могут существовать общепризнанные представления о пользе. В этом отношении он, конечно, не оригинален и является только популяризатором идей английских мыслителей -- Бентама и Милля. Оригинальность же высказываний Зайцева по этическим вопросам заключается в том истолковании, которое он дает суждениям Милля о разумном эгоизме как об основе этики. Милль только говорит, что хотя основой этики должен быть эгоизм, но чувство общественности помешает индивидууму желать для себя той выгоды, которою не могут воспользоваться другие. Зайцев же, целиком присоединяясь к проповеди утилитаризма и разумного эгоизма, в сущности проповедует не эгоизм, а самый неограниченный альтруизм, доходящий до самопожертвования. Человек, который за благо других добровольно идет на страдания, действует так во имя своих личных интересов. Разница между таким человеком и самым грубым эгоистом только в глубине понимания личного счастья. "Герой... соглашается итти на страдание не потому, чтобы самое страдание казалось ему привлекательным, а потому, что находит его для себя выгодным". И в дальнейшем Зайцев с презрением и негодованием говорит о тех, кому непонятны эти истины, кто не знает даже, что пожертвование собою для счастья других может доставлять высокое личное наслаждение, "кому невдомек, что человеку выгодно и приятно отдать даже жизнь свою за свои убеждения, т. е. за торжество того, что он считает... полезным".
Может быть, чрезвычайная популярность Зайцева среди разночинской молодежи шестидесятых годов -- факт, о котором мы еще будем говорить впоследствии -- объясняется отчасти подобными высказываниями, вполне соответствовавшими идеалам и настроениям лучшей части этой молодежи. Ведь и Чернышевский в своем романе "Что делать", появившемся в печати на два года раньше, чем рецензия Зайцева на сочинения Милля, не только проповедывал в сущности те же взгляды, но даже воплотил их в художественном образе в лице Рахметова.